Тихон Семушкин - Чукотка
Видя их тоску, Ульвургын сам затосковал. Он возвращался ко мне в комнату, молча набивал трубку и о чем-то задумывался. Пот катил с него ручьями. Казалось, он думал: "В какую же невыгодную сделку ты меня втянул!"
Но отступать от данного слова было не в его характере. Нарушать слово - это было чуждо его народу.
Ульвургын сидел в глубоком раздумье. Он чувствовал настроение детей, он знал думы своих сородичей-охотников, и ему было очень трудно согласиться с нами.
Хорошо ли, плохо ли получилось - Ульвургын перестал в том разбираться.
- Неужели еще много дней должны они находиться здесь? - спрашивал он.
- Ничего, Ульвургын, и у нас на Большой Земле, где давно-давно существуют школы, дети первые дни скучают. Потом привыкают, и все идет по-хорошему.
- Правильно ты говоришь. Даже песцы становятся ручными, когда подержишь их в неволе, но это ведь дети... жалко их, - говорил Ульвургын.
БЕГСТВО
Однажды, проходя по улице культбазы, я заметил вдали от школы двух девочек-школьниц.
Навстречу мне шла Тает-Хема.
Обычно веселая, резвая, теперь девочка была мрачна. Она хотела пройти мимо меня, но я остановил ее.
- Что это, Тает-Хема, они гулять так далеко ушли? - спросил я, показывая на девочек.
- Нет, домой побежали, - совершенно спокойно ответила она.
К нам подошли еще ученики.
- Почему же они мне не сказали, что хотят побывать дома? Ведь я мог бы послать за их родителями, и тогда они поехали бы на собаках...
Тает-Хема смутилась и после короткого молчания спросила:
- Можно так хотеть? Можно домой поехать?
- Конечно.
- Я хочу! Я! Я! И я! - послышалось со всех сторон.
- А вы разве забыли, я вам говорил, что по одному не надо ездить? Надо всем ехать, когда вы все захотите.
Ученик Таграй слушал наш разговор молча; потом он выступил вперед и хмуро заявил:
- Мы все хотим!
Тает-Хема помчалась в школу. Она быстро сообщила новость, и школьники незамедлительно явились ко мне, чтобы услышать столь приятную весть своими ушами.
Был конец декабря. Короткий день клонился к ночи. Нужно было предпринять какие-то срочные меры и организовать немедленную помощь убежавшим в горы девочкам. Я опасался за них, так как на небе сгущались облака и это не предвещало ничего хорошего. Я попросил, чтобы мне приготовили лучшую упряжку собак, и, захватив теплую одежду для девочек, решил догнать их, одеть и довезти до стойбища.
Все школьники пришли в ужас. Погоня за человеком представлялась им чем-то нехорошим.
Дети с возбужденными лицами что-то обсуждали, собравшись все в одну комнату. Но когда к ним подошла учительница, разговор прекратился. Девочки стали плакать. Желая их успокоить, Таня погладила Тает-Хему по голове.
Девочка моментально поднялась и выбежала из комнаты. Вслед за ней ринулась вся толпа взволнованных детей.
Таня прибежала за мной. Сильно волнуясь, она сообщила мне о тяжелом настроении школьников.
Подъехав на нарте к школе и зайдя в класс, я спросил детей:
- Кто из вас хочет со мной поехать?
Молчание.
- Мне нужно догнать девочек, одеть... и довезти их до стойбища. Ведь им холодно в школьной одежде?
- Да, холодно. А ты хочешь им дать теплую одежду и на собаках отвезти в яранги?
- Да, да! Ну, так кто же хочет ехать?
Дети повеселели. Хмурь сошла с лиц. Но никто не изъявил согласия участвовать в этой, по их мнению, недостойной "настоящего человека" погоне. Они как будто не находили в моем намерении ничего плохого, но самим принимать участие в погоне не хотелось.
- Нет, ты сам поезжай! Мы здесь будем. Ты таньг, а мы чукчи. Тебе можно, а нам нельзя, - сказал Таграй.
На нарте с остолом* в руках сидел Лятуге. Наше намерение ему тоже казалось нехорошим: зачем гнаться за детьми? Раз они ушли, обязательно придут домой. Лятуге ехал по обязанности. Кивком головы он приглашал меня садиться.
[Остол - палка с железным наконечником, тормоз.]
Двенадцать собак рванули нарту, и мы помчались. Беглянок уже не было видно, их и след простыл. Но Лятуге знал, куда ехать. Вероятно, Лятуге никогда не гнался так и за белым медведем. Он стучал о нарту остолом, мычал на собак, и они летели стрелой. Нарта мчалась все быстрей и быстрей. Через сорок минут мы проскакали двенадцать километров и прибыли в стойбище, так и не догнав девочек.
В селении их тоже не было. Беглянки сообразили, очевидно, что за ними может быть погоня, и, чтобы сбить с толку своих преследователей, ударились в горы. По ущельям гор они направились в другое, дальнее стойбище.
Я ожидал больших неприятностей и прямо направился к яранге Ульвургына. Стоя около нарты, я объяснил председателю цель моего приезда. Хотя я старался держаться спокойно, Ульвургын уловил мое волнение, и, видимо, это ему понравилось. Понравилось и то, что на нарте лежала теплая одежда для убежавших девочек.
Ульвургын, к моему удивлению, улыбнулся и, хлопая меня по плечу, сказал:
- Сколько нам с тобой заботы! А? Как будто нам совсем делать нечего. Ну, да ладно. Ничего. Пойдем пить чай в ярангу.
Затем Ульвургын крикнул, чтобы сейчас же пришел Тнечейгун - отец одной из беглянок.
- Это ничего. Они где-нибудь в тундре. А может быть, они прошли в другое стойбище. Ведь вторая-то из стойбища Аккани, - успокаивал меня Ульвургын.
Пришел Тнечейгун, и Ульвургын рассказал ему историю с его дочерью.
Тнечейгун рассмеялся.
- Ничего, - успокаивал он, - девочки хорошо знают дорогу.
В пологе готовился ужин. Жена Ульвургына внесла тазик с мерзлым куском моржового мяса, листьями щавеля и какими-то корешками. Все это было сдобрено тюленьим жиром.
- Хорошая еда, попробуй, - сказал мне Тнечейгун. - Эти листья и корешки наши женщины собирают летом в тундре. Они далеко уходят за ними. Девочки всегда помогают им. Поэтому мы и не беспокоимся за них. Они хорошо знают местность.
Чукчи ужинали и шутили над побегом девочек из школы. Их нисколько не смущало, что девочки находятся в тундре. Разве в тундре более опасно, чем в школе?
И, наконец, что же тут особенного, если восьмилетняя девочка пройдет по гористой тундре километров пятнадцать - двадцать?..
Таковы были суждения отцов.
Но все же после ужина было заложено несколько нарт, и чукчи умчались в тундру на поиски.
Спускалась ночь.
Хотел поехать и я, но Ульвургын стал отговаривать меня.
- Зачем? Все равно они придут. Нарты послали, чтобы ты не беспокоился, - усмехнувшись, сказал он.
В тундре девочек, конечно, не нашли. Они давно уже пришли в дальнее стойбище Аккани. В яранге они сидели в культбазовской одежде, пили чай в окружении всех жителей стойбища и рассказывали:
- Нам очень захотелось в ярангу. Мы соскучились. Стали видеть во сне яранги. От сильного желания скорей попасть домой разболелась голова. Мы подумали, что если не убежим, так все равно умрем там. Мы так думали и никому своих дум не рассказывали. Другие тоже хотят домой.
Я остался ночевать в яранге Ульвургына в ожидании приезда дочери Тнечейгуна. Мне нужно было ее увидеть, но в то же время пора было возвращаться на культбазу. Я знал, что оставшиеся дети будут очень волноваться.
Я поделился своими мыслями с Ульвургыном. Он подумал, закурил и сейчас же решил послать человека на культбазу. И когда в сенцах яранги послышался голос парня, Ульвургын крикнул ему:
- Скажи там, что все благополучно!
- Эгей! - ответил парень.
- Скажи: девочки дома! Пьют чай! Рассказывают, как жили в школе. Их слушает много людей. Завтра мы все вместе приедем на кульбач. Ну, тагам! (поезжай!) - выкрикивал Ульвургын свой наказ.
"Сколько новых переживаний внесла школа! - невольно думал я. - Сколько людей, думы которых ежедневно, ежечасно связаны со школой, появилось на Чукотской земле! До революции мысль о школе не могла прийти в голову чукче-охотнику. На всем побережье не было ни одного грамотного человека".
Долго тянулась ночь в душной яранге Ульвургына. Хотелось скорей на культбазу. А дети рвались оттуда сюда. Им были милы и дороги эти грязные родные яранги.
На следующий день, едва я проснулся, Ульвургын сообщил:
- Вээмнеут - девочка-беглянка - уже приехала.
Ульвургын сидел голый и, напившись чаю, нарезал тонкие ремешки из тюленьей кожи. Он пользовался каждой свободной минутой для работ по хозяйству, ибо все свое время уделял главным образом школе. Ульвургын предложил мне завтрак: мороженое сырое моржовое мясо. Я не мог заставить себя съесть этот завтрак. Отказаться - значит обидеть гостеприимного хозяина. Пришлось выдумать болезнь желудка. Ульвургын охотно согласился с тем, что я не привык есть моржовое мясо, но тому, что от него может заболеть живот, не поверил. Он даже засмеялся по поводу моего такого объяснения. Выражение лица его говорило: "Взрослый ты человек, а говоришь глупости".
- Ну, ничего. Вот чай можно. И вот кав-кав, - сказал он.
Кав-кав - это пресные лепешки из пшеничной муки на тюленьем жиру. Нельзя сказать, что кав-кав вкусный, но есть его было можно. Единственный недостаток кав-кав - отсутствие в нем соли, как и во всякой чукотской пище.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
