Елена Сулима - Любишь - не любишь, хочешь - не хочешь, - а пей и рисуй !
Потом был банкет, после которого мы (трое русских) завязали, чем очень удивили братьев по крови. Им-то что, пьют они, как и русские - много, но откровенно пьяных среди них не наблюдалось, нам же не удавалось, как и им пить и не пьянеть.
Тем не менее, каждое утро в 11 часов к клубу подъезжал грузовик доверху груженый халявной ракией, виньяком, вином и пивом. Но мы уже пили лишь сухое вино, разбавленное минеральной водой с газом - "шприц" (сербское шампанское).
Потом снова наступали кошмарные ночи с Любишем и яйцами между нами. Впрочем, они длились не более трех часов, поскольку народ расходился с рассветом. Но едва он расходился, появлялись какие-то тени, они скользили, шурша, по внешней стороне стен дома, подглядывали в окна и скреблись в двери. Видимо, давно не бывали в цирке, и им очень хотелось увидеть фокусы с яйцами.
Ире с Сережей было полегче. Сначала они попробовали пожить в семье местных цыган, но там, едва начинали засыпать - в спальню входил хозяин дома, включал свет и громко спрашивал: - "Ну как, добре?" (то есть все ли хорошо?) "Добре, добре", - отвечали они, вскакивая как ошпаренные. Через час с тем же заботливым вопросом появлялась его мать, затем снова хозяин и так по кругу. Сережа чуть ли от этого не заболел, вздрагивая от каждого шороха, и их перевезли в дом спонсора, но в другой городок, отчего участие Сергея и Ирины во всенощных бдениях исключалось.
Однако и они имели счастье созерцать по утрам, как югославский Гойя (своими огромными графическими полотнами фактически предсказавший войну), вдумчиво утирает неудержимые потоки алкогольных слез.
А далее - дни - будто в странном сне. Вот жгут костер и что-то варят в котле на треножнике. "Что варим?" - спрашивает Ира Ратуш. "Уха" - отвечают ей. Уха у нас готовится из рыбы, но заглядываем в котел: тушат свинину.
После не раз наблюдали: идут по улице, разговаривают, останавливаются, невесть откуда появляется котел, треножник... и горит костерок. Где угодно. Хоть на главной площади. Таково настроение. А все там, были людьми настроения.
Вскоре я вспомнила, что неплохо было бы поесть что-нибудь диетическое. Былой вояка Македонский принес мне пресловутые яйца. От вида их среди бела дня я обомлела. Жестами Македонский успокоил меня, объяснив, что сейчас приготовит яичницу. И ушел.
Прошло несколько дней и в сарае, на плите я обнаружила покрывшийся плесенью омлет. Видимо, тогда, в процессе готовки у Македонского изменилось настроение, и он напрочь забыл, зачем он его готовил.
Под хорошее настроение там прощается все что угодно. Художник со странной фамилией Фунддук срезал на своей машине угол уличного кафе со всеми столиками и зонтиками, а хозяин махнул рукой на эту "рекламную акцию".
Когда наконец-таки всех художников загнали в клуб, где они должны были писать картины в фойе, оно оказалось разгорожено решеткой. Я не поняла зачем решетка, но вскоре выяснилось, что местный бизнесмен по кличке Профи имеет привычку неожиданно врываться в клуб и читать наизусть стихи всех поэтов мира, но так страстно, что кажется, он показывает каратэ - зрелище не для слабонервных. Решетка спасала от контакта с этим безумцем.
Но чувствовать себя загнанной в клетку было невыносимо, и я расположилась в тени деревьев. Вдруг подбегает Любиша, берет за руку и тащит меня в кусты. Я чувствую в себе любопытство ребенка, - и чего это он задумал? Опечаленный Любиша сообщает, что оставшиеся дни нам так и придется спать с яйцами между нами, потому что мы не можем пожениться, - консул где-то вне зоны досягаемости. Я спрашиваю, есть ли в этом городке гостиница? Нет. Я в полуобмороке. Мечта жизни: выспаться и принять душ. Детские мордашки хихикают тут и там. Вот почему он тянул меня в кусты: всюду ушки на макушке.
"Как быть, Й-елен?!" - чуть ли не плачет Любиша. "Любишь - не любишь? - уже полушутя спрашиваю я. "Любу", - целует он меня в щеку: взрослый мужчина, к тому же известный художник, репродукции картин которого оказали влияние на меня в период учебы - мои персонажи тоже стали летать легко и непринужденно. Но я умею держать себя в руках, - я усмехаюсь: "Вот и люби, а не хоти", - и ухожу дописывать свою картинку: улетающая женщина, оборачивается к стремящемуся за ней мужчине. Но в тайне я очарована его целомудрием.
В это время где-то там, еще за пределами Югославии бравая команда моего бывшего мужа готовится к взятию Трои, приближаясь к только что пережившей иную войну стране. И даже Украинская мафия, сочувствуя брошенному былому возлюбленному, - дает зеленый свет. Слава богу, что поляки не так сентиментальны.
- А когда же мы поженимся?! - восклицает Любиша.
- С утра. - Отвечаю я, и он успокаивается.
Сутра - для них означает завтра. Отличное слово - не раз выручало меня, в момент невозможности дать на что-то определенного ответа.
Скажешь "с утра" и понимаешь, насколько братья сербы понятливый народ. Невероятно понятливый! Где-то день на третий желание принять душ стало параноидальным, и я устроила резкую акцию: пошла по улице, стучась в дома, спрашивала, есть ли у них вода. Когда нашелся дом с реальным насосом, спросила больше мимикой и жестами, чем словами, - не могу ли я принять ванну? Мне кивнули и отдали ванную в мое распоряжение. Уходя, мы раскланялись и все. Во Франции на меня бы смотрели, как на сумасшедшую, в России - опосля замучили бы разговорами.
И снова не жизнь, а картинки: на втором этаже клуба особая комната старения, с бесконечными рядами бутылок на столе, куда мужчины заходили молодыми, а заглянешь в нее к вечеру, - сидят глубокие старики.
Подходит разорившийся из-за войны бывший владелец художественных салонов, просит написать пастель для него бесплатно: денег нет, но принес и пастель и бумагу. Я медлю, говорю, что не выспалась. Он кивает и убегает. Приходит с подносом чашечек кофе, обносит всех художников, последнюю чашку мне. Красивый жест! Он вызывает во мне ответный, быстрый росчерк - фигура ли, иероглиф?.. Иероглиф состояния души?.. Но нравится всем. Бывший владелец художественных салонов взял пастель и вдруг неожиданно быстро побежал. С криком "а проценты с продажи?!" за длинноногим воришкой бежит коротконогий городок. Оказалось, он даже на кофе не потратился, близлежащее кафе должно было поить художников бесплатно. Да только мы из-за отупения от постоянной смены впечатлений об этом не догадывались.
Впрочем, отупение наступало и из-за схожести наших языков. Временами я так легко переходила на старославянский, совсем близкий к сербскому, что начинала путаться и справлялась у переводчика Мирослава: "как это будет по-русски?"
Мирослав же по-русски говорил великолепно, но как большинство людей с хорошо подвешенным языком страдал поверхностными взглядом и знаниями.
- Как называются эти цветы? - спросила я у него, обратив внимание на куст с фиолетовыми цветами.
- Ландыши, - небрежно бросил Мирослав.
- О-о! У них здесь все вверх ногами и даже ландыши цветут в сентябре! - обалдев, хором воскликнули Ирина и Сергей.
Этот ответ Мирослава стал последней каплей нашей изумленности от всего. В головах наших все смешалось. Сергей начал впадать то в неистовство, ненавидя все и вся, то - "нет уж!" - требовал безукоризненного соблюдения правил той странной игры, участниками которой мы невольно были, и едва начинала кончаться выпивка, выбегал из клуба, вопя на всю площадь: "Товарищи спонсоры! Что случилось? Художники трезвеют!" Тут же все вокруг закручивались в суете, через пол часа приезжал грузовик полный алкоголя. Но все-таки некоторые художники, воспользовавшись заминкой, обретали ориентацию во времени и пространстве и успевали слинять. Местные начинали сокрушаться, а Сергей впадал в другую крайность: клялся, что никогда отсюда не уедет, что нашел свой последний причал и признавался всем в вечной любви. Потом вдруг снова кричал, что не может больше видеть этого бреда наяву.
Чувствуя себя в состоянии запредельного эмоционального истощения, я пошла на огород Любиша в поисках витаминов. Но там тоже было все перепутано. Я разгребла листву огурцов и увидела не огурец, а зеленый помидор. От невероятности увиденного - потеряла сознание.
Когда пришла в себя, стало казаться, что все-все не правда. Что на самом деле нет такого места на земле и быть не может. Потребовала карту. Карту дали, но название приписали от руки.
Пора было бежать из этой "ликовной колонии"!
Спасаться пока не ополоумели насовсем!
Деньги, полученные от продажи картин, могли помочь прийти в себя на Адриатическом море. Узнав о нашем решении - уехать раньше срока, то есть до закрытия колонии, Любиша обиделся, подбежал к Сереже и крикнул: "Ты во всем виноват!" - после чего почтительно пожал ему руку и вызвал нашего переводчика драться на главную площадь.
Дети тут же заняли импровизированный партер и амфитеатр. Мужчины даже не встали из-за своих столиков в кафе. Но драка тоже была ненастоящей! Эти двое долго махались руками, как вертолеты пропеллерами и... ни синяка. Лишь мелькнул фантом энергии - как на моей картинке, оставленной городу: "Сербское фламенко". Художники призвали меня урегулировать конфликт. Я выскочила на площадь и взвилась. Они мгновенно остановились и пошли в кафе пить кофе. Сели, как ни в чем не бывало, за один столик. Пришлось поднимать Любиша, чтобы отдал мои вещи.
