Евгений Тарле - Русский флот и внешняя политика Петра I
Против кого будет направлен такой союз, говорить было незачем. Как и Дания, как и Мекленбург, как и Данциг, бывший на известных условиях в польском подданстве, Голштиния уже забыла о времени, когда она боялась Карла XII. Теперь русский флот, владыка Балтийского моря, наводил страх на прибрежные государства.
Словом, карты были выложены на стол. Если не английская, то русская сторона дала положению дел откровенную оценку: Англия - мнимый союзник и действительный противник России; Дания - тоже мнимый союзник и, может быть, завтра под влиянием англичан перейдет во враждебный стан; такова же позиция и Голштинии; Швеция колеблется, боится десанта, боится блокады и все-таки не решается признать двадцатилетнюю борьбу окончательно проигранной. А следовательно, не такое сейчас время, чтобы отпускать искусных корабельных мастеров с русских верфей и замедлять кораблестроение. Все это, по существу, Шафиров и высказал Джеффрису.
Балтийский флот продолжал безостановочно расти. Англичане определенно начинали бояться его и в секретной корреспонденции уже не скрывали этого.
Петра возмущало не только быстрое превращение Англии из союзной с Россией державы в опасного неприятеля, но и вызывающий тон, который усвоили себе английские дипломаты, а особенно флотоводцы, в сношениях с русскими.
Царь просто приказал не принимать от англичан деловых бумаг, написанных слишком уж нагло. «Ныне на Аланд к нашим министрам прислали агличане посол (sic! - Е. Т.), который в Швеции, и Норрис ко мне письма по обычаю их варварской гордости с угрозами (пишет - Е. Т.), с которых наши министры просили копии, и когда получили и видя такую мерзость не приняли», - сообщает царь князю Борису Куракину 20 сентября 1719 г. и прибавляет нечто уже по существу дела: «Того ради накрепко можешь обнадежить, что мы ни на какие их угрозы не посмотрим и неполезного миру не учиним, но, что бы ни было, будем продолжать войну, возлагая надежду на правосудца бога против таких проклятых обманщиков»5.
Петр был раздражен этой умышленной медлительностью шведского правительства, этим явным сговором с англичанами, этим поджиданием прихода большой английской эскадры и ее чаемым внезапным нападением на русский флот.
Он решил пустить в ход самые крайние меры. «Я пошлю сорок тысяч вооруженных уполномоченных, которые подкрепят то, что говорится на Аланде», - так передавали слова Петра весной и летом 1719 г. Решено было напасть непосредственно на берега Швеции и военной экзекуцией побудить стокгольмское правительство ускорить подписание мира. 12 линейных судов и большой галерный флот собраны были к середине лета у Лемланда (недалеко от Аландской группы островов). Царь предупредил королеву Ульрику-Элеонору о предстоящем и заявил, что как только глава эскадры, предназначенной к нападению на шведские берега, адмирал Апраксин получит от Остермана, отправляемого одновременно в Стокгольм, известие, что королева приняла условия мира, - военные действия прекратятся.
10 (21) июля и в ближайшие дни 1719 г. Апраксин произвел высадку русских войск в разных пунктах побережья. Шведы оказались бессильны и предупредить высадку и защитить города и деревни. Были отчасти сожжены, отчасти разорены шесть городов, много больших деревень, железоделательных заводов, были подожжены на громадном пространстве густые леса. Полуголодная, обнищавшая, утратившая и прежнюю дисциплину, и былое чувство уверенности в себе шведская армия была к тому же раздроблена: часть ее должна была отбиваться от датчан на западе, т. е. на другом конце государства. Русские действовали совершенно свободно. В тех редких случаях, когда предвиделся поход сколько-нибудь значительного шведского отряда, высаженные войска спокойно садились на свои суда, и флот Апраксина доставлял их на другое место. В Стокгольме царила страшная паника, молили англичан о скорейшей помощи, но адмирал Норрис «спешил» весьма медленно, а когда пришел, то воздержался от сближения с русским флотом и вскоре ушел восвояси.
Прибрежные жители спасались бегством и лишь крайне редко оказывали сопротивление. Прямое нападение грозило уже непосредственно Стокгольму.
Королева просила Остермана передать Петру о ее желании возобновить мирные переговоры. Апраксину велено было приступить к свертыванию экспедиции, и русские войска покинули Швецию, согласно обещанию Петра.
И старые и новые шведские, немецкие, английские историки с большим чувством порицают «варварский» характер этой и следующих двух экспедиций, говоря о разорении имущества жителей, сожжении деревень, городов, лесов и т. д. Но они не осмеливаются писать об убийстве людей, потому что русским войскам строго воспрещено было убивать. Эти суровые проповедники морали ни единым звуком не поминают о том ужасающем, систематическом истреблении русского населения, безоружных крестьян и горожан; о тех беспощадных разбоях, которым предавались шведские войска с полного благословения Карла XII и фельдмаршала Реншильда в 1708-1709 гг., во время нашествия на Белоруссию и Украину.
Летом 1720 г. Петр счел полезным произвести вторую демонстрацию. Русский шхерный флот под прикрытием галер высадил в Вестерботнии, у г. Умеа, войска, которые сожгли город и вернулись вскоре обратно, в занятую русскими Финляндию. Но и это оказалось недостаточным. 17 мая 1721 г. русский флот показался у Гефле и начал затем высаживать отряды на берегу от Гефле до сожженной в предшествующем году Умеа. Опять в Балтийском море, как и в 1719 г., как и в 1720 г., крейсировал Норрис и опять никакой помощи шведам оказать не решился.
Изверившись в английской помощи, поняв, конечно, что британский кабинет шутит с ним плохую шутку и что подстрекает Швецию к совсем уже бесцельному, ужасающему по своим последствиям, продолжению безнадежно проигранной на суше и на море войны, шведское правительство пошло на все требования Петра.
Но еще раньше чем был подписан мир, Петр решил издать давно жданный флотом Морской устав.
ГЛАВА 15
В своем указе от 13 января 1720 г. по поводу издания Морского устава Петр написал: «Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет».
Когда же и было Петру окончательно удостовериться в истинности этого положения, как не в те решающие последние годы Северной войны, когда русский флот все чаще и чаще стал высаживать десанты на шведских берегах и не позволил британскому адмиралу, приходившему в Балтийское море с эскадрой, подать помощь погибающей Швеции? Когда же и было, как не в этот момент, особенно почувствовать колоссальное значение «второй руки», видя, что даже страшнейший удар, нанесенный под Полтавой «первой рукой», не лишил шведов возможности еще одиннадцать лет упорствовать и продолжать борьбу?
Поистине огромно было влияние русского Балтийского флота на исход Северной войны. Самый факт существования новых и уже значительных морских вооруженных сил круто менял традиционную картину русско-шведского спора. Но ведь этот флот не стоял на месте, он непрерывно вел боевые действия. Флот помог армии завоевать Финляндию, он победил шведов у Гангута и Эзеля, уничтожил много металлургических заводов на берегах Швеции, и можно было ждать, что он произведет громадную высадку около Стокгольма.
Англичан уже не удивляло, а раздражало и пугало новое поведение Петра, новый язык русской дипломатии при объяснениях с ними.
Когда адмирал Норрис в 1720 г. снова вошел в Балтийское море, Петр послал ему формальный вопрос (хотя Норрис еще находился только у датских берегов): зачем он появился, не затем ли, чтобы вредить русским интересам? И Норрис смиренно ответил, что у него нет никаких инструкций такого рода.
Читая документы, относящиеся к очень раздраженным перекорам между английским правительством и Петром в последние годы перед Ништадтским миром, исследователь просто не может подавить чувство удивления, хотя бы даже он, приступая к этим документам, отлично знал основную фактическую ткань этого периода. Нужно, в самом деле, вчитаться в тяжеловесную многословную (типичную в этом отношении для начала и середины XVIII в.) корреспонденцию, которую вел с английской стороны Стэнгоп и подписывал Георг I, a с русской стороны вели Веселовский, Шафиров и другие, а вдохновлял и подписывал Петр, чтобы постигнуть всю невероятную перемену, которую пережила Россия за немногие годы и благодаря которой русский царь мог теперь диктовать свою волю Дании, Бранденбургу, Голландии, всем прибрежным державам Балтики и готовился принять капитуляцию Швеции.
Возросшие вес и значимость русского флота определились наличием не только многочисленных и сильных линейных кораблей, но и огромного количества разных гребных судов, которые готовы были по первому мановению Петра перебросить его грозные полки в Данию, в Швецию, в Кольберг.
