Мишель Пастуро - Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола
Итак, рыцарь и рыцарство – главный объект книги М. Пастуро. Что заключает в себе это понятие? Думается, оно нуждается в более развернутом и четком объяснении.
Рыцарь – понятие емкое. Когда мы произносим это слово, то в абстрактном смысле представляем себе человека чести и принципов, в конкретном – всадника в латах, с копьем и щитом. И то и другое верно, но это лишь часть целого. В Средние века рыцарь – четкая социальная категория: владелец небольшого феода, низший вассал на последней ступеньке феодальной иерархии. Но термин этот понимается историками и более широко – как феодал вообще, иначе говоря, как представитель военно-землевладельческого сословия Средневековья, вне зависимости от имущественного положения и знатности. И наконец, нельзя не заметить, что понятие «рыцарство» (chevalerie) так или иначе касается почти всех институтов Западной Европы XI—XIV веков, включая нравы, обычаи, идеи, историографию и литературу – поэзию и прозу.
Происхождение рыцарства и время его возникновения – вопросы темные, до сих пор вызывающие споры в специальной литературе. Одни уводят возникновение рыцарства к Гомеру и древней Элладе, другие начинают с «Германии» Тацита, третьи берут за исходный пункт раннее Средневековье, указывая на «Эдды» и «Беовульфа», а кое-кто помещает рыцарство целиком в развитый феодализм и выводит его из Крестовых походов. Не вдаваясь в бесполезную полемику, отметим, что рыцарство как военное сословие неизменно тесно связано со службой на коне; недаром в большинстве западноевропейских языков сам термин «рыцарь» является синонимом слова «всадник», «кавалерист» (нем. Ritter, фр. chevalier, итал. cavaliere, ucn. caballero). Конная же служба впервые установилась на средневековом Западе при Каролингах, точнее при Карле Мартелле (начало VIII века), и именно за нее он стал раздавать земельные пожалования. Эти пожалования назывались «военными бенефициями» и позднее превратились в наследственные владения – лены или феоды, а их держатели, соответственно, – в феодалов (рыцарей). Так сложилось феодальное (рыцарское) сословие, ставшее господствующим классом общества.
Едва родившись, рыцарство быстро достигло своего апогея, приходящегося на XI—XII века, после чего, пережив период стабилизации, с конца XIV стало клониться к закату. Этому содействовало, с одной стороны, образование сильных централизованных монархий, с другой – введение огнестрельного оружия, которое свело на нет роль человека в доспехах. По мере падения независимости знатных родов рыцарская идея деградирует и извращается, а статус благородного воина, некогда слуги Бога и Девы, неуклонно разъедаемый сервилизмом двора, перерождается, превращаясь в своего рода соревнование за место на ступеньках, ведущих к трону.
На этом генеральном пути имелись свои зигзаги и особенности, в первую очередь – национальные. Так, в Тюрингии и Саксонии, Ирландии и Норвегии рыцарство долго было языческим и довольно диким. Оно оставалось еще полуязыческим в «Нибелунгах» – немецком эпосе XIII века. На юге Европы все выглядело иначе: там деяния, пусть даже кровавые, оттенялись романтикой и галантностью, подчиненной законам поэзии. Из Прованса эти веяния проникают в Италию и на Сицилию, где они долгое время остаются предметом насмешек для немцев; но и сами германские рыцари со временем начинают все явственнее подчиняться южным влияниям. Именно миннезингеры смягчили немецкий язык, повторяя на свой лад мотивы прованской музы, дополняя легкость и живость трубадуров меланхолическими мотивами, свойственными их национальному характеру. Аристократическое и чопорное в Англии, где всегда господствовал идеал респектабельности, рыцарство становилось страстно-экзальтированным у испанцев, сыновей готов и иберов, чья борьба с арабами напоминала грандиозный турнир, продолжавшийся семь столетий.
Все это, помимо национальных особенностей, опиралось еще на одну четко прослеживаемую закономерность: в странах, преданных христианской вере, рыцарство приобретало религиозный оттенок, у народов же легких и веселых – склонялось к сладострастию и простоте нравов. Так, Альфонс X, король Леона и Кастилии, подчинил рыцарей монастырским правилам и предписал им церковную форму одежды и поведения; в Провансе же, менее подавленном ортодоксальной верой, рыцарство, полное снисхождения к свободной любви, колко издевалось над браком и рогоносцами-мужьями. Впрочем, при всех национальных и региональных различиях, для рыцарства всегда характерной оставалась четко выраженная корпоративность, стремление составить своего рода братскую ассоциацию, союз людей чести и сердца. Таковой, во всяком случае, являлась цель, которую рыцарство провозглашало и к которой стремилось; здесь также явственно видится влияние церкви.
Католическая церковь со всем ее административным и духовным аппаратом не могла не проявить живейшего участия в становлении рыцарства и его идеологии: слишком много смежных интересов обнаружилось у них с самого начала. Церковь боролась за уловление душ верующих, за искоренение язычества и других конфессий, и кто, как не рыцарство, мог помочь ей в осуществлении этой задачи? Естественно, церковь стремилась использовать энтузиазм и возвышенность чувств рыцаря, одновременно стараясь ограничить его романтические склонности и должным образом направить его воинственность, и это тем более облегчал тот факт, что рыцарство зачастую рассматривалось (и действительно выглядело) как разновидность духовенства; вот почему рыцарские организации, подобно организациям монахов, получили наименование «орденов». Именно с этим связано и то обстоятельство, что в моменты особенной опасности для католической церкви и в периоды ее ярой экспансии возникали духовно-рыцарские ордена, в структуре которых теснейшим образом переплетались многие качества и принципы рыцарства и монашества. Достаточно сказать, что только во время Крестовых походов XII—XIII веков было организовано двенадцать таких орденов, в том числе широко известные ордена тамплиеров, госпитальеров и Тевтонский.
В формировании рыцаря как индивида и как члена общества огромную роль играло его воспитание, и М. Пастуро уделяет этому феномену значительное место в своем труде, равно как и обряду посвящения в рыцари. Хотелось бы, в качестве дополнения, привести два примера, ярко иллюстрирующие существо и значение этого обряда. «История Жоффруа Плантагенета» дает подробный рассказ о том, как был посвящен в рыцари герой этой повести, отец будущего английского короля. В 1129 году, когда Жоффруа минуло 15 лет, его отец, Фульк Анжуйский, получил от короля Генриха I приказ прислать сына к празднику Троицы в Руан: король собирался посвятить отрока наряду с несколькими сверстниками в рыцари, чтобы затем женить его на своей дочери. Жоффруа прибыл ко двору в сопровождении свиты из 25 пажей. Генрих встретил его, обнял и пригласил к столу. Во время пира король задавал Жоффруа вопросы, чтобы испытать его ум и находчивость, затем все отправились спать. На рассвете Жоффруа и его спутникам была приготовлена ванна, приняв которую, все облачились в белые льняные рубахи и пурпурные мантии. Потом на Жоффруа поверх полукафтана, шитого золотом, натянули кольчугу из двойных колец и такие же поножи с золотыми шпорами, на шею повесили щит с изображением золотых львов, голову покрыли шлемом, усыпанном драгоценными камнями. Принесли копье с ясеневым древком и острием из стали, заказанным в Пуатье, а также меч работы знаменитого мастера Галана, и король лично вручил оружие отроку. Привели лошадей; для жениха был приготовлен испанский конь, столь быстрый в беге, что обгонял летящих птиц. Не касаясь стремян, Жоффруа ловко вскочил на коня и весь день вместе со своими сверстниками предавался воинским забавам. Таково довольно типичное посвящение в рыцари XI—XII веков.
А вот другой, литературный, пример, заимствованный из «Ордена рыцарства», своеобразной поэмы XIII века, ставшей почти канонической. Этот стихотворный трактат излагает беседу, якобы имевшую место между пленным христианским рыцарем и знаменитым султаном Саладином. Саладин хочет сделаться рыцарем и расспрашивает пленника относительно обряда. «Святой орден рыцарства не для вас, – отвечает тот, – вы другого закона… Сделать вас рыцарем – такое же безумие, как накрыть шелком кучу дерьма…»
Не смущаясь столь неэстетичным примером, Саладин продолжает настаивать. Тогда рыцарь излагает ступени обряда, объясняя их символический характер. Так, принятие ванны – символ нравственного очищения; облачение в белую рубаху – символ приближения к Богу; алая мантия – символ пролития крови в борьбе за Святую церковь; черная обувь – память о земле, из коей человек вышел и куда вернется; золотые шпоры – знак послушания Высшей воле; обоюдоострый меч – символ справедливости, поражения порока и зла. После этого пленник декламирует потрясенному Саладину четыре заповеди рыцаря: «Никогда не идти заодно с изменниками; никогда не давать дурных советов даме или девушке, глубоко уважать и защищать их; благочестиво соблюдать посты и воздержания; ежедневно слушать обедню и одаривать монастыри». Естественно, Саладин понимает, что ему никогда не стать рыцарем и, опечаленный, отпускает пленника на волю.
