Константин Станюкович - В мутной воде
Борский кашлянул.
- Эй... кто там? Входите! - проговорил из соседней комнаты резкий, несколько грубоватый женский голос.
Борский вошел в небольшую турецкую комнату.
Неслышно ступая по мягкому ковру, он подошел к полной роскошной блондинке со вздернутым носом, сочными толстыми губами и хорошо развитым бюстом. Она сидела на оттоманке, в капоте, с распущенными светло-русыми волосами, полная, белая и свежая, и лениво подняла голову при виде Борского. Она производила впечатление хорошо откормленного, роскошного, чувственного животного. На ее вульгарном лице сияло выражение сытости, довольства и наглости. Видно было, что эта женщина привыкла к роскоши, но не выросла в ней. В ее манерах сказывалось самодовольство выскочки и вульгарность добродушной прачки.
Наталья Кириловна лениво протянула Борскому полную выхоленную руку в бриллиантах для поцелуя. Борский почтительно поцеловал руку и раскланялся с высоким седым господином со звездой, сидевшим на низеньком стуле у ног Натальи Кириловны.
- Вы не знакомы? - проговорила она. - Красносельский! Борский!
Гости пожали друг другу руки.
- А вас, Борский, давно не видать. Где вы пропадаете? Я слышала, вы женились?
- Женился, Наталья Кириловна.
- И, говорят, ваша супруга красавица?..
Наталья Кириловна зевнула. Она не умела вести разговора. Потом, как бы вспомнив новость, она проговорила с важностью:
- Могу вас поздравить с победой, господа: вчера одержана победа под Систовом... или Систовцем... Я вечно перепутаю названия! - добавила она, смеясь.
Гости выразили удовольствие и заметили, что победы не заставят себя ждать. Наталья Кириловна опять зевнула. Красносельский стал прощаться. Он несколько раз поцеловал руку Натальи Кириловны и заметил:
- Так когда же прикажете заехать?
- Приезжайте завтра... Я приготовлю письмо... До свидания... Очень рада, что ваше дело скоро устроилось, очень рада... Да смотрите, пришлите мне из Болгарии костюм болгарский... Говорят, красивый...
Красносельский еще раз поцеловал руку, рассыпался в благодарностях за добрую помощь и обещал прислать костюм немедленно.
- Вы в нем, Наталья Кириловна, будете просто восхитительны! - добавил он.
- А вот посмотрю... Смотрите же, завтра... Я и посылочку приготовлю!
Красносельский ушел.
- А вас, дорогой Василий Александрович, я не могу порадовать... Я вчера получила письмо, что подряд, о котором вы хлопотали, на днях сдан.
Борский чуть не привскочил на стуле.
- Кому?..
- Какому-то Иваницкому... За него барон Зек хлопотал... Говорят, Иваницкий подставное лицо и будто это Орефьева все дело ведет... Вы не сердитесь... Я тут ни при чем... Придумайте что-нибудь другое!.. Вы знаете, я для вас всегда готова просить!
Борский слушал я не слышал, что говорит эта женщина. Он ехал вполне уверенный, что дело за ним, и вдруг оказывается, что его предупредили. Он помнил только, что надо платить, сроки близки и что ему грозит банкротство.
- Это вас беспокоит, Борский... Да вы не унывайте. Придумайте что-нибудь другое... Теперь наша армия нуждается в честных людях...
Наталья Кириловна проговорила эти слова с особенною торжественностью и затем спросила:
- А уж скоро на дачу надо... Вы куда?
- В Царское...
- А я в деревню поеду... В деревне хорошо...
- Вы скоро едете?..
- Нет еще... В июне, не раньше... Знаете ли, Борский, я люблю деревню... Конечно, теперь не будет того покоя... Война... убитые, но вообще в деревне прелесть... У меня там купанье какое!
"Черт мне в твоей деревне!" - думал Борский, слушая ленивую болтовню Натальи Кириловны.
- Вы, Борский, приезжайте ко мне в деревню... Только ухаживать не смейте... Рассержусь! - усмехнулась Наталья Кириловна, потягиваясь на оттоманке, словно объевшийся кот. - За мной Игренев вздумал ухаживать, так ему досталось, бедному...
Борский хотел было спросить Наталью Кириловну, как это барон Зек успел обладить дело, но в комнату вошел молодой кавалерист и поднес Наталье Кириловне крошечную обезьяну.
- Только что на биржу привезли, Наталья Кириловна! - воскликнул офицер, подавая маленького зверька.
- Ах, какая прелесть!.. Спасибо вам, Аладьин. Целуйте руку!
Она занялась обезьяной, послала офицера за молоком, целовала маленького зверька, положила его себе на грудь и совсем забыла о Борском.
- Да куда вы, Борский? - заметила она, когда Борский поднимался. Посмотрите, что за прелесть... Сейчас мы ему сливок дадим... Да что же Аладьин так долго! Аладьин, Аладьин! - крикнула она нетерпеливо.
Вошел офицер с блюдечком сливок. Началось кормление. Наталья Кириловна щекотала зверька и весело смеялась. Забава ей понравилась.
- Ну, прощайте... Гадкий! И посидеть со мною не хочет! - капризно проговорила Наталья Кириловна. - За это вот не дам вам руки!
Однако Борский все-таки взял руку, поцеловал ее и просил позволения побывать у ней на днях.
"Черт бы побрал эту обезьяну. От нее теперь никакого толку не добьешься!" - думал он, спускаясь по лестнице угрюмый.
"Теперь этот офицер, пожалуй, за обезьяну в фавор попадет!" усмехнулся Борский, надевая пальто.
Швейцар заметил недовольное лицо Борского и не пожелал, как это обыкновенно делалось, счастливого успеха, а молча подал пальто и проводил Борского до дрожек.
- Куда прикажете? - спросил кучер.
- Домой! - сердито проговорил Василий Александрович и задумался над неудачами, которые в последнее время, как нарочно, скопились над его головой.
Глава пятнадцатая
АМЕРИКАНЕЦ-СПАСИТЕЛЬ
Скверную неделю переживал Борский. Кредиторы осаждали его, и нужна была вся его выдержка, чтобы не выдать положения, в котором он находился. Он всем объяснял, что на днях получит большое дело, и переписывал векселя, приписывая огромные комиссионные проценты. В доме не было ни гроша денег, и Борский принужден был занимать маленькие суммы на домашние расходы. Никто, разумеется, и не подозревал, что "миллионер" Борский находится в таком положении. Все шло в доме обычным порядком; только по утрам в кабинет к Борскому являлись какие-то темные личности, да сам Борский, оставаясь один, был не в духе и раздражителен до последней степени.
Елена ничего не знала, но чувствовала, что делается что-то неладное. Никогда она не видала Борского таким мрачным, раздражительным и вспыльчивым, как в эти дни. Он по целым дням не выходил из кабинета, а за завтраком и обедом обыкновенно молчал, почти не прикасаясь к кушаньям. Елена смотрела на мужа, но спрашивать его не решалась. Она и сама была не весела и с трепетом просматривала в газетах списки раненых и убитых. Последние дни муж и жена только и встречались в столозой. Борский просиживал до глубокой ночи в кабинете и мрачно ходил по комнате, придумывая найти выход из своего отчаянного положения. Со всех сторон он получал неутешительные известия. А платежи срочные были близки, и платить было нечем. Перед ним уже виднелся конец его блестящей карьеры дельца и впереди - банкротство, разорение, ненависть всех потерпевших лиц. Он судорожно схватывался за револьвер. Он не желал видеть все эти озлобленные, насмешливые лица. Самолюбие его не могло вынести ни молчаливого укора в глазах жены, ни перспективы сделаться посмешищем города... "Нет... Нет! Уже лучше разом покончить, а там пусть говорят... Мне будет все равно!" - говорил он сам себе...
"Должно же наконец счастье повернуться в мою сторону! - думал он. Нельзя же, чтобы неудачи преследовали меня!"
И снова надежда закрадывалась ему в сердце. Он откладывал револьвер в сторону, и планы роились в измученной голове...
Однажды за обедом Борский был так бледен, что Елене стало жаль мужа, и она ласково спросила:
- Ты нездоров... Не нужно ли доктора?
- Доктора? Нет, не нужно! - сухо ответил он.
Она умолкла. Что могла она сказать человеку, которого она не любила? Она не раз подходила к дверям его кабинета, но отходила назад и горько задумывалась, сидя в своем изящном будуаре. Над домом словно повисла какая-то гроза, и все в доме чувствовали это. Даже на лицах прислуги заметны были сдержанность и серьезность... Какою-то могильною тишиной веяло от всех этих парадных комнат, и Елена часто уезжала из дома к отцу, но, по обыкновению, ничего не рассказывала старику из боязни огорчить его, а терпеливо выслушивала его военные планы. С матерью она ничего не говорила, да мать и редко видалась с ней. Она была одним из деятельных членов "Красного Креста" и по целым дням не бывала дома, таская за собою румяного юношу, дальнего родственника, жившего у Чепелевых под именем племянника. Старик Чепелев смотрел на все сквозь пальцы и не показывал вида, что подозревает о каких бы то ни было отношениях своей жены к подростку. Он только брезгливо сторонился от них и проводил время в кабинете.
Грустная возвращалась Елена домой и проходила к себе в комнату... Однажды она услышала громкий разговор в кабинете. Кто-то горячо настаивал об уплате. Борский уговаривал. Она начинала понимать, и у нее спало бремя с души... Значит, не она причиной страданий мужа, а денежные дела! Наутро она пришла в кабинет и сказала:
![Огюст де Лиль-Адан - Будущая Ева [Ева будущего]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
