Анджей Иконников-Галицкий - Тридевятые царства России
Правда, полагаться на названия всегда рискованно. Новгород фигурирует в греческих и скандинавских источниках как «Немогард» или «Невогард»: возможно, его название происходит не от слова «новый», а от слова «Нево». Так называлось Ладожское озеро в Рюриковы времена, а Ладожским оно стало именоваться впоследствии – по городу Ладога. «Старой» же Ладога стала только при Петре. За девять столетий, прошедших от времени возникновения Ладоги до петровских времён, вода на всём севере Европы отступила довольно значительно. Нево из глубокой морской лагуны окончательно превратилось в озеро, и протока, соединявшая его с Балтикой, стала рекой Невой; устье Волхова, вливающееся в простор Ладожского озера, удалилось от стен Ладоги. Поэтому Пётр и заложил у нового, топкого устья Волхова Новую Ладогу. А та – сделалась Старой Ладогой, заштатным городком, почти деревней, «населённым пунктом сельского типа».
Добираться сюда непросто, и это тоже было поводом съездить. То есть, конечно, просто – для нас, русских. Электричка из Питера до Волховстроя идёт три часа. Если идёт. Автобус от Волховстроя – минут двадцать. Мы поехали более сложным путём: на автобусе по Мурманскому шоссе до моста через Волхов – это ровно посередине между Старой и Новой Ладогой. Оттуда, по всем данным, тоже ходит автобус. Есть расписание. Я говорил Торе: «Проверим, можно ли в России верить расписанию». Разумеется, автобус не пошёл. И мы двинулись по трассе пешком.
Россия – страна непредсказуемых расстояний.
Дорога – нетрудная и по погоде приятная – идёт вдоль Волхова. Сам он, правда, не виден за полями и прибрежным кустарником. Кругом – плоская, как стол, Приладожская равнина. Так тянется она неведомо сколь далеко – на юг, на восток, на северо-восток. Иностранцы не могут поверить, что в России нет гор. Тора спросила меня: где здесь ближайшие горы. Я ответил:
– У вас, в Швеции.
– А в России?
– Урал и Кавказ.
– Сколько до них километров?
– Примерно две с половиной тысячи. Ах да, есть ещё Хибины, до них – полторы.
В то, что Россия – равнина, не могла поверить не только скандинавская студентка Тора, но и византийский император Константин Багрянородный, уроженец Константинополя. В книге «Об управлении империей» он пишет о Руси и, в частности, о том, что русские славяне строят лодки из леса, который рубят «у себя в горах».
Видимо, где-то здесь эти «горы» и расположены. Древние славяне действительно строили лодки и без них не мыслили себе жизни, потому что жили по берегам рек и озёр. Реки были и дорогами (других не существовало), и источником пищи. Все славянские поселения вытягивались по их берегам. А в стороне от магистральных речных путей, в лесных дебрях жили угро-финские жители, известные колдуны: карелы, чудь, весь, меря, ижорцы. Отношения между славянами и финно-уграми оставались мирными, потому что друг другу они не мешали. Лесовики занимались охотой и подсечно-огневым земледелием в лесных чащобах. Славяне пахали пойменные земли, ловили рыбу и вели торги по мере скромных сил. Так, по рекам, дошли они до севера, до Нево.
Ладога, древнейшие археологические слои которой датируются концом VIII – началом IX века, была, по-видимому, самой северной точкой расселения самого северного славянского племени – ильменских словен. Крупные поселения, как правило, располагались на крупных реках. А Волхов был крупной рекой. И не только потому, что вода в нём стояла выше, чем сейчас. Но и потому, что он был частью знаменитого магистрального пути «Из варяг в греки», по значению в жизни тогдашней Евразии сравнимого разве что с Великим шёлковым путём. Славянам, поселившимся здесь двенадцать столетий назад, и повезло, и не повезло. Повезло, потому что балтийско-днепровская торговля быстро сделала их сравнительно культурными и сравнительно богатыми. Не повезло, потому что с северо-запада этим же путём и в это же время пришли серьёзные люди – норманны. Викинги. Варяги. Скандинавы. Шведы. Дальние предки нашей Торы.
Всё меняется в этом мире! Сейчас Европа боится русских. Особенно боятся шведы: их мало, и они наши соседи. Тысячу лет назад если кто кого и боялся, то наши предки – предков шведов. Боялись примерно так, как теперь мирный новгородский или тверской обыватель боится рэкетиров. Отношения между варягами и славянами строились «чисто» по принципу рэкета, «в натуре». Славяне работали и торговали, получая относительно неплохой доход. Но тут приходил свейский, данский или готский конунг с «братвой» – дружиной – и… Впрочем, славяне и сами понимали, что надо делиться: не то придёт другой насильник, ещё хуже. А с этими, в принципе, можно договориться. И «крыша» хорошая. Лесных «чухонцев» славяне и варяги, надо думать, облагали данью совместно.
В середине девятого века скандинавы стали оседать, пускать прочные корни на севере Руси. Об этом свидетельствуют археологические памятники: погребения, утварь, оружие – скандинавского или смешанного скандинавско-славянского происхождения. Скандинавские и славянские материалы соседствуют в археологических слоях Старой Ладоги этого времени. Поселение становится совместным, двуединым. Видимо, «деловые» варяжские конунги утвердились здесь раньше, чем где бы то ни было в Восточной Европе.
Именно в качестве надёжной «крыши», надо полагать, призвали новгородцы к себе Рюрика «володеть и княжить». На момент призвания он уже «володел» Ладогой.
Приходится думать, что беспокойным было здешнее население. Первое обиталище варяжских воинов, следы которого археологи обнаружили в двух шагах от нынешней Староладожской крепости, было разорено и сожжено – очевидно, местными жителями. Да и в последующие века оружие в их домах не ржавело впустую. Этот загульный дух пережил все столетия и ещё раз восторжествовал в советское время. Если помните, было такое понятие – «сто первый километр». Старая Ладога – одно из ближайших к Питеру населённых мест, расположенных за сто первым километром. В советское время здесь селились отбывшие срок, те, кому статья не позволяла получить питерскую прописку. Бичи. Впрочем, варяги тоже для своей эпохи были чем-то вроде бичей.
Змея и крестДорога повернула. Прибрежные заросли отодвинулись, открыв высокий обрывистый берег. Блеснул Волхов. У излучины реки, между нею и дорогой, на возвышенном открытом месте явились нам погребальные курганы древних конунгов – северный аналог египетских пирамид.
Это – ближайшая к озеру окраина Старой Ладоги. Цепочка курганов, выпуклых, как боевые шлемы невиданных богатырей, тянется отсюда вдоль Волхова, с севера на юг. Самый большой курган (излюбленное место тусовок местной молодёжи, о чём свидетельствуют следы костров, бутылки и обрывки фантиков от мороженого) по традиции именуется «Олегова могила». Здешняя легенда гласит, что именно на это место пришёл «вещий» объединитель древнерусского государства, дабы увидеть кости коня своего. «И прииде на место иде же беша лежащи кости его голы», – повествует Нестор. «И въступи ногою на лоб; и выникнувши змия изо лба и уклюну его в ногу. И с того разболеся и умре». И был похоронен, и над могилой его насыпали курган шириной метров тридцать и высотой десять.
Едва ли это так, ведь Олег задолго до смерти перенёс свою столицу на юг, в Киев, а в последний год жизни добирался и до Константинополя. Но факт, что в кургане был похоронен конунг, и, судя по размерам сооружения, – конунг выдающийся. Легенды путают имена, но сохраняют сюжет и идею истории. Конь ведь тоже не просто легенда: известно, что конунгов хоронили вместе с любимым конём. Может быть, это могила Рюрика?
Здесь, у курганов, мы расположились на отдых над высоким берегом серьёзного Волхова. Здесь место особое: и дышится, и думается здесь по-особому. Как будто нет ни времени, ни пространства, а ты просто летишь в высоте над звёздной рекой, и Олег и Рюрик рядом с тобой, живы, помнят. Спят они со своими дружинами под куполами великих курганов.
С этого места хорошо видна вся Старая Ладога. Успенский собор, крепость, Георгий, Никольский монастырь на дальней, южной окраине посёлка. Ближе всего к нам, на холме, – белый, как сахарная голова, храм Иоанна Предтечи с пятью зелёными куполами и шпилем колокольни. Это – единственная действующая церковь Старой Ладоги[1], сооружение XIII–XVII веков, и при этом не в меньшей степени творение её недавнего настоятеля, отца Евстафия.
Отец Евстафий – колоритная личность, большой оригинал и в настоящем смысле слова подвижник. Говорят, что когда-то он учился на философском факультете ЛГУ. Потом ушёл в монахи. В начале девяностых он взял безнадёжный староладожский приход. Безнадёжный потому, что верующих в Старой Ладоге, кроме нескольких бабушек, не было: был музей и были жители «сто первого километра». И ещё потому, что храм хоть и числился памятником под охраной государства, выглядел настоящей руиной. Помню ещё с семидесятых годов, как стоял он с покосившимися куполами, без крестов, опутанный сетью поседевших от времени строительных лесов, как паутиной.
