Борис Башилов - Непонятный предвозвеститель Пушкин как основоположник русского национального политического миросозерцания
История русской общественной мысли в синодик своих святых зачисляла только тех, кто честно выполнял задачу разрушения России, кто судил об исторических судьбах России, о внутренней и внешней политике ее правительства с «безответственной позиции угнетенного раба», в уме которого никогда не ночевала мысль о том, что всякий член нации несет ответственность за судьбы своей родины.
Писаревы, Ткачевы — все, кто зачислен в «русские мыслители» — никогда не обладали государственным сознанием, никогда не умели занять патриотическую позицию, при которой, находясь в оппозиции правительству, они не переходили бы ту черту, за которой начиналась оппозиция к России или отбывание натуральной повинности по разрушению своей страны.
Негласная цензура революционных кругов, всегда по своей суровости на много превосходившая цензуру официальную, так запугала пушкиноведов, что они, боясь обвинения в реакционности и черносотенстве, боялись коснуться запретной темы о Пушкине, как о политическом мыслителе.
До Октябрьской революции первую и единственную попытку коснуться этой темы сделал редактор первого посмертного издания сочинений Пушкина П. В. Анненков, являющийся и первым пушкиноведом по времени, в своей статье «Общественные идеалы Пушкина».[4]
После Октябрьской революции С. Л. Франком написана небольшая, но чрезвычайно ценная работа «Пушкин как политический мыслитель». К работе приложены заметки князя Вяземского о политическом мировоззрении Пушкина. Работа С. Франка небольшая по объему, но ценная по содержанию, пробивает громадную брешь в названной теме. Вот по существу и все, чем мы располагаем в области изучения политического мировоззрения гениальнейшего русского поэта.
Что же касается пушкиноведов в СССР, то никто из них, конечно, и не смеет и помыслить о том, чтобы показать политическое мировоззрение национального поэта таким, каково оно есть на самом дела, т. е. национальным.
Написать правду о политическом воззрении Пушкина — значит вбить осиновый кол в утопическое бунтарство русской интеллигенции, в результате которого погибло национальное государство, за судьбу которого всегда так боялся гениальный поэт. Написать правду, — значит вскрыть истину, кто и как постарался украсть у русского народа замечательного политического мыслителя.
III. ПУШКИН, КАК ВОССТАНОВИТЕЛЬ ГАРМОНИЧЕСКОГО ОБЛИКА РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА ДОПЕТРОВСКОЙ РУСИ
Как некий Херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь…
А. Пушкин. Моцарт и Сальери.I
Бердяев, Мережковский и ряд других представителей «западнической линии» в наши дни усиленно подчеркивали, что Пушкин лишен русских национальных черт: стихийности, безграничности, дионистического начала.
«Не был еще интеллигентом Пушкин, — пишет Н. Бердяев в «Русской идее», величайшее явление русской творческой гениальности первой трети века, создатель русского языка и русской литературы… Но в нем было что-то ренессансное и в этом на него не походит вся великая русская литература XIX века, совсем не ренессансная по духу. Элемент ренессансный у нас только и был в эпоху Александра I и в начале XX века. Великие русские писатели XIX века будут творить не от радостного творческого избытка, а от жажды спасения народа, человечества и всего мира, от печалования и страдания о неправде и рабстве человека. Темы русской литературы будут христианские и тогда, когда в сознании своем русские писатели отступят от христианства. Пушкин единственный русский писатель ренессансного типа свидетельствует о том, как всякий народ значительной судьбы есть целый космос и потенциально заключает в себе все. Так Гете свидетельствует об этом для германского народа».
Все это бесстыдная интеллигентская ложь. В. Шубарт правильно подчеркивал, что «русские тоже имели свою готическую эпоху, ибо они воплощали гармонический прототип еще в более чистой форме, нежели Запад».
В главе «История русской души» Шубарт пишет: «Первоначально русская душа, так же, как заодно европейская во времена готики, была настроена гармонически. Гармонический дух живет во всем древнем русском христианстве. Православная церковь принципиально терпима. Она отрицает насильственное распространение своего учения и порабощение совести. Она меняет свое поведение только со времен Петра I, когда подпав под главенство Государства, она допустила ущемление им своих благородных принципов. Гармония лежит и в образе русского священника. Мягкие черты его лица и волнистые волосы напоминают старые иконы. Какая противоположность иезуитским головам Запада с их плоскими, цезаристскими головами».[5]
Когда Тверской купец Никитин в написанном в 16 в. «Хождении за три моря «восклицает: «Да сохрани Бог землю русскую! Боже сохрани! Боже сохрани!» он только следует древней русской традиции. Это Древнее отношение к Родине воскрешается Пушкиным в письме к Чаадаеву, когда он пишет своему былому ментору:
«Клянусь Вам моей честью, что я ни за что не согласился бы ни переменить родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал Бог».
Афанасий Никитин, посетивший много стран, пишет: «…На этом свете нет страны, подобной нашей. Некоторые вельможи земли русской несправедливы и недобры. Но да устроится русская земля! Боже! Боже! Боже!»
А. Пушкин пишет Чаадаеву: «…Я вовсе не склонен восхищаться всем, что вижу кругом…», но тем не менее заявляет, что он ни за что бы не променял ни родины, ни родной истории. Что в этих взглядах на русское прошлое и на Россию есть общего с взглядами русской интеллигенции на русское прошлое и Россию?
Утверждение Герцена, что на великое явление Петра Россия ответила великим явлением Пушкина, которым так любит спекулировать русская интеллигенция, абсолютно ложно. Революция, совершенная Петром, вызвала к жизни появление Радищева — «отца русской интеллигенции». Это Радищев является законным и идейным наследником дела Петра. А Пушкин — духовный антипод «отца русской интеллигенции» — является восстановителем духовных традиций, существовавших в допетровской Руси.
Потребовалось около столетия, чтобы русский народ изжил следы духовного и социального потрясения и на революционный переворот, устроенный Петром, ответил появлением Пушкина.
Гармонический духовный облик духовно созревшего Пушкина, вопреки утверждениям Бердяева и других представителей русской интеллигенции, близок к духовному облику величайшего человека Московской Руси — св. Сергия Радонежского. В предисловии своей книге «Преподобный Сергий Радонежский» Б. Зайцев отмечает в духовном облике Сергия Радонежского «глубокое созвучие народу, великая типичность, сочетание в одном рассеянных черт русских». Сергия Радонежского от всех «терний пустынножительства защищало и природное спокойствие, ненадломленность, невосторженность, в нем решительно нет ничего болезненного». «Не его стихия крайность». «В нем есть смолистость севера России, чистый, крепкий и здоровый ее тип… Если считать — а это очень принято — что «русское» — гримаса, истерия и юродство, «достоевщина», то Сергий Радонежский явное опровержение. В народе, якобы призванном к ниспровержениям и разинской разнузданности, к моральному кликушеству и эпилепсии — Сергий как раз пример — любимейшей самим народом — ясности, света прозрачного и ровного».
Явным опровержением теорий русской интеллигенции, духовных наследников Петра I, что русский народ — «народ потревоженного, дисгармоничного духа», является и духовный облик величайшего поэта земли Русской. Это только сами творцы этой ложной теории являются людьми потревоженного духа. Чувствуя свою духовную неполноценность, они пытаются наделить своими типичными чертами и весь русский народ.
II
Появление Пушкина знаменовало, что Русский гений снова восстанавливал связи с национальными традициями. «Призвание Пушкина состояло в том, чтобы принять душу русского человека во всей ее глубине, во всем объеме и оформить, прекрасно оформить ее, а вместе с нею — и Россию. Таково было великое задание Пушкина: принять русскую душу во всех ее исторически и национально сложившихся трудностях, узлах и страстях; и найти, выносить, выстрадать, осуществить и показать всей России — достойный ее творческий путь, преодолевающий эти трудности, развязывающий эти узлы, вдохновенно облагораживающий эти страсти…»[6]
Митрополит Анастасий в книге «Пушкин и его отношение к религии и Православной Церкви» пишет: «Все, что отличает и украшает Пушкинский гений его необыкновенная простота, ясность и трезвость, «свободный ум», чуждый всяких предрассудков и преклонения пред народными кумирами, правдивость, доброта, искренность, умиление пред всем высоким и прекрасным, смирение на вершине славы, победная жизнерадостная гармония, в какую разрешаются у него все противоречия жизни — все это несомненно имеет религиозные корни, но они уходят так глубоко, что их не мог рассмотреть сам Пушкин. Мережковский прав, когда говорит, что «Христианство Пушкина естественно и бессознательно».
