Геннадий Литаврин - Записка греческого топарха
Следующим уточнением будет определение времени наблюдения. Топарх говорит, что буря разразилась "около самой полуночи". Следовательно, по крайней мере, за 1,5–2 часа до полуночи небо было уже недоступно для наблюдения. Следовательно, топарх мог наблюдать звезды с 7 часов вечера до 10, в течение 3-х часов.
Сатурн, говорит топарх, "уже совершал свой вечерний фазис". Слова эти нужно понимать только в том смысле, что Сатурн закатывался на западе, заходил за горизонт, когда его наблюдал топарх. Действительно, во второй половине декабря — первой половине января, когда происходило наблюдение, Сатурн в началах Водолея из района Приднепровья[12] можно было увидеть только на юго-западе, так как к 9-10 часам часть Водолея уже скрывается за горизонтом. Так что если топарх его видел в это время — с 15.XII по 15.I на западе, следовательно, наблюдение происходило в самом начале ночи, в 7–8 часов.
Итак, топарх наблюдал Сатурн в началах Водолея в 7–8 часов вечера из района Днепра (от его порогов до низовья). На основании всех астрономо-астрологических данных, сообщаемых топархом, и приведенных рассуждений по их уточнению, а именно — наблюдение производилось во второй половине декабря — первой половине января, когда солнце пробегало зимние знаки Зодиака (средние в созвездии Скорпиона), из района от устья Днепра до порогов, во время от 7 до 8 вечера, когда Сатурн был в началах Водолея (принимая «начала» за 1/3 всего созвездия), — астроном института им. Штернберга К. К. Яхонтов пришел к выводу, что подобное положение Сатурна при всей сумме этих данных возможно как наиболее вероятное — в январе 992 года. 962 г. и 1020 г. исключаются, так как при всех этих данных период повторного подобного положения Сатурна будет равен не 29,46 года, а 58,92 года, т. е. возможными вновь, но с меньшей долей точности, будут 932 и 1050 годы. Палеографические выводы Газе не позволяют принять эти годы, 992 г. остается как единственно возможный.
Несомненно, что автор «Записки», стоявший во главе войсковой единицы и управлявший определенной областью в Причерноморье, — грек. В этом согласно большинство исследователей «Записки».
В пользу этого говорит вооружение воинов топарха и его военная тактика. {117}
Об этом же свидетельствует греческое византийское образование автора, хороший литературный язык, знакомство с классической греческой литературой[13] и — что более важно — с современной византийской литературой. Чисто литературное выражение "сделать добычей мисян" (tv Mvov лeiav… фeaфai) враждебную страну, т. е. разорить и опустошить ее, широко распространившееся в византийской литературе к Х в., встречается и в «Записке».
Несомненно южное происхождение автора «Записки» и воинов его отряда. Описание замерзания Днепра и поведение воинов при этом совершенно необъяснимо, если не признать, что они впервые увидели замерзание крупной реки.
В одном месте топарх прямо называет трудности зимнего пути, холод и снежную бурю "незнакомыми"[14] для себя и своих воинов.
Наконец, почерк автора «Записки», манера письма, характерные для авторов Византии, конца Х-начала XI в. (по определению Газе), и кодекс, содержащий письма греческих святых, относятся к концу Х века.
О том, что топарх — византийский чиновник, наместник одной из византийских колоний в северном Причерноморье, говорит также описание собрания «знатнейших», созванное топархом в городе Климаты, которое должно было решить судьбу области топарха во время войны с превосходящими силами «варваров». На собрании сначала говорил топарх, предложивший «знатнейшим» обратиться за помощью к какому-нибудь из деспотов (deoпotv)δεσπότης.
Ответ «знатнейших» и их решение противопоставляются советам топарха: "Они же или как (люди), никогда не пользующиеся царской милостью, так как не заботились о более цивилизованных правах, а домогались более всего самостоятельного управления, или потому, что были соседями царствующего к северу от Дуная, сильного многочисленным войском и гордого боевою силою, по отношению же к тамошним обычаям не отличались ничем своим собственным, постановили и помириться с ними (keivwv), и себя передать им. (Причем все сообща решили, что я все это и сделаю)".
Ясно, что топарх в своем выступлении имел в виду интересы византийского императора, «милостями» которого не пользовалось подвластное топарху население, стремившееся к независимости от Византии. Топарх упрекает «знатнейших» в том, что они не заботятся о "более цивилизованных нравах", т. е. византийских, что они не отличаются в обычаях от населения, подвластного "царствующему к северу от Дуная". Это могущественный повелитель, способный обеспечить безопасность своим подданным от врагов, и зависимость от которого расценивается «знатнейшими» как более мягкая, чем зависимость от Византии. Глагол vtiпoiew (домогаться, оспаривать) как раз передает неприязненное и даже враждебное отношение населения, подвластного топарху, к византийскому владычеству над ним.
Чрезвычайно трудно поддаются локализации упоминаемые в «Записке» города Маврокастр (Mavрokaotрov), к которому двигался зимой греческий отряд во главе с топархом, и Климаты (Kлnuata) — место пребывания византийского топарха, город, с которым связаны важнейшие события, сообщаемые в «Записке». Названия этих городов не требуют объяснения — они греческие. Стену города Климаты топарх называет «древней» (палаiov) и говорит, что ее приходилось укреплять. {118} Следовательно, город был основав и обведен стеной задолго до Х-XI вв.
После перехода через замерзший Днепр греки останавливаются в селении Ворион, "чтобы восстановить свои силы, так как мы, — говорит топарх, торопились отправиться к Маврокастру", т. е. греки принимают решение идти в Маврокастру не в Ворионе, а еще до перехода через Днепр. Ворион — этап на пути к Маврокастру, они останавливаются в нем, чтобы только приготовиться к продолжению пути на Маврокастр, под которым, в свою очередь, также можно понимать ближайший от Вориона этап на пути возвращающихся "к себе" (прс t okeia) греков. Одним из главных аргументов для построения своей концепции по "Записке топарха" для В. Г. Васильевского послужило обозначение на итальянских картах XIV века Маврокастра в низовьях Днестра, на месте позднейшего Аккермана.[15]
Но оказывается, что Маврокастр на Днестре не единственный город с таким наименованием: географических названий, образованных от слова uavрov немало на берегу Черного моря и в глубинах Малой Азии.
Скилица при описании войн Романа Диогена говорит о Маврокастре в феме Армениака,[16] о Черной горе на юге полуострова Малой Азии,[17] продолжатель Амартола называет Черную реку в Киликии.[18] Не единичны известия о Черной реке у Херсона,[19] Ипатьевская летопись под 1170 г. говорит о Черном лесе в примыкающих к Крыму районах. Очевидно, названия с этим корнем и название самого города Маврокастр были широко распространены, как например, русский Белгород, так что одного свидетельства о Маврокастре на Днестре (или Буге) недостаточно, чтобы связывать все события с этим районом, не считаясь с другими данными.
После перехода через Днепр греки сразу оказываются в селении Ворион, крупном населенном пункте, давшем приют греческому отряду на несколько дней. Население этого села топарх называет туземным (yхwрioc), он удивляется его гостеприимству, говоря, что они смотрели на него, "как на соотечественника". Едва ли возможно подобное сравнение в случае, если бы это были греки какой-нибудь византийской колонии. Скорее топарх отмечает здесь, что не греки, туземцы, поступили с ним так, как если бы он был их соотечественником. Рассказывая о переходе через Днепр, топарх всюду называет его Данаприс (Дavапрic). В статье "Что понимать под Борисфеном в IOSPE 1,24-х", напечатанной в сборнике "Ольвия",[20] С. Жебелев на основании свидетельств многочисленных источников приходит к выводу, что под «Борисфеном» греки понимают только нижнее течение реки, более того, только Днепро-Бугский лиман, а не самое течение этой реки. Б. Граков, оценивая статью С. Жебелева, говорит, что автор доказал это совершенно.[21]
То же самое можно сказать, очевидно, и о других реках Причерноморья. Греками были даны названия только известным им устьям рек: Танаис, Гипанис, Тирас, Пирет. Даже Истр, наиболее известная грекам река, носила это название только в своем нижнем течении,[22] примерно до {119} впадения в нее реки Дравы,[23] где Истр круто поворачивает к северу. Можно полагать поэтому, что название реки Данаприс, а не Борисфен у топарха не случайно. Кроме того, описание замерзания реки с несущимися по «рассвирепевшему» Днепру льдинами, которые громоздятся, "как горы", совершенно не соответствует картине замерзания Днепра в низовьях, где он постепенно застывает ровной поверхностью. Едва ли это только риторика. Скорее прав П. Бурачков, живший долго в районе порогов и настаивающий на том, что переходили Днепр греки именно там.[24]
