Виктор Безотосный - Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика
На сегодняшний день нет никаких запретов, и в литературе мы можем наблюдать процесс применения самых разных методологий, от инерции «советских» подходов до самых революционных и модных теорий осмысления прошлого. Собственно борьба идей, взглядов и методологий закономерна для историографии, а уж для нашего времени особенно, когда все говорят о процессе глобализации. Методы могут быть разными, все они имеют право на существование (вне зависимости от времени), но главное, на наш взгляд, чтобы историк, даже придерживаясь какой-либо философской системы ценностей или идеологической доктрины, при этом руководствовался принципом здравого смысла. А вот это, как раз, не каждому и не всегда удается.
С этой точки зрения требует некоторого пояснения и ныне вошедший в моду термин «геополитика». Оговоримся, что геополитика — это специфическая область знания, использующая пространственный подход при анализе исторических процессов, а также и понятие, реконструирующее взаимосвязь политики и географического положения страны. Этот термин в начале XIX столетия серьезным государственным мужам был еще не известен, в отличие от слова «стратегия». Наверно, полностью отказаться от употребления этого модного слова современному историку уже невозможно[3], но чтобы не осовременивать происходивший два века назад процесс выбора европейскими государствами внешнеполитических приоритетов, было бы предпочтительней и надежней пользоваться терминологией того времени. Да и объяснение коллизий внешнеполитических событий только геополитическими факторами, исключая, например, социальные, идеологические, ментальные, личностные и т. п. моменты, будет неполным, а исследователь может впасть в ошибку, оказавшись в плену геополитических догм, которые и сегодня не содержат исчерпывающих ответов на современные вызовы времени.
В заключении мне бы хотелось выразить особую благодарность моим коллегам, взявшим на себя труд высказать критические замечания и пожелания по отдельным главам или способствовавшим поискам документов при написании книги — А.А. Смирнову, О.Р. Айрапетову, В.М. Боковой, А.И. Сапожникову, А.А. Орлову, И.С. Тихонову, Г.С. Марштупе, В.В. Дегоеву.
Например, А.В. Игнатьев считает: «Одним из перспективных подходов к изучению внешней политики России служит геополитический анализ. Он позволяет соединить привычные для отечественных историков социологические построения с той средой, в которой развертывались исторические процессы, в самом широком смысле слова» (Геополитические факторы во внешней политике России: Вторая половина XVI — начало XX века. М., 2007. С. 4. Можно только высказать сожаление, что в этом сборнике статей отсутствует тематика об участии и роли России в наполеоновских войнах.)
Глава I.
Россия на перепутье европейской политики в эпоху 1812 года
Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа. (Стр. 15) — Большая европейская игра. (Стр. 18) — «Незнаменитые войны» России и «позор» Тильзита. (Стр. 28) — Закат эры Тильзита. (Стр. 43) — Annus mirabilis[4] — «На начинающего Бог». (Стр. 55) — Заграничные походы и дивиденды от окончательной победы. (Стр. 71) — Триумф победителя? (Стр. 79) — Роковая ошибка Александра I. (Стр. 86) — Дилетантизм в истории или в геополитике? (Стр. 89)
В последнее время отечественная историография обогатилась рядом трудов по проблематике внешней политики России, а совсем недавно увидели свет обобщающие работы А.В. Ревякина{8}, В.В. Дегоева{9} и О.Р. Айрапетова{10} и других. В то же время у автора нет желания растворить читательское внимание потоком детального анализа различных демаршей, дипломатических перипетий, переговоров, договоров, актов, нот, конвенций и тому подобных материалов российского МИДа и документов международного характера. Такая работа уже была неоднократно проделана несколькими поколениями отечественных и зарубежных историков и на сегодняшний день существует обширная историография данной проблематики. Это обстоятельство дает нам возможность отказаться от детального и подробного разбора внешнеполитического курса России в первой четверти XIX в., не загонять себя только в узкие рамки дипломатической истории, сославшись на накопленный исторической наукой фактический материал и выводы, сделанные коллегами. В то же время необходимо обозначить и вычленить проблему, которая сегодня по-разному интерпретируется исследователями — выбор Россией внешнеполитических приоритетов в эпоху 1812 года.
Вопрос не праздный, поскольку в 2006 г. к 200-летнему юбилею Аустерлица была опубликована монография О.В. Соколова «Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа»{11} Она посвящена как внешнеполитическим сюжетам, так и самой кампании 1805 г., и, по справедливости, заслуживает особого внимания не только из-за отсутствия до этого в отечественной историографии отдельного труда (кроме книги А.И. Михайловского-Данилевского, написанной еще в 1844 г.){12} по истории кампании 1805 г., но и в силу ряда оригинальных авторских подступов к теме, постановки важных вопросов и использования широкого круга источников. Следует также особо подчеркнуть, что автор не счел нужным скрывать свои откровенные симпатии к наполеоновской Франции и к ее императору, противникам же Наполеона чаще всего даны самые нелестные характеристики, особо досталось англичанам, вообще и российскому императору Александру I, в частности. Такой подход вряд ли будет понятен большинству отечественных историков, но это — четкая авторская позиция. То же можно сказать и о некоторых положениях и выводах, сделанных в монографии, с которыми, думаю, не согласятся многие отечественные историки, в том числе и автор данной книги.
Не вдаваясь в детальный разбор авторской концепции, попробуем обозначить лишь моменты, интересные для нашей темы. В целом, О.В. Соколов исходил из концептуального положения об общих глобальных геополитических интересах России и Франции. Александра I он вполне обоснованно определил одним из главных организаторов антифранцузской коалиции. Причем, российский император, как он заметил, «не был англофилом». Но автор сделал вывод, что в основе действий Александра I лежала «личная неприязнь к Наполеону Бонапарту». Другой причины или объяснения его поведения историк найти не смог («геополитические соображения или вопросы чести и престижа страны никак не могли диктовать Александру враждебность по отношению к Бонапарту и его державе»). Этот тезис на страницах монографии неоднократно и усиленно повторяется: «Этой личной ненависти будут подчинены все действия царя, ради этого, несмотря ни на какие геополитические интересы, несмотря ни на какую холодность и нежелание вступать в союз европейских монархов, несмотря на надменную, пренебрегающую всеми российскими интересами политику Англии, он будет упорно, буквально пинками, заталкивать всю Европу в коалицию против своего врага»; «Ничто не могло остановить поистине одержимую, не знающую никаких доводов разума жажду Александра воевать с Францией»; «ничто не заставляло царя очертя голову броситься в водоворот кровопролитной войны — ни геополитические интересы, ни общественное мнение страны». В силу этого и вся вина за возникновение военных действий была возложена не на Наполеона, как ранее привыкла считать наша академическая наука, а на русского монарха: «Поэтому война 1805 г. была развязана исключительно по причине желания и комплексов, обуревавших одного человека — императора России Александра I». Вывод напрашивается сам собой — русский монарх не учитывал интересов своего государства и действовал в противовес им («Ни о каких интересах страны ни царь, ни его подручные и не думали»){13}.
Н. Бонапарт. Гравюра Ш. Л. Линже и Ж. Годфруа по оригиналу Ж. Б. Шабе. 1803 г. ГИМОставим за скобками эмоциональную составляющую авторской позиции О. Соколова. Но, исследователи царствования Александра I, даже признавая его чрезмерное честолюбие, вряд ли смогут согласиться с таким объяснением причин антинаполеоновской позиции России («личная неприязнь» ее императора). Причем не только потому, что малопривлекательный образ российского монарха обрисован в негативных черно-белых тонах, а цветовая гамма, как известно, всегда богаче. Человеческий фактор в международных отношениях всегда играл и будет играть определенную роль. Но политик такого масштаба как Александр I, при принятии стратегических решений никогда не руководствовался лишь личными мотивами. Слишком много фактов противоречат этому. Мир политики всегда оставался исключительной сферой государственного эгоизма и расчета. Даже в России при проведении внутриполитического курса, будучи самодержцем, Александр I был вынужден учитывать интересы русской аристократии, придворных группировок и «партий», назначать на значимые посты людей, которых, мягко говоря, недолюбливал, или не уважал, но делал это из соображений государственной целесообразности[5]. Подобными мотивами были продиктованы и многие его решения в международной политике. А уж скольких европейских коронованных особ Александр I лично «недолюбливал», трудно даже перечислить (легче указать тех, кого уважал), тем не менее встречался с ними, лобызался, общался, делал комплименты, заключал договора и союзы — этого требовала государственная необходимость. Поэтому «личная неприязнь» императора как причина выглядит в данном случае очень неубедительно, как не выдерживает критики и обвинение в том, что он не руководствовался в своей деятельности национальными интересами.
