Сергей Скибин - История русской литературы XIX века. Часть 1: 1795-1830 годы
Баллада, созданная Жуковским, – это лироэпическое произведение с острым, напряженным, драматическим, большей частью фантастическим сюжетом, в котором рассказывается о поражении или победе человека при столкновении с судьбой.
Античные баллады
В античных балладах Жуковский заметно романтизировал мифологию. Поскольку земные законы бывают враждебны людям, их власть часто гибельна. Однако души не умирают, а становятся для нас незримыми.
В античных балладах Жуковский не оставляет своих поисков национальной характерности. Поэт осмыслил античность как переход от дикости и варварства к цивилизованному гражданскому обществу. Античный человек верил, что боги научили его засевать землю и собирать урожай, пользоваться огнем и орудиями труда. Они соединили людей в общества, внушили им гражданские понятия и чувства, одарили сердечностью и законами. Жуковский стремился проникнуть в особенности иного исторического бытия. Его интересует самый дух Древнего Мира, своеобычность интимных чувствований и их словесного или мимического выражения. При этом Жуковский отвлекается от экзотических картин, от декоративного фона, внешних примет эпохи и национальной жизни.
В поле зрения поэта в таких балладах, как «Ахилл», «Ивиковы журавли», и особенно в позднейших – «Торжество победителей», «Жалобы Цереры», «Элевзинский праздник» – лежит глубоко и оригинально понятое миросозерцание античного человека.
Вот празднуют победу греки, овладевшие Троей. Их первые слова – в память погибших. Но от скорби они легко переходят к делам и помыслам сегодняшним, к пирам и веселью, к взаимным обидам, к утешению пострадавших и побежденных, отдавая дань их мужеству и стойкости. И общий вывод, заключающий балладу, принадлежит не только романтику Жуковскому, учившему смиряться перед роком, но выступает характерной стороной античного сознания:
Смертный, силе, нас гнетущей,
Покоряйся и терпи;
Спящий в гробе, мирно спи;
Жизнью пользуйся, живущий.
Воссоздавая дух античности, Жуковский, конечно, поэтизирует историю, превращая античных богов и героев в романтических персонажей. Так, например, в романтическом духе он, вслед за Шиллером, истолковал миф о богине плодородия Церере. На первый план в балладе выдвинулась тема разлученной любви, в свете которой объясняется смена времен года, круговорот в природе. Тоскующая Церера оплакивает дочь, насильно отторгнутую от нее Плутоном. Чувства скорбящей матери, ее стенанья и печаль сливаются с горячей радостью при виде плодоносящей силы земли, вместе с которой воскресает и образ дочери. Как бы ни был суров закон Зевеса, повелевший Прозерпине удалиться в царство мужа, он одновременно и справедлив.
Всевидящая судьба всегда защищает невинных. Древнегреческий певец Ивик убежден, что жизнь разумна, что законы Зевеса святы и нарушивший их будет наказан. И хотя убийство Ивика свершилось без свидетелей, но ими невольно стали журавли, пролетавшие над местом преступления. Эта непреложность гуманных заветов, на которых покоится мир и расцветают гражданские, патриотические чувства, образуется мораль человечества и неотделимое от прекрасного добро, становится коренным убеждением Жуковского и отличительным знаком античного понимания жизни. Принимая свой жребий, античный человек в балладах поэта вовсе не слепо покоряется року: хотя трагическая судьба Ахилла известна герою, он, однако, выбирает свою долю сознательно.
Средневековые («рыцарские») баллады
Столь же богатый и разнообразный мир открыт Жуковским и в средневековых («рыцарских») балладах, воскресивших фантастические сюжеты о запретной или «вечной», хотя и неразделенной любви, о тайных преступлениях, о сношениях со злыми силами, о властолюбии, коварстве жестокости, зависти, изменах, о трогательной верности, о нежных чувствах и скорбных страстях.
Во всех балладах Жуковский так или иначе утверждал идеалы добра, правды, гуманности. Благородные герои поэта всегда возвышенно чисты, одухотворены лучшими человеческими чувствами и никогда не изменяют им. Пустынник, удалившийся от людей, не перестал тосковать о своей возлюбленной Мальвине, хотя счастье, казалось, было уже далеко. Певец Алонзо по-прежнему, как и до похода в Палестину, влюблен в Изолину. Он дарует ей жизнь ценой собственной гибели.
Добродетель и гуманность торжествуют и тогда, когда персонажи баллад решаются на преступления. Завистливый слуга убил паладина, но мертвый мстит живому: тяжелый рыцарский панцирь утопил коварного убийцу. Король властно послал пажа в бездну за кубком, но сама смерть юноши стала тяжелым укором жестокому феодалу. Епископ Гаттон спрятался в неприступную башню на острове, но и там его настигло возмездие.
Воскрешая средневековые сюжеты с их религиозной и порой мистической окраской, Жуковский освещает их светом гуманности. Вместе с тем бездонная глубина переживаний балладных героев подчиняется каким-то непознанным и непознаваемым законам.
Особенно это заметно в балладах о греховной любви. С одной стороны, любовь у Жуковского часто невозможна на земле, но всегда возможна на небе. Такова воля Провидения. С другой стороны, и самая грешная любовь не теряет своей мощи и способна возвысить человека. Герои, охваченные страстью, не могут освободиться от нее. Рыцарь Тогенбург долгие годы ждет, «чтоб у милой Стукнуло окно». И так – до конца дней:
Раз – туманно утро было —
Мертв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
На окно глядел.
Любовь у Жуковского сильнее моральных норм, в ней заключено свое собственное оправдание. Как бы ни была грешна героиня баллады «Смальгольмский барон, или Иванов вечер», но и она при встрече с мертвым влюбленным испытывает не страх, а тревогу за него, за его душу. Влюбленный человек в балладах Жуковского способен подняться выше себя.
Иногда поэт сам придумывал сюжеты, хотя и подвергал их литературной обработке под какой-нибудь образец. Например, он написал оригинальную балладу «Эолова арфа», но придал ей, значительно смягчив, оссиановский колорит с его суровой, туманной и таинственной атмосферой. Баллада Жуковского воздушна, пленительна и печальна.
Ее действие развертывается в окрестностях замка, где властвовал могучий Ордал. Дочь Ордала, юную и прекрасную Минвану, полюбил бедный певец Арминий. Их любовь оказалась невозможна. Поверх истории влюбленных вырастает лирический образ не утихающей и страдательной любви, вечной и неизменной, на которой держится и которой освещается жизнь. Памятником неугасимой любви и предстоящего соединения влюбленных в нездешнем мире остается Эолова арфа, струны которой исторгают печальные, но не умирающие звуки. Они извещают Минвану, что стало с ее возлюбленным, изгнанником Арминием. Жуковский наполнил балладу сладкими звуками, печальной интонацией, созданной умело подобранными словами одного смыслового и стилистического ряда. Чередование разных – сравнительно длинных и сравнительно коротких парных и одиночных амфибрахических – строк в строфе воспроизводило игру арфы, известившей Минвану, что «Земля опустела, и милого нет». Несостоявшаяся любовь здесь состоится там, где есть «жизнь без разлуки», «Где все не на час». И когда прервалась земная жизнь Минваны, то началась ее вечная жизнь в любви и в счастье с любимым: «Две видятся тени: Слиявшись, летят К знакомой им сени…».
В средневековых балладах «Эолова арфа», «Алина и Альсим» Жуковский избегал развернутого сюжета. В этих балладах эпическое начало до предела сжато, а на первый план вышла чистая лирика, обнажившая психологию чувств и придавшая содержанию обобщенно-символическое значение.
Форма баллады, введенная Жуковским, открыла литературе характер человека как сложившуюся данность.
Персонажи баллад жили богатой внутренней жизнью, однако не были объяснены или, как говорят литературоведы, детерминированы социально-историческими условиями и обстоятельствами. Их поведение мотивировалось лишь общими человеческими свойствами и принадлежностью к национальной культуре. Большей частью они «вынимались» из конкретного исторического времени и пространства.
Баллада Жуковского представляла собой замкнутую жанровую структуру с подвижной фабулой и тяготела к философскому осмыслению сюжетов. Человек в балладе чувствовал над собой власть высших таинственных сил – святых и дьявольских, демонических, которые вели за него непримиримую борьбу. Первые увлекали его душу к добру, вторые всегда были готовы сбить его с правильной дороги и привести к гибели. Однако выбор, по какому пути идти, всегда оставался за персонажами баллад. Русская поэзия усвоила заветы Жуковского, который сообщил ей психологизм и философичность. Он же открыл национальный тип русской девушки – «В ней душа как ясный день», – который затем будет воспроизведен нашими писателями от Пушкина до Чехова.
