Борис Черток - Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны
В 1946 году в эту работу со всей свойственной ему инициативой, пробивной силой и энергией включился Королев. Сплотившийся вокруг него коллектив энтузиастов получил действенную поддержку не министра обороны, а молодых генералов и офицеров гвардейских минометных частей, до последних дней войны подчинявшихся непосредственно Ставке Верховного Главнокомандующего.
В нашей промышленности был еще довоенный положительный опыт копирования зарубежной техники. Теперь пришло время не скрупулезного копирования автомобилей или самолетов, а перестройки мышления для того, чтобы использовать опыт организации научно-производственных работ общегосударственного значения. В условиях начавшейся «холодной войны» от результатов совместной целенаправленной деятельности гражданских и военных ученых и промышленности зависела дальнейшая судьба Советского Союза.
В 1996 году исполнилось 50 лет от даты формального начала становления многих организаций ракетной техники. По этому поводу на различных юбилейных встречах подводились итоги полувековой деятельности. Мы имели возможность вспомнить, что не только в области науки и техники как таковой, но и в размахе, методах организации работ общенационального оборонного значения мы создали свои методы и школы, во многих отношениях опередив противостоявшего нам в «холодной войне» противника.
Юбилейный 1996 год стал поводом для открытого политического анализа роли ракетно-ядерного оружия в «холодной войне».
Дореформенным мемуаристам и историкам было трудно объективно оценить этот период в связи с режимом особой секретности, исключавшей объективные публикаций на эту тему.
В июне 1996 года руководство ракетно-космической корпорации «Энергия» поручило мне участвовать в работе юбилейного заседания научно-технического совета 4-го Центрального НИИ Министерства обороны, посвященного его 50-летию, и выступить с подобающим этому событию поздравлением от имени близкого соседа. Юбиляром был военный институт, который многие годы мы коротко именовали НИИ-4. Территориально он размещается в Болшеве, всего в 25 минутах пешей прогулки от нашей проходной. Институт был создан по историческому постановлению Совета Министров СССР от 13 мая 1946 года и приказу министра Вооруженных Сил СССР от 24 мая 1946 года.
С НИИ-88, созданным в Подлипках по тому же постановлению, что и НИИ-4 в Болшеве, его сближало не только месторасположение, но и общность ракетной тематики. Назначенный в 1946 году заместителем главного инженера и начальником отдела систем управления НИИ-88, я по характеру своей работы часто общался со специалистами НИИ-4. С первыми руководителями НИИ-4 — генералами Нестеренко, Соколовым, их заместителями я был знаком еще по работе в Германии.
НИИ-4 комплектовался военными специалистами из гвардейских минометных частей и перетягивал к себе военных ученых из других организаций. В НИИ-4 перешли из НИИ-1 Михаил Тихонравов, Николай Чернышев, Иван Гвай и еще несколько ученых -офицеров бывшего РНИИ — НИИ-3. Это дало мне право в своем приветственном выступлении напомнить, что первые послевоенные руководители НИИ-4, Государственного центрального полигона в Капустином Яре, в новых отделах Главного артиллерийского управления пришли к большой ракетной технике от простых и маленьких твердотопливных снарядов, от «катюш».
С окончанием «горячей» второй мировой войны началась для всех нас «холодная война». Героические участники сражений Великой Отечественной войны — генералы, офицеры и трудившиеся в тылу ученые — перешли к не менее героическому творческому труду по созданию нового ракетного оружия. НИИ-4 за эти годы превратился в крупнейшую в составе Министерства обороны научную организацию. Нынешний 4-й Центральный НИИ по праву может претендовать на одно из почетных мест в деле обеспечения паритета -баланса ракетно-ядерного оружия двух сверхдержав.
НИИ-4 не только проводил работы чисто практического значения в интересах конкретных ракетных систем, их боеготовности и эксплуатации; он был единственной организацией, пытавшейся с научных позиций вырабатывать доктрину ракетно-ядерного противостояния для сохранения баланса сил двух лагерей.
С военными учеными Яковом Шором, Георгием Наримановым, Геннадием Мельниковым, Иваном Мещеряковым, Павлом Эльясбергом, Павлом Агаджановым, Григорием Левиным, Николаем Фадеевым, Владимиром Ястребовым, Михаилом Кисликом мы тесно взаимодействовали при обсуждении проектов на НТСах и ученых советах, при подготовке программ летных испытаний ракет, согласовании тактико-технических заданий, отчетов и проведении многих прочих работ, связанных со строительством ракетных комплексов и, в моей части, прежде всего с проблемами управления, траекторными измерениями и телеметрическим контролем. На юбилейном заседании НТС только бывший старший лейтенант, ныне генерал-лейтенант, профессор, доктор технических наук, Герой Социалистического Труда, лауреат многих премий и кавалер многих орденов Юрий Мозжорин мог со мной «на равных» вспоминать горячие дни «холодной войны» и «битвы, где вместе сражались они».
Специалисты института принимали непосредственное участие в испытаниях немецких ракет А-4 в 1947 году и последующих испытаниях ракет Р-1 и Р-2. Они создали вместе с нашими баллистиками математические методы моделирования полета ракет и первые таблицы стрельбы.
Мое выступление, в котором я всех участников НТС независимо от военных и гражданских званий и рангов причислял к солдатам «холодной войны», было встречено аплодисментами.
Доклад начальника института и все последовавшие за ним выступления были так или иначе связаны с проблемами создания ракетно-ядерного щита и в свое время строго секретными операциями «холодной войны». Многие из этих операций для будущего человечества имели, может быть, большее значение, чем великие сражения второй мировой войны. После заседания, уже в другом зале, поднимались тосты «за создателей ракетно-ядерного щита». Присоединяясь к тостам, я отметил, что мы все же ковали не щит, а меч.
Термин «ракетно-ядерный щит» ассоциируется в сознании людей, далеких от ракетной и атомной технологии, со сплошной линией укреплений вдоль границ государства, начиненной ракетами с ядерными зарядами. Эти ракеты в представлении неосведомленного населения и обязаны защищать нас от вероятного нападения ракет и авиации США или НАТО. В этом есть доля истины: ракеты ПВО, предназначенные для поражения самолетов, и ракеты ПРО, предназначенные для борьбы с баллистическими ракетами, по праву могут называться «щитом». Они действительно предназначены для обороны, а не для нападения. Однако для такого ракетного щита вовсе не обязательно использовать ядерные заряды. Для уничтожения самолетов и ракет «потенциального противника» изобретены достаточно эффективные средства поражения, в том числе некогда фантастическое «лучевое оружие». Ракетные системы, имеющие неядерные заряды, применялись в последние годы во время локальных войн («Буря в пустыне», Афганистан, Чечня).
Термин «ракетно-ядерный» следует отнести не к «щиту», а к «мечу». Если ракета снабжается ядерным боезарядом, она перестает быть простой ракетой. По военно-политической терминологии, такая ракета попадает в категорию «наступательных стратегических вооружений».
Стратегическое оружие предназначено не для защиты, а дня уничтожения жизненно важных объектов и людей на территории противника. Под «стратегическими» объектами понимаются позиционные районы стартов стратегических ракет и важнейшие политико-экономические центры.
Кажется, что понятие «щит» и в прямом, и в переносном, аллегорическом, смысле неправомерно относить к наступательным средствам, выполняющим роль «меча», а не «щита».
И все же в нашей литературе и публицистике Ракетные войска стратегического назначения (РВСН) считаются держателями ракетно-ядерного щита. В данном случае мы имеем дело с трансформацией понятия «щит». Стратегические ракетные комплексы обладают такой разрушительной силой, что само по себе их «мирное» присутствие на нашей Земле является «щитом» — гарантом от нападения. Стратегическое ядерное вооружение в этом смысле в мирное время является средством, сдерживающим начало «горячей войны».
История второй половины XX века определяется «холодной войной» — военной и идеологической конфронтацией между двумя сверхдержавами. Гонка ядерных и ракетных вооружений грозила человечеству полным уничтожением. Парадоксальным образом эта гонка способствовала поддержанию мира на протяжении 50 лет. Некоторое представление о различных задачах «щита» и «меча» можно получить, если вдуматься в такие теперь уже несекретные цифры[1]. К концу «холодной войны» в 1991 году США и страны СНГ имели на различных носителях более 50 тысяч ядерных боеголовок. Если принять среднюю мощность одной боеголовки 0,5 мегатонны, то общий ядерный потенциал стратегических наступательных сил составлял 25 тысяч мегатонн. Так как мы заявляли, что добились паритета, то надо полагать, что ядерный потенциал делили примерно поровну между СССР и блоком НАТО. При одновременном использовании стратегического потенциала всех ядерных средств СССР, США и блок НАТО были способны взорвать в сумме не менее 20 тысяч мегатонн (считаем, что 5 тысяч использовать просто не успеют). Одна мегатонна — это 50 бомб типа сброшенной на Хиросиму и уничтожившей около 100 000 человек. В совокупности обе супердержавы могли взорвать в эквивалентном исчислении 1 000 000 таких бомб. Значит, можно уничтожить миллион городов с общим населением 100 миллиардов человек. А людей всего на земном шаре круглым счетом 5 миллиардов. Двадцатикратный запас по уничтожению человечества накоплен двумя сверхдержавами и их союзниками в ходе «холодной войны»! Даже если в этих расчетах я ошибся в десять раз, то все равно накоплено ядерных средств вдвое больше, чем требуется для полного уничтожения всего человечества.
