Дмитрий Суворов - Все против всех. Гражданская война на Южном Урале
Однако большинство уральских крестьян предпочитало не связываться ни с одной из воюющих сторон, а бороться за свою правду. И уже к весне — лету 1918 года все без исключения «мужицкие» области Урала заполыхали огнем войны сопротивления. От Верхотурья и Новой Ляли до Златоуста и Верхнеуральска и от Башкирии и Прикамья до Тюмени и Кургана — по всему уральскому краю крестьяне громили большевиков. Только в районе Оханска — Осы повстанцев было более сорока тысяч человек. Пятьдесят тысяч восставших обратили в бегство красных в районе Бакал — Сатка — Месягутовская волость. 13–15 июля у Нязепетровска и 16 июля под Верхним Уфалеем красноуфимские повстанцы разгромили части 3–й армии красных. 20 июля крестьяне взяли Кузино и перерезали Транссибирскую магистраль, заблокировав Екатеринбург с запада (при уничтожении заслона у Кузино погибнет Л. Вайнер). В это же время огнем восстания было охвачено около двух третей Кунгурского уезда. С марта 1918 года беспрерывно сражались Златоуст и его окрестности. Горело Приуралье: за оружие взялись крестьяне Глазовского, Нолинского уездов Вятской губернии. С весны 1918 года огнем восстания были охвачены Лаузинская, Дувинская, Тастубинская, Дюртюлинская, Кизилбашская волости Уфимской губернии. В общем, к концу лета огромные территории Урала, где — и это принципиально — белых еще не было, были самостоятельно освобождены от красных крестьянскими повстанцами. Это — почти весь Южный и Средний, а также часть Северного Урала. Факт, достойный тщательного осмысления…
Пик же самостоятельной крестьянской борьбы пришелся на 1921 год, когда белого движения уже не было и единственным врагом остались красные. Это год Кронштадта и Тамбовского восстания. И еще — год великого восстания в Западной Сибири, захватившего своим левым крылом и Урал. Мы уже ранее сообщали о штурме Ирбита, когда тысячи плохо вооруженных крестьян в течение суток шли на красные пулеметы. Тут большевикам удалось отбиться. Зато крупный успех выпал на долю повстанцев в Южном Зауралье, где они овладели городом Петропавловском (ныне в Казахстане). Город несколько дней находился в руках крестьян (большевики называли их, видимо из пропагандистских соображений, «белыми»); до этого крестьяне уже фактически контролировали все Зауралье.
Ожесточение с обеих сторон было ужасающее. Повстанцы с жуткой свирепостью расправлялись с коммунистами: берлинская газета «Руль» впоследствии сообщала, что, отбив город, красные в течение трех месяцев еженедельно, каждое воскресенье, с музыкой хоронили по пять — шестьдесят трупов коммунистов, страшно изуродованных. Красный террор был еще ужасней. По свидетельству той же газеты, все окрестные деревни были вырезаны: не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей, ни даже скотину. Изувеченные тела крестьян лежали по дорогам, в деревнях и в… мясных рядах (!) городского базара. Лежали не один месяц — их запрещалось хоронить в назидание другим. В числе убитых был местный архиерей и несколько священников. Их трупы пролежали на привокзальной площади две недели… А в местном ЧК расстрелы (круглые сутки!) продолжались с марта по июнь 1921 года.
Стоит, пожалуй, лишь добавить, что уральские и сибирские повстанцы так и не сложили оружия. С боями прорвались они через границу и ушли в Китай, на соединение с белогвардейской Оренбургской армией. Трагический финал этой армии в Монголии я уже описывал.
Была ли крестьянская борьба тех лет напрасной? Едва ли. То, что большевики в 1921 году спасовали, пошли на отмену продразверстки, на введение НЭПа, то, что они на десять лет оставили идею раскулачивания, — следствие отчаянного сопротивления российской деревни. И не вина крестьянства в том, что режим, дав ему расслабиться, поверить в свою победу, затем смог нанести в 1929–1930 годах предательский удар под дых. Удар последовал, когда у крестьян не было в руках оружия и на горизонте уже не маячили ни белые, ни зеленые. Никто, кто мог бы прийти на помощь. Только тогда смогли осуществиться «гениальные» ленинские идеи о всеобщей трудовой повинности — во что это вылилось, мы все слишком хорошо знаем.
Вот что стоит вспомнить, когда мы снова читаем привычный лозунг: «Земля — крестьянам».
Каста должна быть разрушена. Интеллигенция в послеоктябрьских бурях
Среди многих мемориалов классам, нациям, сословиям, социальным группам России, так или иначе пострадавшим в революционные годы, одиноко и скорбно возвышается памятник интеллигенции. О том, какая ей выпала доля, можно даже особо не распространяться — отношение к этому социальному слою пережило революцию, гражданскую войну и все, что за ними последовало.
Вряд ли нужно объяснять тому читателю, которому за тридцать, что в советские годы само слово «интеллигенция» (чаще всего с эпитетом «гнилая») было эквивалентом презрительного ругательства, что ей было марксистской наукой отказано в праве называться не то что «классом», но даже «социальной группой». Было придумано определение «общественная прослойка», и слово это — «прослойка» — также немедленно приобрело уничижительный оттенок. Императивом официальной идеологии стала фраза из толстовского «Хождения по мукам»: «Вас, интеллигентов, надо перевоспитывать!» — со всеми вытекающими отсюда последствиями. К слову, китайский ГУЛАГ в годы Мао назывался «лагеря перевоспитания» (вот так!).
Наконец, материальная дискриминация интеллигенции не умерла и досель. Вопиющий пример: советские музыканты, одни из самых высоко котирующихся в мире, были одновременно и самыми низко оплачиваемыми в мире — здесь мы переплюнули даже Эфиопию, Гаити и Папуа — Новую Гвинею. Думаю, представители других интеллигентских профессий — учителя, врачи, «простые инженеры» и прочие — могут с успехом дополнить сей «обвинительный акт».
Однако вопрос об интеллигенции сложнее и глубже, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что — как показывает самый беглый экскурс в прошлое — этот общественный слой никогда, ни при каких режимах и правительствах, не ходил в фаворитах, по крайней мере в России. Судите сами: средневековые предшественники интеллигенции — интеллектуалы из духовенства — начиная как минимум с XV века определяются в своей оппозиционности к власти великих князей московских либо пополняя собой ряды еретиков. Таковы братья Курицыны, одни из наиболее просвещенных людей в окружении Ивана III, одновременно вожди так называемых «жидовствующих» в конце XV века или жившие полувеком позже российские предтечи протестантизма — Феодосий Косой и Матвей Башкин.
Другие, требуя от государства гордого права на духовную независимость, отказываются от имущественных притязаний. Совсем как нестяжатели, следовавшие евангельскому «Отдайте кесарю кесарево, а Божие — Богу!».
Третьи напрямую вступают в интеллектуальный и этический поединок с властями, как Назарий Новгородец в XV веке и Вассиан Патришев в ХVI веке. И государство отвечало им «полной взаимностью»: все вышеупомянутые деятели были или убиты — сожжены, как Курицыны и Башкин, замучены, как Назарий или Вассиан, или, в лучшем случае, сосланы. Это, заметим, еще до опричнины. Сформировавшаяся приблизительно в Петровскую эпоху собственно интеллигенция проходит аналогичный путь. Разве что эпоха Просвещения вносит некоторые гуманные коррективы, и Ломоносов, Новиков и Радищев не горят, а только «сидят».
В XIX веке общий нонконформистский настрой интеллигенции по отношению к официозу несомненен: даже если многие деятели культуры декларативно солидаризировались с официальной идеологией, их эпистолярное наследство и особенно творчество убедительно свидетельствует об обратном. Наиболее показательный в этом плане пример — наш земляк Петр Ильич Чайковский.
К Серебряному веку эта тенденция еще более усиливается: в рядах почти всех формирующихся в начале XX века политических партий, разумеется оппозиционных, мы встречаем интеллигентов: социолога П. Сорокина среди эсеров, историка П. Милюкова и великого ученого В. Вернадского среди кадетов. Даже в пресловутой «черной сотне» мы встречаем художника с мировым именем — В. Васнецова. И отношение правящей верхушки — соответственное: вряд ли случайно, что во время подавления Краснопресненского восстания — как известно, рабочего — в декабре 1905 года карателям из лейб–гвардии Семеновского полка зачитали приказ, где зачинщиками «бунта» объявлялись… студенты! Привычный образ врага! И результат — всех, кто был в студенческой униформе, на улицах Москвы убивали на месте. И среди множества погибших абсолютно безвинных студентов оказался, в частности, племянник прославленного композитора А. Лядова.
Так что и раньше, в «проклятое» (или «золотое», как хотите) царское время, интеллигенция не пользовалась доверием власти. Кстати, именно этот факт служит сегодня поводом для воплей «патриотической» прессы о том, что‑де интеллигенция, причем непременно «оторвавшаяся от корней», «русофобская», «пропитанная гнилым духом Запада» (чувствуете запашок 1948 года — времени так называемой борьбы с космополитизмом незабвенной памяти «дяди Иосифа»), так вот, именно интеллигенция якобы и развалила Россию.
