Сэмюэл Крамер - История начинается в Шумере
К сожалению, автор подобно многим своим коллегам не чужд некоторой модернизации, особенно в терминологии. Так, подзаголовок главы, посвященной эпической поэме о борьбе между Аггой, царем Киша, и Гильгамешем, — царем Урука, гласит: «Первый двухпалатный парламент». Это же определение государственной организации древнего шумерского города-государства автор снова повторяет в гл. 26 — «Сказания о Гильгамеше».
Подобная терминология таит в себе определенную опасность, ибо она может создать неправильные ассоциации и представления и тем самым привносит в рабовладельческий период явления развитого феодального и даже капиталистического общества. Правда, и сам автор иногда сомневается в допустимости подобной модернистской установки, поскольку он вместе с М. Чадвиком, первооткрывателем крито-микенской письменности, пришел к выводу, что «у греков, и у индийцев, и у германцев эпическое время относится к периоду варварства» (стр. 221). В период же варварства такого учреждения, как парламент, конечно, не могло быть создано. Не могло оно возникнуть и в древнейшем Шумере, который, по предположению самого автора, был родиной эпической поэзии. Поэтому я полагаю, что автор, называя «двухпалатным парламентом» совет старейшин Урука и общее собрание его воинов, позволил себе шутливую вольность в выборе термина, но в действительности, конечно, не сопоставлял «сенат» и собрание воинов древнего города-государства с «двухпалатным парламентом».
Подобная нечеткость терминологии С. Н. Крамера не должна нас удивлять, ибо она обычна для большинства западноевропейских и американских исследователей. Хотя автор безусловно принадлежит к числу прогрессивных, передовых ученых, однако это отнюдь не обусловливает тождества его взглядов с марксистско-ленинским учением о законах развития общества.
Мое предположение о том значении, которое автор придает сопоставлению социально-политических учреждений древнейшего Шумера с социально-политическими учреждениями развитого феодализма, находит свое подтверждение в суровой оценке автором философского учения и системы этики мыслителей Шумера. Действительно, во введении к гл. 15, посвященной этике, он категорически заявляет, что «мыслители Шумера не создали четкого философского учения. Точно так же у них не было и достаточно ясной системы моральных принципов и заповедей» (стр. 120). Если автор таким образом установил, что шумерская культура не создала ни подлинного философского учения, ни кодекса этических норм, то он вряд ли может серьезно утверждать, что шумерский народ мог создать на заре своего классового бытия такое учреждение, как двухпалатный парламент.
Теперь, после ознакомления с рядом общих проблем, поставленных в книге, я хочу отметить те ценные данные, которые может найти читатель в том или ином ее разделе.
Автор посвящает первые главы своего труда писцам и школам писцов. Здесь он сумел извлечь из своих источников все то ценное, что они содержат в отношении древнейших писцов мира. Так, на основании исследования немецкого шумеролога Николауса Шнейдера он установил, что писцы выходили из среды наиболее зажиточных слоев населения городов. Хотя мы и не можем присоединиться к столь категорическому суждению о социально-экономическом положении писцов Древнего Шумера, ряд других ценнейших сведений автора о писцах находит свое подтверждение в прекрасной книге М. А. Коростовцева «Писцы Древнего Египта» (М., 1962 г.). Своеобразное иероглифическое письмо Древнего Египта с его ярко выраженным фонетическим характером нашло большее распространение среди широких слоев общества, нежели письмо в Шумере, поскольку шумерская клинопись с обильными элементами идеографического письма значительно труднее для изучения. Поэтому, как указывает автор, в шумерских школах, по-видимому, обучались только мальчики. В этом отношении Вавилония была более прогрессивной, нежели Шумер: там женщины, наряду с музыкой, обучались и искусству письма[2].
С. Н. Крамер, наиболее авторитетный исследователь шумерских школьных табличек, обладал уникальными первоисточниками по истории просвещения в Шумере. На основании этого ценного материала он смог определить конкретную программу курса шумерского обучения.
Глава 4, посвященная «Международным отношениям», — первая из последующих глав на исторические темы (поэтому автор и назвал весь свой труд «История начинается в Шумере»). Здесь Крамер излагает и интерпретирует эпическую поэму «Энмеркар и правитель Аратты». Энмеркар — второй царь I династии города Урука в Южном Шумере, а Аратта — область западного Ирана, отделенная от Шумера семью горными хребтами. Аратта славилась своими металлами и строительным камнем, и Энмеркар стремился заполучить их; между Уруком и Араттой началась война. Поэтому автор назвал в подзаголовке эту главу «первой войной нервов».
Профессор Крамер глубоко исследовал эпическую поэму о войне между Гильгамешем, царем Урука, и Аггой, царем Киша. Поскольку в этой поэме (в противоположность Другим поэмам о Гильгамеше) мифологический элемент не играл никакой роли, мифы не рассматривались здесь автором. Их анализ дан в последней части книги, в гл. 26.
Автор начинает свое исследование со сжатого изложения семитического эпоса о Гильгамеше, а затем ставит вопрос о времени создания этих сказаний. Отвечая на него, он приходит к выводу о том, что «даже поверхностное знакомство с текстом на основе ономастики неопровержимо доказывает, что в основном сказания о Гильгамеше, несмотря на глубокую древность вавилонской поэмы, восходят не к семитическим, а к шумерским источникам» (стр. 209). Признавая первенство создания поэмы шумерами, мы в то же время должны отметить, что шумерские поэмы о Гильгамеше являются лишь отдельными самостоятельными эпическими произведениями, никак не связанными между собой. Вавилонские писцы, и в этом их большая заслуга перед мировой литературой, связали отдельные поэмы о Гильгамеше в единое грандиозное эпическое произведение. Однако следует согласиться с утверждением автора о том, что эпизоды вавилонского эпоса о Гильгамеше, восходящие к эпическим поэмам Шумера, не являются рабским подражанием.
Эпосу посвящена и глава 27 — «Эпическая литература. Первый „героический век“ человечества». Здесь автор дал интереснейшие наблюдения о поразительном сходстве индоевропейских сказаний (греческих, индийских и германских) между собой и между эпосом Шумера как по форме, так и по содержанию. Установив это сходство, автор высказывает в то же время сомнение, что сказания могли возникнуть вполне самостоятельно в различных местах и в различное время. Поэтому он приходит к заслуживающему внимания выводу: «Поскольку самые древние героические сказания появились в Шумере, можно предположить, что родиной эпической поэзии было Двуречье» (стр. 223).
Установив замечательные достижения шумерской культуры в области эпической поэзии, С. Н. Крамер отмечает и достижения шумерских писцов, мастерски излагающих события, потрясавшие города-государства Шумера.
Первым крупным исследованием, посвященным шумерской историографии, была статья автора предлагаемого читателю труда, проф. С. Н. Крамера, «Шумерская историо-графия»[3]. Результаты этого исследования включены в настоящую книгу («Гражданская война в Шумере»).
В главе 7 — «Социальные реформы. Первый случай снижения налогов» — автор останавливается на социальных реформах, проведенных государственным деятелем Лагаша Урукагиной. Говоря о деятельности Урукагины, он вернулся к той положительной оценке, которую дал реформам этого правителя Лагаша французский шумеролог Ф. Тюро-Данжен; эти реформы последний объяснил стремлением защитить народ от посягательств со стороны власть имущих. Его интерпретацию принял наш известный историк Древнего Востока академик Б. А. Тураев. Ту же оценку мы найдем и в исследовании о реформах Урукагины А. Деймеля, создателя монументального шумерского идеографического словаря. Вместе с Тюро-Данженом видел в Урукагине защитника бедных и обездоленных и А. Пёбель.
В последние пятнадцать лет некоторые из шумерологов и историков Древнего Востока истолковывали мероприятия правителя-реформатора Лагаша иначе. Они полагали, что законы Урукагины отражали интересы жречества и привилегированной части храмового персонала. С. Н. Крамер вернулся к старой оценке реформ Урукагины.
Если в этой главе автор опирался, как он заявляет сам, в некоторой степени на толкование А. Пёбеля, то в следующей, посвященной сводам законов южного Междуречья, он был почти исключительно обязан решением поставленной перед ним задачи своему замечательному дарованию дешифровщика шумерских клинописных табличек и интерпретатора шумерских текстов.
Труд проф. С. Н. Крамера знакомит нас со многими жанрами шумерской письменности и литературы — кроме лирики, так как лирические произведения шумеров пока еще неизвестны. Автору удалось обнаружить две элегии в московском Музее изобразительных искусств. Эта находка имеет чрезвычайно важное значение, так как лирике, воспевавшей любовь простых людей, очевидно, не было места в библиотеках храмов и царских дворцов. Как я уже говорил выше, ни Шумер, ни Вавилония не знали того пышного культа мертвых, который является столь характерным для знати и для сановников Древнего Египта.
