Тэлфорд Тейлор - От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны
Лорд Галифакс не сопровождал премьера ни в Берхтесгаден, ни в Годесберг, он снова остался дома. В самолете премьера оказались шесть других человек, главным был сэр Хорас Вильсон, формально главный советник правительства по промышленности, а фактически — ближайший советник и доверенное лицо премьер-министра. Вильсон только что провел два крайне неприятных дня в Берлине, тщетно пытаясь передать фюреру послания Чемберлена; поток речи Гитлера не позволял вставить ни слова в ответ. Пятеро других были: сэр Уильям Мэлкин, советник министерства иностранных дел, Уильям Стрэнг, глава департамента Центральной Европы МИД, Фрэнк Эштон-Гуэткин, советник МИД, принимавший участие в миссии лорда Рэнсимена, парламентский секретарь премьер-министра лорд Дангласс, впоследствии известный как сэр Алек Дуглас-Хьюм, министр иностранных дел и премьер-министр в начале 60-х годов, и личный секретарь Чемберлена Оскар С. Кливли.
Вероятно, еще во время полета в Мюнхен, или накануне его, премьер проводил консультации с ближайшими советниками, с тем чтобы выработать план действий на предстоявших переговорах, но если так и было, то никаких следов от этого не осталось. В полете Чемберлен заметил лорду Данглассу, что это путешествие «было последней ставкой», но «он не видел, как это могло дать Гитлеру возможность поставить дело на грань войны».
Около полудня самолет Британских авиакомпаний с миссией на борту приземлился в аэропорту Мюнхена. Был выстроен почетный караул, и Иоахим фон Риббентроп приготовился встречать гостей.
Чемберлен прибыл последним из главных действующих лиц; он и его спутники направились на Кёнигплац, где намечалась конференция.
II
У Эдуарда Даладье не было никаких оснований для самоуспокоения, подобно Чемберлену, зато было гораздо больше поводов испытывать сомнения. Не Великобритания, а Франция являлась союзником Чехословакии, и именно она была обязана оказать помощь. Не Великобритания, а Франция могла выставить до ста дивизий, и именно ей предстояло принять на себя главный удар в случае войны. С точки зрения меры ответственности и военной мощи центр тяжести располагался в Париже, а не в Лондоне.
Несмотря на все это, Даладье позволил Чемберлену взять инициативу на себя и во всем ему следовал. Миссия Рэнсимена, Берхтесгаден, Годесберг — все это готовилось в Лондоне; Франция послушно следовала в фарватере Великобритании, и если бы в Мюнхене все удалось, Франция оказалась бы в руках Чемберлена.
Но если Чемберлен задавал тон в Лондоне, этого никак нельзя было сказать о Даладье в Париже. Премьер-министры Франции нечасто играли решающую роль в правительстве, и Даладье, несмотря на прозвище Воклюзский Бык, имел массу затруднений с кабинетом, представлявшим собой пестрый спектр — от «сторонника мира любой ценой», министра иностранных дел Жоржа Боннэ, до непримиримого министра колоний Жоржа Манделя.
В конце концов, речь шла о чести и личной ответственности. Если Невилл Чемберлен ни на минуту не сомневался в мудрости своей внешнеполитической линии, то Эдуард Даладье систематически испытывал угрызения совести. Если Гитлер решился, чем все это кончится? Будет ли трехцветный флаг навеки замаран в том случае, если не будут выполнены обязательства перед Прагой? С другой стороны, стоит ли приносить в жертву Францию, должен ли Париж оказаться в руинах под ударами люфтваффе[4] из-за этих упрямых чехов? Не был ли прав Боннэ, когда говорил, что война с Германией — самоубийство для Франции?
Эти пароксизмы сомнений, вероятно, были временно успокоены сообщением о предстоящей встрече в Мюнхене. Париж ликовал не менее, чем Лондон. «Чувство облегчения царит в Париже сегодня вечером, — телеграфировал Буллит государственному секретарю Корделлу Хэллу. — Это сопоставимо с впечатлением о подписании перемирия». За немногими исключениями политические деятели и пресса поздравляли друг друга. «Надежда возрождается!» — провозгласил Жорж Бидо в «Об», в то время как в «Попюлер» бывший премьер-социалист Леон Блюм писал так: «Сообщение о встрече в Мюнхене вызвало к жизни огромную волну веры и надежды. Было бы величайшим преступлением против человечности прервать переговоры или сделать их продолжение невозможным. Встреча в Мюнхене — охапка дров, брошенная в очаг, когда огонь должен был вот-вот погаснуть».
Даладье уже набросал обращение к нации по радио, первоначально намеченное им на 28 сентября, и теперь его задача в огромной мере облегчилась.
«Я заявил, что сегодня вечером обращусь к стране в связи с международным положением, но в полдень мне сообщили о предложении прибыть завтра в Мюнхен для встречи с канцлером Гитлером, мистером Чемберленом и синьором Муссолини. Я принял это предложение.
Вы должны понять, что накануне столь важных переговоров мой долг состоит в том, чтобы отложить объяснения, которые я был должен вам дать. Но перед отъездом я хотел бы поблагодарить народ Франции за отношение ко мне, преисполненное достоинства и уверенности.
Особо я хотел бы поблагодарить французов, во имя спокойствия вставших под знамена, и дать им понять, что они действовали не напрасно.
Моя позиция тверда. С того момента, когда мы начали испытывать нынешние осложнения, я ни на миг не переставал заботиться о мире и жизненных интересах Франции. Завтра я продолжу эти попытки, сознавая, что за мной — весь народ».
Как и Чемберлен, Даладье никак не упомянул о том, что сами чехи не допущены на встречу. Так же как и Великобритания, Франция закрыла на это глаза. Так на основании чего же вся нация пребывала «в полном согласии»?
Премьер умолчал, но между строк можно было прочесть: «Мир! Любой, любой ценой — но мир!»
Генерал Гамелен, по его словам, не был готов делать подобные ставки. Утром 28 сентября на совещании Даладье задал генералу вопрос: что следует сохранить в первую очередь в случае, если территориальные изменения окажутся неизбежными?
Гамелен ответил, что если укрепления не будут оставаться в руках чехов, то «страна перестанет представлять ценность в военном отношении».
Такова была четко выраженная точка зрения военного, но события намного обогнали подобные идеи, так как территориальные уступки, к которым вынудили чехов, включали большую часть укреплений. Интересно было бы поразмышлять, какие были бы последствия, если бы Даладье прибыл в Мюнхен с Гамеленом, но такая мысль не пришла в голову ни генералу, ни премьеру. Более того, днем позже начальник главного штаба ВВС генерал Вюйлемен заявил Даладье, что французская авиация к войне не готова.
Кто же сопровождал премьера в Мюнхене? По данным, полученным в Париже Боннэ, там ожидали двух министров иностранных дел «оси» — Риббентропа и Чиано. Боннэ послушно сопровождал Даладье на англо-французских переговорах в Лондоне, но по этому поводу заметил: «Я дал понять, что предпочел бы остаться в Париже, и попросил месье Леже заменить меня».
Алексис Леже, генеральный секретарь министерства иностранных дел, дал несколько иную версию. Гитлер, говорил Леже, не желал присутствия министров иностранных дел (исключение было сделано для Галеаццо Чиано, зятя дуче), с тем чтобы четверо вождей могли сообща разрешить дело. Это шло вразрез с французской традицией коллективной ответственности кабинета, согласно которой министр иностранных дел сопровождал премьера на важных международных совещаниях. Но на сей раз кабинет решил уступить Гитлеру, и Леже, несмотря на его возражения, было предписано сопровождать Даладье.
Леже, должностное лицо, не связанное с политикой, запросил у кабинета инструкции по поводу его возможных действий в Мюнхене. Боннэ сообщил ему, что кабинет не принимал никаких решений по данному поводу, после чего Леже добился заявления от генерального штаба о том, что новые границы Чехословакии должны лежать за пределами укреплений, чтобы не были нарушены связи между востоком и западом страны, а «пояс» между Моравией и Словакией не был сужен. Эти указания вполне соответствовали тому, что говорил тем утром Гамелен Даладье, но в то же время, увы, они не могли быть реализованы, ибо пражское правительство уже успело сделать далеко идущие уступки.
Когда следующим утром французская делегация прибыла в Ле Бурже, на землю спустился небольшой туман. Леже сопровождал опытный дипломат, глава европейского отдела МИД Франции Шарль Роша, а Даладье сопровождал его верный «шеф кабинета» и приятель Марсель Шапье.
Отъезд Даладье собрал большое число провожающих официальных лиц: кроме членов кабинета там были большинство префектов, руководителей воздушного транспорта, репортеры и множество высокопоставленных дипломатов, в том числе посол Великобритании сэр Эрик Фиппс и поверенный в делах Германии д-р Курт Брауер.
