Александр Грин - Лунный свет
- Да?! - сказал Пенкаль. - Если вы поклянетесь, что ни одна живая душа... поняли? Тогда я расскажу вам все, без утайки. Хотите?
Глаза торговца блеснули и приблизились к кузнецу.
- О! Пенкаль! - заорал он в восторге. - Я всегда стоял за вас горой! Провались я, если вы не лучший человек на свете! Разве я сомневался в вас, хотя бы одну секунду? Нет, право, вы очаровали меня!
- Поклянитесь, - сказал серьезно Пенкаль, вполне уверенный, что через полчаса клятва будет нарушена.
- Клянусь громами и моими доходами! - воскликнул Ритль. - Вы можете быть покойны. Я всегда вас считал особенным человеком, Пенкаль, и ваше доверие... да что там!
- Хорошо, - сказал Пенкаль. - Сядем.
Он сел, Ритль опустился рядом с ним на большой камень. Тени их резко чернели на воде. Пенкаль поглаживал колено правой рукой, как будто любуясь им; это движение было характерно для него в минуты сосредоточенности.
- Из глупости, - начал Пенкаль. - Из пустяка. Из обрезка крысиного хвоста сочиняются всевозможные истории. Так обстоит дело и со мной. Вот вы выслушаете меня и придете домой в полной уверенности, что совсем нечего было выдумывать о Пенкале легенды и расстраивать его глупую, еще доверчивую жену россказнями о том, что Пенкаль фабрикует в лесу фальшивые монеты или что он завел в городе трех любовниц... Не вы, так ваша жена. Нет? Тем лучше, тогда перейдем к делу.
Здесь нужно было загадочно улыбнуться, и Пенкаль сделал это, смотря прямо в глаза Ритля рассеянным взглядом кошки, усевшейся перед собакой на недосягаемой вершине забора. Торговец выжидательно хихикнул; бледное лицо кузнеца и тишина лунной реки производили на него необъяснимо жуткое впечатление.
- Две недели назад, - продолжал Пенкаль, заботливо разглаживая колено, - я возвращался из города на этой вот лодке, но не рассчитал время и тронулся в путь, когда уже начинало темнеть. Дул сильный противный ветер, да и попал я в сильную полосу течения. Вы знаете, я не охотник выбиваться из сил, когда это не представляет необходимости, поэтому, завернув к Лягушачьему мысу, вытащил лодку на песок, развел огонь и устроил себе ночлег из свежих сосновых веток. Было совсем темно. Вы знаете, Ритль, что если долго смотреть в огонь, а потом сразу отвести глаза, то мрак кажется еще гуще. Представьте же мое удивление, когда, вдоволь насытившись видом раскаленных углей, я повернул голову и почувствовал, что светает. "Не может быть, чтобы наступило утро", - сказал я себе и вскочил на ноги. Но действительно было совсем светло. Я не могу подобрать название этому свету, Ритль, он был как дневной или яркий лунный, но без теней. Все было освещено им: спящая, молчаливая земля, лес, река, тихие облака вдали, - это было непривычно и странно. Я подошел к воде. Оставим описание того, что чувствовал я в это время; три слова, пожалуй, годятся сюда: страх, радость и удивление. Вода стала прозрачной, как воздух над деревенской изгородью, я видел дно, чистые слои песка, бревна, полузанесенные черноватым илом, куски досок; над ними, медленно шевеля плавниками, стояли рыбы, большие и маленькие, сеть водорослей зеленела под ними, внизу, совершенно так же, как луговые кустарники под опускающимися к ним птицами.
Я отвернулся, подумав, что умираю и что это последний трепет воображения, потом увидел лес и вздохнул, а может быть, ахнул. Я никогда не видел леса таким прекрасным, как в эту ночь. Проникнутый тем же золотистым, неярким светом, он виден был вглубь на целые мили, - и это весной, в самом буйном цветении; стволы, чешуйки древесной корм, хвойные иглы, листья, цветы, даже маленькие - не больше булавки - самые нежные и тонкие побеги, все это буквально соперничало друг с другом в необычайной отчетливости.
Пенкаль посмотрел на Ритля. Торговец несколько отодвинулся и сидел теперь на расстоянии четырех шагов.
- Поразительно, - пробормотал Ритль.
- Я лег на спину, - продолжал Пенкаль, - потому что был сражен и напуган. Костер слабо трещал вблизи меня. Я думал о том, кто зажег эту гигантскую лампу без теней, осветив спящую землю так, как мы освещаем комнату среди ночи. Мои соображения были бессильны. В этот момент он подошел ко мне.
- Он? - глухо спросил Ритль, мигая расширенными глазами.
- Да, он и маленькая полуголая женщина. Она крепко жалась к нему. Вид у нее был слегка дикий в этом странном капотике из кленовых листьев, но не лишенный кокетства, впрочем, вряд ли она сознавала, чего ей не хватает в костюме. Я имею некоторые причины подозревать это. Он же был одет и довольно курьезно: представьте себе человека, первый раз надевшего полный городской костюм, - естественно, что он не умеет себя держать. Так было и с ним: тугие воротнички, должно быть, страшно утомляли его, потому что он беспрестанно вертел головой, а также вытаскивал манжеты из рукавов и по временам среди разговора пристально рассматривал свои запонки. Был он совсем маленького роста и показался мне застенчивым добряком. Женщина крепко держала его за руку, прижимаясь к плечу; изредка, когда он говорил что-нибудь, по ее мнению, неподходящее или лишнее, слегка щипала его, отчего он смущенно умолкал и грустно обращался к запонкам.
Я сел, они приблизились и остановились...
- Ого! - сказал Ритль, побледнев и ежась на своем камне. - Как вы могли выдержать?
- Слушайте дальше, - спокойно перебил Пенкаль.
- Вы спали, - сказал он, приседая как-то странно, словно его сунули под гидравлический пресс, - а я не знал. Нас разбудили, мы тоже спали, но вот она испугалась... - Он посмотрел на женщину. - Сегодня утром, видите ли, прошел этот... ну, вот, хлопает по воде, коробочкой, постоянно горит. Да, так она не выносит этого железного крика, хотя многие утверждают, что он поет недурно, и только дым...
- Пароход, - сказал я.
Он прищурился и посмотрел на меня пристально.
- Да, вы так говорите, - согласился он, - все равно. И она дрожит целый день. Я кормил ее, сударь, уверяю вас, она кушала сегодня и расстроилась совсем не потому, что она голодна... но она не может... Как только этот па... или что-то такое, так и история.
Женщина тихонько ущипнула его за ухо, и он сконфузился.
- Знаете! - воскликнул он с жаром, вдоволь повертев свои запонки. - Мы ушли бы отсюда, но... нам совершенно не с кем посоветоваться. Все, как и мы, ничего не знают. Говорят, правда, что вверх по реке есть тихие области, где нет этих... вообще беспокойства, - а я не знаю наверное.
В свою очередь, я пристально посмотрел на него. Глаза его очень переменчивого цвета напоминали лесные озерки в разное время дня; они то тускнели, то разгорались и переливались всеми цветами радуги.
- Там города, - продолжал он, показывая рукой к морю и ежась, как от сильного холода. - Они строятся из железа и камня. Я не люблю этих... ну, как их? До... до...
- Домов, - подсказал я.
- Вот именно. - Он, казалось, чрезвычайно обрадовался, что я так быстро помогаю ему. - Да, домов... но как, вверх по реке, есть эти штуки?
- Семь городов, - сказал я. - И много строится новых.
Он был сильно озадачен и долго сидел задумавшись. Потом засмеялся, тронув меня за плечо, с довольной улыбкой мальчика, поймавшего воробья.
- Вот что, - произнес он, - камень и железо - правда?
- Конечно.
- Ну, так они их не достанут. Здесь нет камня и железа до самых гор. Они останутся в дураках.
Я улыбнулся.
- А эти, - сказал я, - коробочкой?
- Па-рра-ходы? - с усилием произнес он и опечалился. - Вы думаете?
- Без сомнения.
Пока он переваривал этот новый удар, женщина внимательно водила пальцем по коже моего сапога, отдергивая свою нежную руку каждый раз, когда я шевелил ногой.
- Тогда мы уйдем, - полувопросительно сказал он. - Нет никакого расчета оставаться здесь. И все уйдут. Леса опустеют. Я слышал, что не будет лесов и даже травы? Куда-нибудь да уйдем.
Мне стало жалко их, Ритль, этих маленьких лесных душ; но чем я мог им помочь?.. Я горевал вместе с ними. Так сидели мы втроем, молча, среди живой тишины, в кротком, печальном оцепенении.
- Я слышал еще, - виновато сказал он, - что будто дело произойдет так: везде будет железо и камень, и парра-ходы, и ничего больше. А потом они снова захотят жить с нами в близком соседстве; устанут, говорят, они от этого... элек...
- Электричества.
- Да, да. Ну, так мы пока можем побыть и в изгнании. Как вы думаете насчет этого?
В этот момент я услышал тихий и ровный плач; он напоминал шелест падающих сосновых шишек.
- Ну, - сказал он, - так усни. Чего же плакать?
Женщина продолжала рыдать на его плече. Из ее маленьких, светлых глаз катились быстрые слезы.
- Я хочу спать, - твердила она, - а надо опять идти... идти...
Он повернулся к ней, и оба растаяли, затрепетали прозрачными силуэтами на освещенном песке, затем исчезли. Я встал, Ритль; было темно, костер шипел мокрыми от росы сучьями.
После этого я встречал их каждую ночь. Они приходили и исчезали, но между жалобами от них можно было узнать многое о их жизни. Я это делаю беру лодку и еду. Вчера мы обсуждали, например, скверные черты в характере волка. Вы видите...
