Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Но памятник Анне Андреевне в ХХI веке перед нашей школой все же поставили.
С классной руководительницей по фамилии Калешева отношения были неважные. Естественно, прозвище у нее было Кала. В 6-м классе я посвятил ей стих, в котором было четырнадцать строк, и назвал его сонетом. Помню первую строфу:
Восстаньте дети от велика и до мала!
Как призрак злой, стоит над нами Кала.
Давно пора сей сбросить произвол
И Калу гнать из всех советских школ!
И заключительное двустишье:
Взовьется ж флаг восстания начала!
Да будет свет, да сгинет Кала!
Рукописный текст был подброшен героине сонета в сумку. Реакции не последовало. Но я чувствовал, что ей известно, кто автор.
Под самый Новый 1961 год одноклассники решили собраться в школе. Просто так, что не было санкционировано взрослыми. Встретились мы в роскошном вестибюле школы. Все было открыто, никаких вахтеров и охранников, хотя был вечер – темно, во всяком случае.
Купили две-три бутылки лимонада и конфет. И тут оказалось, что Юра Николаев принес бутылку вина. Это было первое мое столкновение с коллективной пьянкой (6-й класс). Но далеко не последнее. Сладкое вино «Шато-Икем», как сейчас помню, 0,5. Было нас человек двадцать – двадцать пять, то есть по двадцать граммов на нос. Приложились все, включая девочек, отказавшихся не было. И вот в разгар всеобщего веселья появляется наша классная руководительница. Кто-то стукнул. Не представляю – как? Ведь мобильных телефонов тогда не было. Простые домашние телефоны и то были далеко не у всех. Начинается следствие. Кто-то раскололся, что Николаев вино принес. Тут же был вызван отец Юры – типичный положительный пролетарий. До сих пор не понимаю, как все быстро произошло. Главную улику – пустую бутылку вина – мы уничтожили. И тут я совершил поступок, которым горжусь уже полвека. Я сказал: «Не знаю, вино или что, но вот эта бутылка». И протянул грозным следователям пустую бутылку из-под лимонада. Юрин папаша со знанием дела ее понюхал и заключил: «Действительно, лимонад». Сомнений, что это именно та бутылка, ни у кого не возникло, и инцидент был исчерпан. По прошествии лет я понял, что старшие были не меньше нас, а может, и больше заинтересованы в таком хеппи-энде, и гордость моя не слишком-то обоснована.
С 1962 года ввели в старших классах «производственное обучение», в связи с чем добавили одиннадцатый класс. Школы стали «восьмилетками» и «трехлетками» – с девятыми, десятыми и одиннадцатыми классами. А в некоторых школах остались классы с первого по одиннадцатый. Мы не сомневались, что наша школа, расположенная, безусловно, в лучшем школьном здании Ленинграда, станет полной «одиннадцатилеткой». Но партия распорядилась иначе. Пришлось в пятнадцать лет определять свою судьбу. Сначала я решил закончить три класса за один год. Такой прецедент мне был известен. Для этого я поступил в заочную вечернюю школу и пошел работать на фабрику «Большевичка» электромонтером-слаботочником. Но с решением поставленной задачи не справился (по лени) и после девятого класса поступил в не менее харизматичную школу на Невском, что в здании со знаменитой мемориальной блокадной надписью: «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Но это уже другая история.
Людмила Россомахина
Драгоценная память
Удивительно устроена человеческая память: мы помним только то, что, видимо, нужно именно нам. Перебирая в памяти самые приятные воспоминания, связанные со школой, думаю, что самым лучшим и значимым для меня был день, когда я впервые пошла в школу.
1 сентября 1965 года
С вечера примеряла форму, белый фартучек, гольфики, подержала в руках огромный букет георгин, приготовленный мамой. Помню ощущение радости и предвкушение чего-то необычного. Тревоги не было: ведь мы шли в первый класс целой группой из детского сада. Для сельской школы восемь человек – это много. Мы чувствовали себя чем-то единым и неделимым.
Совершенно не помню линейки, поздравлений. В памяти осталось, как первая учительница назвала свое имя – Косолапова Людмила Павловна. Она казалась мне самой лучшей на свете! После мамы, конечно. Нравились ее красиво уложенная коса, ее белый воротничок на темном платье и удивительно мягкий голос. В то время, когда она называла наши имена, а мы вскакивали с места, «домашние» дети затеяли игру с мухами на окнах: ловили их, держали за крылышки, а те громко жужжали…
Учительница лишь улыбнулась и сказала, что это не очень интересное занятие, а теперь мы стали учениками и узнаем много интересного. С тех пор я ходила в школу за этим интересным, боясь хоть что-то упустить.
Врезалась в память первая перемена. Звонок дали колокольчиком, и мы выбежали на улицу, как будто нас годы держали в неволе. Школа была маленькой, деревянной. В ней места хватало только для двух классов: первого и второго, а остальные учились в «большой» школе в два этажа. Между зданиями был школьный стадион, а от улицы школу отделял высокий забор. Вот на него меня почему-то и понесло в новенькой школьной форме. Залезть-то смогла и даже победно посматривала на тех, кто не решился это сделать, а вот слезать было страшновато… Но я на виду у всех прыгнула в траву, испачкав белые гольфики и растрепав косички с белыми бантиками.
А как я завидовала второкласснику, который был дежурным и подал звонок на следующий урок! Наверно, впечатления от первой встречи со школой были так сильны, что мне захотелось в ней остаться на долгие годы.
Вторая учительница
Так случилось, что обожаемая всем классом первая учительница должна была уехать вместе с семьей в Порошино, и мы чувствовали себя осиротевшими. Это было так больно и несправедливо, что не хотелось никого видеть.
Но приехала молодая учительница Шубина Валентина Григорьевна, в которую мы влюбились сразу и навсегда. В нее нельзя было не влюбиться. Она из тех, о ком говорят: учитель от Бога.
Она умудрилась для нас стать не просто учителем, а другом. Мы любили с подружками Галей Пунгиной и Надей Козловой бывать в гостях у Валентины Григорьевны. В небольшом, но уютном домике она жила с двумя другими молодыми учительницами.
Помню, как меня поразил портрет на стене комнаты. Оказалось, что это поэт Есенин. Мы без стеснения валялись на медвежьей шкуре – трофее брата учительницы, который был охотоведом. Пили чай с протертой с сахаром клюквой и разговаривали обо всем на свете. Почему нас не гнали, а встречали по-доброму? Таким вопросом мы не задавались тогда: все было как-то легко, здорово, естественно.
Помню, как готовились к «Зарнице». Шили из старых чулок мячики, набивали ватой. Это были «снаряды» для игры. Воевали в небольшом перелеске. Наш класс был «зеленым», а третьеклассники – «синими». Отличали нас по повязкам на рукаве. Нужно было захватить «вражеское» знамя и при этом не потерять повязку, то есть не попасть в плен. Помню, что я очень искусно пряталась, но знамя захватил кто-то посмелее и понаходчивее.
После игры зажгли огромный костер. Я такого не видала раньше. Огонь взметнулся так высоко, что чуть не задевал провода. Мы заволновались, но взрослые быстро его притушили, перенесли в сторону и снова разожгли. Мы стояли и завороженно смотрели на огонь. Уходить домой после «войны» не хотелось. Почему-то не было уже никакого соперничества, обид, тревог. Было братство маленьких «бойцов» из начальной школы.
По итогам первой четверти во втором классе отличникам дарили книги. Мне досталась книга Леонида Дьяконова «Олень – золотые рога». Учительница сказала, что это очень интересная книга, и если я принесу ее в школу, то она будет нам читать вслух, когда останется время от урока. Время у нас почему-то оставалось, и мы к весне уже прочитали книгу до конца. Оставались и после уроков, чтобы дочитать главу, а потом обсудить. И никто не рвался домой, слушали с удовольствием. С таким же интересом мы читали вслух повести с продолжением из журнала «Пионер» и рассказы из «Пионерской правды». В классном уголке у нас были «кармашки», в которые мы вкладывали листочки с названиями самостоятельно прочитанных книг. У меня был самый «пухлый» кармашек.
Директор
Пока я училась в школе, у нас был один директор – Захаров Николай Григорьевич. Он всей душой переживал за то, что в ней происходило, добивался порядка, устанавливал какие-то правила. К примеру, каждый понедельник устраивалась полная проверка. В коридоре у входа в школу ставили стол, за которым сидели дежурный учитель и директор. Проверяли, есть ли сменная обувь, подпись родителей в дневнике, салфетка для обедов. Проверяли даже цвет ленточек в косах: в будни они должны были быть коричневыми, а в праздники – белыми. Конечно, мы умели обходить эти проверки в прямом и переносном смысле: заходили с запасного входа, подписывали друзьям дневники, менялись обувью, забрасывая ее в форточки… В общем, вели себя, как нормальные дети, которым не нравятся какие-то «рамки», запреты, непонятные правила.
