Лев Гумилев - Легенда и действительность в древней истории Тибета
Опираясь на обученный и боеспособный отряд, приведенный оттуда, где война была повседневной, сяньбийский князь обеспечил себе и своим потомкам господствующее положение. Но за двести лет сяньбийские дружинники слились с тибетцами и реальная сила, поддерживавшая престол, распылилась. К VII веку опорой царей оставалась только традиция.
Вместе с тем внедрение чужеродного элемента стимулировало разложение родового строя. Среди самих тибетцев выделилась воинственная и хищная аристократия, нашедшая для себя применение в военном деле, далеко шагнувшем вперед, и в управлении объединенным Тибетом. В VII веке в Тибете классовое расслоение зашло достаточно далеко. Власть гампо (царя) была ограничена советом, фактически державшим в своих руках управление государством.[17] Весь народ представлял войско, главной частью которого была латная конница.[18] Она была весьма дисциплинированна и кормила сама себя постоянными набегами и добычами. Подчинялась она не гампо, а специальному военному министру — сибян-чжифу. Наличие такой мощной силы давало возможность властям расправляться с населением по своему произволу; даже китайцы отмечают чрезмерную жестокость наказаний и бесконтрольность судей.[19] Но этого мало; весьма влиятельную группу населения, хотя численно незначительную, составляло жречество древней тибетской религии бон.[20] Ежегодно они справляли малую магическую мистерию, а раз в три года — большую, причем местом служило царское кладбище.[21]
Ужасающие формы мистерий этой примитивной религии соответствовали сознанию горцев, веривших, что мир населен сонмом злых духов, спасти от которых может только вмешательство колдунов. До сих пор население восточных Гималаев, юго-восточного Тибета и инородцы Юньнани и Сычуани почитают грозных духов,[22] которых даже буддисты считают более сильными, чем сам Будда.[23]
Социальная значимость религии бон в тибетском обществе ясна: колдуны вместе со знатью так ограничивали власть царя, что она стояла на пути превращения в фикцию. Это была борьба знати против трона.[24] Для царя не оказывалось подходящего занятия, народные массы стали послушным войском в руках совета вельмож. Вельможи и жрецы твердо держали власть в своих руках, подчиняя все новые и новые племена цянов и дардов, так как только война могла прокормить армию и только армия обеспечивала им господство. К середине VII века империя охватывала весь Тибет, Непал, Бутан, Ассам и соприкасалась с китайской империей.
Но в процессе этих завоеваний в армию и в страну вливались новые элементы, которые соглашались принять участие в государственных заботах и получить соответственную долю государственных благ. Но в этом последнем они успеха не имели, ибо уже сформировавшаяся знать была не склонна делиться своим положением и выгодами, вытекающими из него. Антагонизм должен был возникнуть неминуемо, и он выдвинул на первое место Сронцзангампо, потомка ряда бессильных царей.[25]
Согласно китайским анналам, «он был человек отважный и с великими способностями».[26] Благодаря своему положению он оказался во главе победоносной армии, разгромившей Тогон, Непал и китайские войска. Победы свои он закрепил браками с непальской царевной в 639-м и с китайской княжной в 641 году. Этим принцессам приписывается обращение воинственного царя в буддизм. В отличие от своих предков, Сронцзангампо не пожелал оставаться пешкой в руках вельмож. Восемь из них он убил собственной рукой, когда они начали ему противоречить.[27] Но справиться с колдунами было ему не под силу, для этого требовалась посторонняя помощь, и он обрел ее в лице буддийских монахов, явившихся в свите цариц из Индии и Китая. Эти монахи были в чести у китайского императора, всемогущего Тай-Цзуна, и у индийского победоносного царя Харша Варданы, самодержавных государей, не зависящих от своих подданных. Сронцзангампо решил, что получил средство уподобиться другим царям, и к тому же весьма дешевое, так как для содержания монахов-аскетов не требовалось больших расходов и, кроме того, их можно было использовать для нужд вновь возникшей военной деспотии как людей бывалых и образованных; вместе с тем они не были связаны с крамольными вельможами и вполне зависели от царской милости. Сронцзангампо принял буддизм.
Однако оппозиция не дремала. «Подданные начали поносить царя. Царь слышал, но тем не менее предписал религиозный закон для соблюдения десяти добрых дел».[28] Недовольство вельмож было вполне понятным, но недовольство народа следует объяснить. Действительно, содержание буддийских монахов само по себе стоило недорого, но для соблюдения культа необходимо было воздвигать кумирни, отливать изображения бодхисатв, покупать и привозить издалека рукописи и иконы. Все это ложилось на плечи населения. Вместо походов, приносивших добычу и славу, предлагалось сидеть в пещерах на постной пище и спасать душу, губя тело.
Сронцзангампо умер тридцати трех лет, в 650 году, не оставив наследника. Считается, что престол перешел к его внуку, но фактически у власти оказался вельможа Лудунцзан, не знавший грамоты и возобновивший войны с Китаем.[29]
Нетрудно заметить, что не буддисты, а бонцы сражались в рядах тибетской армии: при заключении перемирий и договоров в жертву приносились лошади и быки или собаки, свиньи и овцы.[30] Аурель Стейн обнаружил неподалеку от Лобнора на левом берегу Хотандарьи в Миране тибетские документы, относящиеся к VIII или началу IX века. Они отнюдь не буддийского направления, на что указывают: а) тибетские имена в написании, по большей части не буддийские и не употребляющиеся ныне; б) некоторые титулы восходят к добуддийским сагам; в) свастика имеет бонскую форму; г) не встречается термина «лама» и молитвы «Ом-мани-падме хум»; кроме того, язык и стилистические особенности документов весьма отличны от языка и стиля религиозной литературы.[31] Приходится признать, что буддизм не был в это время господствующей религией; в лучшем случае полководцы, державшие в своих руках власть, его терпели, и такое положение продолжалось вплоть до 754 года, т. е. до вступления на престол Тисрондэцана.[32] В это время у власти находился Мажан, могущественный вельможа и враг буддизма. «Царь, хотя сам верующий, ничего не может поделать, так как его министр слишком могуществен»,[33] — говорит тибетская хроника. Мажан препятствовал распространению буддийской литературы и ликвидировал два монастыря, основанные царем. Великая кумирня Лав-ран была превращена в бойню.[34] Тогда буддийские вельможи составили заговор, в котором принял участие сам царь; Мажан был схвачен и закопан в землю живым,[35] поскольку верующие буддисты не должны никого убивать. Царь снова взял власть в свои руки, и вновь начинается расцвет буддизма в Тибете. Снова открылись кумирни; на площади Лхасы был устроен диспут между сторонниками черной веры (бон) и буддизма, причем последние, конечно, победили, но обошлись с побежденными весьма милостиво: была сожжена лишь часть бонских книг, другая же часть была принята буддистами.[36] Достигнутое соглашение позволило Тисрондэцану развернуть, с одной стороны, экспансию на восток, север и запад, а с другой — пригласить новых буддийских проповедников, гарантировав им безопасность. Вскоре сами буддийские монахи, принадлежавшие к разным сектам, начали борьбу за преобладание, в результате которой китаец был побежден индийцем и принужден покинуть Тибет.[37] Однако несколько лет спустя победитель был убит учениками побежденного.[38]
В результате долгой борьбы при Ралпачане (816–839) победила хинаянистская секта сарвастивадинов.[39] Эта победа была настолько полна, что царь запретил переводить сочинения других сект и проповедовать махаянистский или тантристский буддизм.[40] Последствия этой политики были весьма существенны. Из трех сект, боровшихся в Тибете за преобладание, сарвастивадины были наименее популярны. Тибетцы соглашались с тем, что тантристские заклинатели, изгоняющие злых духов, могут быть полезны, так как вера в силу злых духов и заклинаний была повсеместна. Учение китайцев-махаянистов, так называемое «скорое спасение», заключалось в абсолютном бездействии. Для тибетца такие монахи были безвредны, ибо прокорм аскета почти ничего не стоил. Сарвастивадины проповедовали «медленное спасение», заключавшееся в совершении «добрых дел». Под последним понималось строительство храмов, монастырей, кумирен, ступ и проповедь Учения. Естественно, расходы ложились на народные массы, которые от расцвета новой веры беднели и нищали. Тибетцы начали роптать. «Кто извлекает, — говорили они, — пользу из нашего обеднения и угнетения?» И указывали на лам: «Вот они». Царь запретил презрительно смотреть на духовенство и указывать на него пальцами; за это полагалось выкалывание глаз и отсечение указательного пальца, но эта мера не помогла.[41] Когда же царь приказал казнить своего первого министра, обвиненного в связи с царицей, то не выдержали даже придворные и, войдя в спальню царя, сломали ему шею.[42]
