В Розанов - Перед Сахарной
* * *
Как поправить грех грехом — тема революции.
(на извозчике).
И поправляющий грех горше поправляемого.
* * *
— Отдай пирог! Отдай пирог! Отдай пирог! Вера лежала животом на полу в Шуриной комнате, 10-ти лет. И повторяла:
— Отдай мне пирог!!
Шура выбежала ко мне и, смеясь «до пупика», спрашивала:
— Как я отдам ей пирог?
— Какой «пирог»??.
— Вчера, вернувшись из гостей, она вынимает из кармана завернутый в платок кусок торта и говорит:
— «Это, Алюсенька, тебе».
— Конечно, я съела. Сегодня она на что-то рассердилась, кажется, — я сделала ей замечание, и требует, чтобы я ей отдала назад торт. Говорю: — Как же я «отдам», когда я съела? — Она кричит (юридическое чувство):
— Все равно — отдай! Мне нет дела, что ты съела. Шура смеялась (курсистка). Вера плакала. В гневе с Верой никто не может справиться, хоть ей всего 10 лет. Она всегда безумеет, как безумеет и в увлечениях.
(на семейной карточке «Он. л.» она одной рукой обнимает, другую уставила в бок).
* * *
Бредет пьяный поп… Вдовый и живет с кухаркой… А когда рассчитывается с извозчиком — норовит дать Екатерининскую «семитку» (2 коп.) вместо пятака.
И тем не менее я отделяюсь от Влад. Набокова, профессора Кареева и дворянина Петрункевича, и подойду к нему…
Почему же я к нему подойду, отделясь от тех, когда те разумны, а этот даже и в семинарском-то «вервии» лыка не вяжет?
По традиции? Привычке?
Нет, я выбрал.
Я подошел к мудрости и благости. А отошел от глупости и зла.
Почему? Как?
Да около Набокова станет еще Набоков и около Кареева станет еще Кареев…
Как бы они ни множились и как бы цепь их ни увеличивалась, она и в середине, и на концах, и в бесконечности не обещает ничего еще, кроме Набокова и Кареева или Тьера и графа Орлова-Чесменского, Захарьина и князя Юсупова; а рядом с попом может стоять сейчас же митрополит Филарет, да и сам Св. Серафим Саровский. Чего, и дальше: «за руку с попом» не погнушает взяться и древний Платон, сказав: «Он — от моей мудрости».
А я прибавлю: «Нет, отче Платоне, — он превзошел тебя много. Ты догадывался, а он — знает, и о душе, и о небесах. И о грехе и правде.
И что всякая душа человеческая скорбит, и что надо ей исцеление».
* * *
Вина евреев против И. Христа была ли феноменальная или ноуменальная? Т. е. только «эта толпа» «не могла понять» и, главное, «теперь»- ну, «при исходе времен»? Или — от корня, издревле, от Моисея и даже Авраама? Было ли больно все от истока начиная, или — только в устье? В последнем случае, т. е. если только «нравы» и сейчас, — не для чего было отменять обрезания и всего жертвенного культа, и суббот и храма.
В этом случае была бы у христиан сохранена библейская семья; сохранено бы было живое и животное чувство Библии, а не то, что «иногда читаем». Не было бы ужасного для сердец наших противопоставления Евангелия и Ветхого завета.
Ничего не понимаю. О, если бы кто-нибудь объяснил.
* * *
Как задавили эти негодяи Страхова, Данилевского, Рачинского… задавили все скромное и тихое на Руси, все вдумчивое на Руси.
«Пришествие Гиксосов». Черт их знает, откуда-то «Гиксосы» взялись; историки не знают откуда. Пришли и разрушили египетскую цивилизацию, 2000 лет слагавшуюся. Потом через 1¤ века их прогнали. И начала из разорения она восстановляться; с трудом, медленно, но восстановилась.
(придя с Айседоры Дункан домой).
Как хорошо, что эта Дункан своими бедрами послала все к черту, всех этих Чернышевских и Добролюбовых. Раньше, впрочем, послали их туда же Брюсов и Белый (Андрей Белый).
О, закрой свои бледные ноги [5].
Это было великолепно. Поползли на четвереньках, а потом вверх ногами. И тщетно вопияли Лесевичи и Михайловские:
— Где наш позитивизм? Где наш позитивизм!!! Позитивизм и мог быть разрушен только через «вверх ногами».
На эмалевой стене Там есть свет чудных латаний.
Дивно. Сам Бог послал. Ничего другого и не надо было. Только этим «кувырканьем» в течение десяти лет и можно было прогнать «дурной сон» литературы.
* * *
Вчера разговор в гостях. И выслушал удивительный взрыв отца:
«Моему 13-летнему сыну, который никогда не знал онанизма, в гимназии сказали никогда не дотрагиваться до… потому что хотя это насладительно, но вредно для здоровья. Он дотронулся и сделался онанистом.
10 чиновников в мундире министерства просвещения, из которых каждый был шпион и ябедник, учили его „не послушествовать на друга своего свидетельства ложна“. И он стал клеветником и злословцем.
Те же десять чиновников, из которых каждый был предатель и втихомолку занимался социализмом, учили его „быть патриотом“. И он возненавидел свое отечество.
Таким образом, когда он „окончательно получит образование“ и сделается никуда не годным человеком, ему выдадут бумажку, по которой он может получить всякое место на государственной службе.
Перед ним будут „открыты все двери“.
Он войдет в наиболее широкую, выберет девицу с кушем и женится. Теперь он сделается не только „полезным гражданином“, но и в высшей степени „приятным членом общества“. У него станут занимать деньги. Ему везде станут предлагать „председательство“. Он станет заниматься „благотворением“. Когда он умрет, поп скажет хорошую речь».
(русская цивилизация).
Я подумал молча про себя.
Нет. Мой Вася жив. С ним никогда этого не будет. Берегись, Вася. Берегись «русской цивилизации».
* * *
За попа, даже и выпивающего, я трех кадетов не возьму. Только злой поп [6] (поп А-бов) — невыносим. Он хуже всякого человека. В нем этот яд становится хуже, проклятее, смраднее, стрельчатее яда во всяком другом человеке.
Отчего это? Тоже — тайна. «И взяв кусок с блюда и обмакнув в соль — подал ему» [7]. И всякий исповедник Христа, если он зол, — увеличивается в зле на всю величину Христа и становится Иудой.
* * *
«Знаешь (и она назвала одного любимого мною умершего писателя), если бы он теперь жил, он не показался бы интересным. Он был тогда интересен (в 90-е годы). Люди с каждым годом растут; душа с каждым годом растет, и человек теперь не то, что был 15 лет назад».
(мамочка, в постели, 13 янв.).
* * *
Греки — «отец»; и римляне тоже — «отец». Даже сухопарый чиновник — и он «отец». Одна «жидова» — Вечная Мать. Отсюда проистекает их могущество и значительность.
(идя из клиники).
* * *
Батя. С Урала, член Госуд. Думы. Еду с дочкой на извозчике. И говорю:
— Сколько платите за квартиру?
— Сорок.
— Сорок?! Сколько же комнат?
— С прихожей 4.
— Как же вы помещаетесь? Из кого семья?
— Я. Да брат студент, технолог. Да сестра замужняя с ребенком. Да папаша с мамашей. И еще брат двух лет.
— Как же вы спите?
— Я в столовой на кушетке, брату в прихожей на ларе стелют. Сестра с мужем за перегородочкой. Папаша с мамашей за другой перегородочкой.
— Сестриному-то ребенку сколько будет?
— Полтора года.
— А меньшому брату вы, кажется, сказали два?
— Два.
— Это хорошо. Сестра-то еще не беременна?
Она помолчала.
— Это хорошо. Тесно, а тепло. И отец еще молодой?
— 53 года: а когда на именинах были гости, то говорили, что ему едва сорок можно на вид дать. Лицом белый и большого роста. И живот, — хотя не очень большой.
— А мамаша?
— Мамаша совсем молодая. Ей только 42.
— Совсем хорошо! То-то и фамилия у вас красивая. Нет красивее на Руси, — т. е. не может быть красивее такой фамилии: тут и «мережки» и «золото». Оттого, что вы старые люди на Руси.
Курсистка улыбнулась. По задумчивому виду я вижу, что ей тоже пора замуж. Уже 19 лет.
Так растет добро на Руси. Или не сказать ли по-церковному: так произрастает и густится пшеница Господня на землях тучных.
Берегите тучность земли. Берегите, берегите. Хольте, вспахивайте, — молите дождичка.
Солнышка молите. И во благовремении полной пригоршней бросайте зерна в землю.
* * *
Что истинно интересно?
Своя судьба.
Своя душа.
Свой характер.
Свои тайны («сокровенное души»). С кем хотел бы быть?
С Богом. Еще с кем?
С тем, кого истинно любишь. Таков за всю жизнь один-два.
Что нужно?
* * *
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России.
Мог быть только энтузиазм к разрушению России. — Вот и 1-е марта, и полупаралич турецкой войны, и «ни одной победы» в Маньчжурии. Вовсе не Алексеев и еще какой-то «гофмейстер» — Абаза — устроили «авантюру на Ялу» [8], а превратили в «авантюру» возможную победу и расширение земли своей господа «Современника», «Отечественных записок» и «Русского богатства». Победа вообще никакая стала невозможна, пока не явился «международный еврей» Азеф, который вообще стал всею этою гнилью «торговать», продавая «туда», продавая «сюда», — и вообще всякому, кто бы ему дал на винцо и женщин.
