Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Швец Юрий
"Зачем ему это надо?" удивленно спросил я.
"Такой шаг может запутать ситуацию настолько, что никто не сможет сказать, кто виноват в разрушении наших сетей в США", — ответил Питер с лукавой улыбкой. "Есть шанс, что найдут козла отпущения, дело Юрченко закроют, а Крючков сохранит свою работу. Вполне вероятно, что козлом отпущения станет Моторин — все-таки он майор, а не полковник. С другой стороны, Крючкову выгоднее представить, что вся катастрофа произошла из-за оперативной ошибки, а не из-за масштабного предательства наших офицеров. В последнем случае виноват будет он сам, а в первом — найдется виновный в среднем эшелоне. Но это уже вторично. Если у вас есть перспектива, которую вы разрабатываете, вам стоит резко активизировать свои усилия. Уходя со сцены, постарайтесь как можно сильнее хлопнуть дверью. Пошумите".
В тот вечер я решил найти Валентина Аксиленко. Мне нужно было поговорить с ним, чтобы еще раз решить, что делать со своим будущим. Он был едва ли не единственным человеком в спецслужбе, которому я безоговорочно доверял. Мы назначили встречу в популярной пивной "Ракушка", расположенной недалеко от станции метро "Юго-Западная".
По дороге в бар я смотрел в окно троллейбуса, пытаясь понять, изменился ли московский пейзаж за время моего отсутствия, и если да, то в лучшую ли сторону. Увы, город, в котором я провел самые счастливые годы своей жизни, годы, наполненные напряженной учебой, трудом, дружбой и мечтами о будущем, представлял собой унылое зрелище. Пока я был в Америке, в Москве появились явные признаки упадка. Улицы были усеяны кучами мусора, все было грязным. Очереди в магазинах стали еще длиннее, лица москвичей — еще угрюмее и неподвижнее. Последнее впечатление было самым сокрушительным. Находясь в Америке, я охотно читал все, что писали американские газеты о перестройке, и возлагал на нее большие надежды. Но теперь мне стало ясно, что это, скорее всего, очередная красивая сказка, не имеющая ничего общего с горькой реальностью.
К счастью, "Ракушка" была открыта, и я со вздохом облегчения вошел внутрь. В студенческие годы я много времени проводил в этом заведении со своими друзьями. Здесь праздновали успешную сдачу экзаменов, вели шумные дебаты, мечтали о несбыточном. В те времена пиво было свежим, а креветки славились своими внушительными размерами.
Прошло около шести лет с тех пор, как я в последний раз был в "Ракушке", и я не сразу пожалел, что не выбрал для встречи с Валентином какое-то другое место. Пивная представляла собой мрачную каморку, в воздухе стоял запах несвежего пива, туалет был ближе всего к чистилищу, креветки напоминали насекомых. Две подвыпившие женщины в углу шумно ругались. Вокруг сновали сомнительные личности, навевая мрачные предчувствия.
Валентин ждал меня. Он сидел за грязным столом, уставленным пивными кружками и тарелками со скудными закусками, и, казалось, не замечал окружающего.
"Может, пойдем в какое-нибудь другое место?" — предложил я. предложил я.
"В чем смысл? Сейчас везде так", — сказал он. "Садитесь. Рад тебя видеть. Давай выпьем".
Он налил пиво в кружки, и мы выпили.
"Интересная причуда судьбы, не правда ли?" — сказал Валентин, как бы извиняясь. сказал Валентин, как бы извиняясь передо мной. "Понимаешь, я лишился статуса оперативника, меня выгнали в запас".
"Кому пришла в голову такая дикая идея?" — спросил я. спросил я.
"Обстоятельства такие сложные… Я развелся с женой".
"Ну, процедура, конечно, отвратительная", — согласился я. "Но многие наши коллеги прошли через это и продолжают работать".
"Со мной все было гораздо сложнее". Он невесело усмехнулся. "Мне влепили книжку: строгий партийный выговор за неискренность".
"Неискренность? Что за неискренность?"
"Я не сообщил о готовящемся разводе, что было расценено как попытка скрыть предстоящий распад семьи".
"Они что, с ума сошли?" презрительно фыркнул я.
"Меня больше беспокоит другая тенденция в нашей службе, которая в последние годы набирает большие обороты. Я имею в виду торжество вопиющей некомпетентности. Поначалу я думал, что профессионалы сами виноваты в том, что их становится все меньше: они увлекаются, перегорают и уходят со сцены, а дилетанты дёргаются и заполняют вакансии по мере их появления. Но теперь я все больше убеждаюсь, что на самом деле ситуация гораздо сложнее и тревожнее".
Я наполнил наши кружки, и Валентин продолжил.
"Посмотрите на список наказуемых преступлений офицера разведки: развод, пьянство, разврат, хулиганство — все, что угодно, кроме плохой работы. В лучшем случае это рассматривается как мелкий проступок, практически никогда — как проступок, заслуживающий сурового наказания. Почему? Потому что системе нужна стабильность и спокойствие, а профессионал будоражит горшок, нарушая блаженную тишину и покой, внося риск и непредсказуемость. Профессионализм — это свободное творчество, искусство, изначально опасное для системы".
Я кивнул головой, когда он продолжил.
"Позвольте мне поделиться с вами одной историей, которую Анатолий Добрынин, наш бывший посол в Вашингтоне, рассказывал в узком кругу друзей. Однажды, в конце 1970-х годов, он приехал в отпуск домой и, как положено, был вызван в Политбюро на совещание. Он долго рассказывал о тонкостях внешней и внутренней политики США. Когда он закончил, Михаил Суслов, который в то время был человеком номер два в стране после Брежнева, спрашивает его: "Скажите, товарищ Добрынин, какова численность Демократической партии США?". Посол мягко отвечает: "Товарищ Суслов, в отличие от Коммунистической партии Советского Союза, Демократическая партия США не имеет ни постоянных списков членов, ни партийных билетов, ни ежемесячных взносов. Кто голосует за демократов, тот демократ". Суслов бросает на него подозрительный взгляд и задает другой вопрос: "Как давно вы работаете послом в Америке?" "С 1962 года", — отвечает Добрынин. Вы не очень хорошо работали, если за все это время не смогли выяснить, сколько членов в демократической партии", — продолжает Суслов. Добрынина, конечно, парализовало от ужаса, и он мысленно увидел, как уплывает его должность. Но Суслов вдруг смилостивился и сказал: "Хорошо. На этот раз мы вас отправим в Америку. Но в следующий раз, когда вы вернетесь домой, вам лучше иметь точные данные о численности Демократической партии США". "
Давно я так искренне не смеялся — чуть не подавился креветкой.
"Это не так смешно, как может показаться на первый взгляд", — заметил Валентин. "Дело в том, что наши параноидальные руководители привыкли читать и верить только секретным документам. Вот и пришлось Добрынину обратиться за помощью к резиденту Якушкину. Тот согласился. В течение нескольких месяцев в шифрованных телеграммах, поступавших из резидентуры, содержались тонкие намеки на то, что, по данным доверенных лиц, ни один человек в Америке не знает точного числа членов Демократической партии.
"Вот еще пример. Однажды Крючков приехал в Америку, естественно, с официальным визитом. И вот он летит в Сан-Франциско, а рядом с ним в самолете сидит молодая американка. Он разговаривает с ней на разные темы, а по возвращении домой вызывает к себе начальника Североамериканского управления. Интересно, что ваши люди делают в Америке, — говорит он. Я был там всего один раз и все равно не набрал ни одного американца". Он, конечно, имел в виду своего попутчика. Ладно, это явный случай тщеславия дилетанта, я могу это понять. Но проблема в том, что Крючков обещал подарить ей куклу, но, надо сказать, забыл взять ее полное имя или адрес. Все, что он знал, это фамилию девушки и ее родной город — Сан-Франциско. И вот по приказу этого несчастного начальника все наши американские резидентуры в течение нескольких месяцев были заняты поисками девушки, чтобы вручить ей великий подарок рекрутера. Вы не можете себе представить, сколько усилий это потребовало. И, конечно, никакой обычной работы во время поисков не велось".
