К. Керам - Боги, гробницы, ученые
Хотя я с первого дня был уверен в поражении Германии, мне не удалось остаться в стороне от жарких событий. Я побывал в Нарвике, в кольце под Сталинградом, был ранен под Кассино. Конец войны позволил мне вздохнуть полной грудью – неожиданный подарок интеллектуальной свободы приток сил. С 1945 по 1948 г. я одновременно был редактором новой газеты «Вельт» в Гамбурге, главным редактором издательства Ровольт (до 1952 г.), обладателем лицензии и соиздателем молодежного журнала «Беньямин», сотрудником ночной программы Северогерманского радио (Норддойчер Рундфук), писал бесчисленное множество статей и полемических заметок для газет и журналов, а также предисловия и послесловия к издаваемым Ровольтом произведениям современных авторов.
Попутно меня не оставляла мучительная радость от собирания и систематизирования «фактов»; в качестве нового поля я открыл для себя историю раскопок, историю археологии. Случай свел меня с огромным количеством материала, который в Германии был сосредоточен в одном месте. За четыре с половиной года я «систематизировал», «сконструировал», сложил из мертвых кусков мозаики целую картину, драматический отчет (при этом написание его давалось мне чрезвычайно трудно): «Боги, гробницы и ученые», книга, которая была переведена на 26 языков и достигла в оригинальном виде в одной только Германии общего тиража почти два миллиона экземпляров.
По двум последующим книгам по истории археологии (альбом, где текст и иллюстрации были соединены по-новому, стал новым часто копируемым типом книги) и книге в жанре эссе с иллюстрациями, вышедшей под названием «Археология кино», я снял в качестве режиссера и автора шесть документальных фильмов для немецкого и американского телевидения под названием «По следам античности».
Потом я написал самую важную (для меня) свою книгу, нацеленную не в прошлое, а в будущее, – «Провокационные заметки» (английское название Yestermorrow с предисловием Алана Прайс-Джонса), сборник культурно-философских заметок на полях; странным образом эти «заметки» вызвали сильное интеллектуальное эхо не в Германии и не в Америке (для которых они специально предназначались), а во Франции и Испании, где они были немедленно переведены.
После работы в течение четырех с половиной лет вышла в свет сначала в США, а затем в 1972 г. в издательстве Ровольт в Рейнбеке под Гамбургом книга «Первый американец», которая через неделю после выхода из печати оказалась в списке бестселлеров. В 1952 г. я женился и приобрел себе участок в Альгау. В 1954 г. мы перебрались в Америку и жил и почти семнадцать лет в Вудстоке, штат Нью-Йорк, в сельском доме, в окружении лесов и лугов. В 1971 г. мы вернулись в Германию. У меня есть сын. Тем самым я выполнил требования, которые предъявляет мужчине старинная поговорка: «Построй дом, посади дерево, роди сына и – напиши книгу».
Так высказался Курт В. Марек за несколько месяцев до своей смерти. Он скончался 12 апреля 1972 года в Гамбурге в возрасте 57 лет.
Книга Статуй[1]
Что за чудо вершится? Мы молили Тебя, о Земля,
Дать нам воды животворной, а что выдает нам чрево
Твое?
И все это тоже живет там, в недрах? Живет,
погребенным под лавой,
Новый род? Иль то возвращаются к нам ушедшие ранее?
Греки, римляне… Смотрите! Древние Помпеи вновь восстают перед нами,
Вновь отстраивается Геркулеса град!
Глава 1
Увертюра на классической почве
В 1738 году Мария Амалия Христина, дочь Августа III Саксонского, покинула дрезденский двор и вышла замуж за Карла Бурбонского, короля обеих Сицилий. Осматривая обширные залы неаполитанских дворцов и огромные дворцовые парки, живая и влюбленная в искусство королева обратила внимание на статуи и скульптуры, которые были найдены незадолго до последнего извержения Везувия: одни – случайно, другие – по инициативе некоего генерала д’Эльбефа. Красота статуй привела королеву в восторг, и она попросила своего венценосного супруга разыскать для нее новые.
С момента последнего сильного извержения Везувия 1737 года, во время которого склон горы обнажился, а часть вершины взлетела на воздух, вулкан вот уже полтора года молчал, спокойно возвышаясь под голубым небом Неаполя, и король согласился. Проще всего было начать раскопки там, где кончил д’Эльбеф. Король посоветовался с кавалером Рокко Хоаккино де Алькубиерре, испанцем по происхождению, который был начальником его технических отрядов, и тот предоставил рабочих, орудия и порох. Трудностей было много. Нужно было преодолеть пятнадцатиметровый слой твердой, как камень, лавы. Из колодца шахты, проложенной еще д’Эльбефом, прорубили ходы, а затем пробурили отверстия для взрывчатки. И вот наступил момент, когда заступ наткнулся на металл, зазвучавший под его ударами, как колокол. Первой находкой были три обломка гигантских бронзовых коней. И только теперь было сделано самое разумное из того, что можно было сделать, и с чего, собственно, нужно было начинать: пригласили специалиста. Надзор за раскопками взял на себя маркиз дон Марчелло Венути – гуманист, хранитель королевской библиотеки. За первыми находками последовали другие: три мраморные статуи одетых в тоги римлян, расписные колонны и бронзовое туловище коня. К месту раскопок прибыли король с супругой. Маркиз, спустившись по веревке в раскоп, обнаружил лестницу, архитектура которой позволила ему прийти к определенному выводу о характере всей постройки; 11 декабря 1738 года подтвердилась правильность сделанного им заключения: в этот день была обнаружена надпись, из которой следовало, что некий Руфус выстроил на свои собственные средства театр – Theatrum Herculanense.
Так началось открытие погребенного под землей города, ибо там, где был театр, должно было быть и Поселение. В свое время д’Эльбеф, сам того не подозревая – ведь перед ним в окаменевшей лаве было множество других ходов, – попал прямо на сцену театра, буквально заваленную статуями. В том, что такое количество статуй оказалось именно здесь, не было ничего удивительного: бурлящий поток лавы, сметающий все на своем пути, обрушил на просцениум заднюю стену театра, украшенную множеством скульптур. Так обрели здесь семнадцативековой покой эти каменные тела.
Надпись сообщила и имя города: Геркуланум.
Лава, огненно-жидкая масса, поток расплавленных минералов и горных пород, постепенно охлаждаясь, застывает и вновь превращается в камень. Под двадцатиметровой толщей такой застывшей лавы и лежал Геркуланум.
Во время извержения вулкана вместе с пеплом выбрасываются лапилли – небольшие куски пористой лавы – и шлак; они градом падают на землю, покрывая ее рыхлым слоем, который нетрудно удалить с помощью самых простейших орудий. Под слоем лапилли на значительно меньшей глубине, чем их собрат по несчастью Геркуланум, были погребены Помпеи.
Как это нередко бывает в истории, да, впрочем, и в жизни, наибольшие трудности приходятся на начало пути, а самый длинный путь частенько принимают за самый короткий. После раскопок, предпринятых д’Эльбефом, прошло еще тридцать пять лет, прежде чем первый удар лопаты положил начало освобождению Помпеи.
Кавалер Алькубиерре, который по-прежнему возглавлял раскопки, был неудовлетворен своими находками, хотя они и позволили Карлу Бурбонскому организовать музей, равного которому не было на свете. И вот король и инженер пришли к единому решению: перенести раскопки в другое место, начав на этот раз не вслепую, а там, где, по словам ученых, лежали Помпеи, засыпанные, согласно античным источникам, в тот же день, что и город Геркулеса.
Дальнейшее напоминало игру, которую дети называют «огонь и вода», но с участием еще одного партнера – плута, который в тот момент, когда рука приближается к запрятанному предмету, кричит вместо «огонь» – «вода». В роли такого путаника выступали алчность, нетерпение, а порой и мстительность.
Раскопки начались 1 апреля 1748 года, и уже 6 апреля была найдена великолепная большая стенная роспись. 19 апреля наткнулись на первого мертвеца, вернее на скелет; он лежал вытянувшись, а из его рук, застывших в судорожной хватке, выкатилось несколько золотых и серебряных монет. Но вместо того, чтобы продолжать рыть дальше, систематизировав все найденное и сделав выводы, которые позволили бы сэкономить время при дальнейших работах, раскоп был засыпан – о том, что удалось наткнуться на центр Помпеи, никто даже не подозревал; были начаты новые раскопки в других местах.
Удивляться этому не приходится. Могло ли быть иначе? Ведь в основе интереса королевской четы к этим раскопкам лежал всего-навсего восторг образованных невежд, да, кстати говоря, у короля и с образованием дела обстояли далеко не блестяще. Алькубиерре интересовала лишь техника дела (Винкельман впоследствии гневно заметил, что Алькубиерре имел такое же отношение к древностям, «какое луна может иметь к ракам»), все же остальные участники раскопок были озабочены лишь одной тайной мыслью: не упустить счастливой возможности быстро разбогатеть – вдруг в один прекрасный день под заступом вновь заблестит золото или серебро? Заметим, что из 24 рабочих, занятых 6 апреля на раскопках, 12 были арестантами, а остальные получали нищенскую плату.
