Михаил Заборов - Крестоносцы на Востоке
На исход сражения в немалой степени повлияли действия, предпринятые по инициативе папского легата Адемара де Пюи. Вооруженный палицей, епископ во главе большого отряда провансальцев внезапно (даже для прочих главарей, с которыми он не имел возможности посоветоваться) обрушился на сельджуков с тыла. Сжатые с двух сторон, они обратились в паническое бегство. Сельджуки бросили на поле боя все снаряжение: были оставлены даже шатры султана и эмиров с находившимися в них ценностями. "И мы взяли большую добычу, — с чувством удовлетворения напишет позже автор "Деяний франков", — золото и серебро, коней, ослов, верблюдов, овец, быков и многое другое".
Сельджуки, таким образом, потерпели при Дорилее сокрушительное поражение. По сути дела, оно предрешало дальнейший ход войны в Малой Азии. Крестоносцам открылась дорога в Сирию. Разгром сельджуков, кстати сказать, надолго обеспечивал безопасность Византии.
Передохнув два дня, крестоносцы, теперь уже не распыляя свое войско, 3 июля отправились дальше — на Иконий, затем двинулись к югу — в Ираклию. Переход через горные, пустынные, подчас безлюдные местности при палящей июльской жаре совершался с большим трудом. Крестоносцев изнурял зной. Сельджуки всячески препятствовали их продвижению — разрушали мосты через реки, приводили в негодность колодцы, опустошали поля, население попутных городов и деревень изгоняли. Рыцарям и сопровождавшим их беднякам недоставало продуктов питания, и что ощущалось особенно мучительно, воды. Из-за ее нехватки гибли кони. Некоторым рыцарям, несмотря на их тяжелую экипировку, пришлось спешиться, другим — пересесть на волов, а снаряжение погрузить в повозки, в которые запрягали козлов, овец и даже собак.
О тяготах крестоносцев во фригийской пустыне выразительно рассказал Альберт Аахенский, нарисовавший жестокие муки, которые переносили от жажды мужчины и женщины. Хронист описал происходившие сцены в грубо натуралистических тонах: "Многие беременные женщины, с запекшимися губами и пылавшими внутренностями, с сосудами всего тела, истомленными от невыносимого жара солнечных лучей и раскаленной почвы, разрешались на виду у всех и бросали новорожденных на том же месте… Иные несчастные, оставаясь подле тех, кого они произвели на свет, корчились на проезжей дороге, забыв всякий стыд и все сокровенное, от ужасных страданий, причиняемых упомянутой жаждой… Посреди равнины валялись мертвые и полуживые младенцы… Мужчины, изнемогая от обильного пота и чрезмерной жары, еле шли с раскрытыми ртами и хватали прозрачнейший воздух, дабы уменьшить жажду". От нее умирали не только люди, но околевали и "соколы и другие ловчие птицы, составлявшие утеху знатных и благородных, прямо в руках несших их; и даже собаки, приученные к достославному охотничьему искусству, подыхали таким же образом от мук жажды в руках своих хозяев".
Нелегко приходилось в такой обстановке греческим проводникам: их все больше подозревали в предательстве.
15 августа 1097 г. крестоносцы достигли Икония (спустя несколько лет он станет столицей сельджукского султаната). Здесь была сделана остановка на неделю: крестоносцев стали косить болезни. Оазис, который являла собой эта местность, вполне подходил для отдыха и восстановления сил ратников. Затем армия пустилась в дальнейший путь. Близ Ираклии Боэмунд нанес еще одно поражение сельджукским эмирам, войско которых вновь поджидало здесь крестоносцев, видимо, в расчете на то, что удастся заставить их свернуть в горы Тавра — в этом случае владения самих сельджуков остались бы не затронутыми нашествием франков. Смелый натиск Боэмунда рассеял эти намерения: сельджуки вторично отступили. Одержав победу возле Ираклии, военачальники позволили себе небольшую передышку и решили поохотиться.
В сентябре главные ополчения крестоносцев направились от Ираклии на северо-восток Малой Азии, через Кесарию и Коману, чтобы, обойдя горную цепь Антитавра, выйти к Марашу. Этот путь рекомендовал командующий византийским отрядом Татикий. Он преследовал цели, продиктованные политическими интересами империи: попытаться вернуть под ее власть армянских князей, которые лишь номинально числились в вассальном подчинении далекого от них Константинополя. Главари крестоносцев последовали совету Татикия, поскольку указанная им дорога была все же менее опасной по сравнению с другой, хотя и более короткой, проходившей горами Тавра и ведшей через киликийские и сирийские горные проходы прямо в долину Оронта, к Антиохии. Это была очень узкая и в дождливое время года труднодоступная трасса. К тому же местности, по которым она проходила, находились во власти сельджуков, тогда как в областях, отправиться по которым советовал Татикий, жили армяне, христиане по вероисповеданию.
Некоторым крестоносцам совет византийского командира пришелся не по вкусу: они помнили коварство Алексея Комнина при взятии Никеи и, постоянно подозревая греков в новых изменах, принялись действовать по-своему. Приблизительно 10 сентября Танкред с сотней норманнских рыцарей и двумястами пеших воинов отделился у Ираклии от главной армии, покинул ее лагерь и круто повернул на юг, к Киликийским воротам. Несколькими днями позже его примеру последовали Бодуэн Булонский, Бодуэн Ле Бург и другие лотарингские рыцари, примерно 500 всадников, вместе с которыми отправилось еще и около 2 тыс. пехотинцев.
В армянской Киликии Танкред и Бодуэн Булонский вступили в ожесточенную распрю из-за г. Тарса. Вначале граф Бодуэн довольно цинично предложил Танкреду совместно напасть на этот христианский, хотя и находившийся тогда под владычеством сельджуков, город и, разграбив его, разделить добычу, которую там удастся захватить: "Ворвемся туда вместе и ограбим город, и кто сможет получить больше — получит, кто сможет больше взять — возьмет" — так пишет норманнский Аноним об их замыслах. Однако из этих разбойничьих замыслов ничего не получилось. После того как сельджуки, вышедшие было из города навстречу крестоносцам, были отброшены и ночью бежали прочь, а христианское население города открыло ворота Танкреду и его норманнам, Бодуэн, увидев на башнях знамена соперника, потребовал, чтобы город был передан ему. Разъяренный норманнский авантюрист вынужден был уступить — численность его рыцарей сильно уступала двухсполовинойтысячному отряду булонца. В Тарсе утвердился Бодуэн, которого вскоре поддержал прибывший в порт Лонгиниаду флот морского пирата Гинимера Булонского: экипаж судов состоял из датчан, фламандцев и фризов. Гинимер принес вассальную присягу Бодуэну и был поставлен правителем Тарса. Пиратская армада стала первым флотом крестоносцев.
Тем временем Танкред набросился на другие киликийские города — Адану, Мамистру. Адану пришлось отдать бургундскому рыцарю Уэлфу, захватившему городскую цитадель. Близ Мамистры Танкред и Бодуэн в открытую схватились друг с другом. Баталия обернулась неудачей для Танкреда. В схватке был сбит с коня и попал в плен Ричард Салернский, который, как повествует Альберт Аахенский, ранее особенно настойчиво призывал Танкреда отплатить Бодуэну за Таре. "Ты видишь перед собой Бодуэна, — якобы обратился Ричард перед боем к Танкреду, укоряя его за нерешительность, — из-за несправедливости и зависти которого лишился Тарса. Ах, если бы у тебя было сколько-нибудь доблести, ты бы уже собрал всех своих воинов и отомстил бы за нанесенное тебе оскорбление, ударив ему в лоб!"
В конце концов соперники урегулировали свои разногласия: был заключен мир, сохранявший фактически сложившееся положение вещей, или, как заметил хронист Рауль Каэнский, соперники установили порядок согласно пословице: "Кто имеет — имеет, а кто потерял — тот уже потерял". Вслед за тем Танкред, та этот раз с помощью Гинимера Булонского и его флота, овладел портом Александреттой, где оставил отряд своих рыцарей. Приобретение Александретты имело большое значение для последующих действий крестоносцев. Да и в целом вторжение в Киликию не осталось без последствий для судеб крестоносного предприятия. Оставленные в армянских городах франкские гарнизоны помешали сельджукам в дальнейшем опереться на эту территорию как на базу для удержания в своих руках Антиохии. С другой стороны, соперничество двух крестоносных предводителей послужило наглядным уроком для местного населения — христиан и мусульман, усвоивших, что отношения франков между собою далеки от идиллических и это обстоятельство может быть в случае необходимости использовано.
Распря Танкреда и Бодуэна в Киликии явилась лишь одним из первых конфликтов "единодушных в вере ратников христовых", хотя апологетически настроенные латинские хронисты старались всячески подчеркнуть их единение и сплоченность в борьбе за высокие религиозные идеалы. Так, капеллан Бодуэна Булонского Фульхерий Шартрский писал: "Хотя мы говорили на разных языках, казалось, однако, что мы являемся братьями и близкими родичами, единодушными в любви к Богу". Некритически принимая подобного рода пассажи латинских хронистов, иные современные буржуазные историки превозносят Крестовый поход в качестве демонстрации "величия и единства Запада" в борьбе с мусульманским Востоком. Между тем факты, в изобилии приводимые самими хронистами, в корне подрывают попытки приписать крестоносцам некое исключительное единодушие, якобы возникшее на религиозной почве. Завоевательные устремления неоднократно нарушали зыбкую солидарность грабителей и захватчиков. Раздоры Танкреда и Бодуэна в Киликии — яркий пример такого столкновения реальных интересов крестоносцев: два главаря словно забыли не только о своих вассальных обязательствах по отношению к Византии, но и об общности религиозных побуждений. Пример этот далеко не единичный.
