Аппиан - Митридатовы войны
108. Когда прекратилась его болезнь и у него уже собралось войско — 60 отборных отрядов по 600 человек в каждом и много прочего войска, равно и корабли и укрепленные места, которые его предводители взяли за время его болезни, он направил часть своего войска против фанагорийцев в другой торговый пункт около устья с тем, чтобы и с той и с другой стороны держать вход в своих руках. Помпей в это время был еще в Сирии. Тут один из фанагорийцев, Кастор, подвергнутый некогда телесному наказанию царским евнухом Трифоном, напал на Трифона, когда он входил в город, убил его и стал призывать народ вернуть себе свободу. Хотя их крепость была уже занята Артаферном и другими сыновьями Митридата, они обложили вершину горы деревом и подожгли его. Артаферн, Дарий, Ксеркс, Оксатр, сыновья Митридата, и Эвпатра, его дочь, испугавшись пожара, сдались в плен и позволили увести себя. Из них только Артаксерксу было лет 40, остальные же были красивыми юношами. Но дочь Митридата, Клеопатра, оказывала сопротивление. Отец, восхищенный смелостью ее духа, послав много бирем, вырвал ее из рук врагов. И те укрепления поблизости, которые были недавно захвачены Митридатом, под влиянием такого смелого поступка фанагорийцев отложились от Митридата, а именно: Херсонес, Феодосия, Нимфей и все другие по берегу Понта, очень удобные в военном отношении. Митридат, видя частые отпадения и относясь подозрительно к войску, считая его ненадежным из-за трудностей похода и тяжести податей, равно и вследствие недоверия войска к полководцам, терпящим неудачи, послал при посредстве своих евнухов своих дочерей к скифским правителям в жены, прося возможно скорее прибыть к нему с войском. Он послал 500 человек из своего войска, чтобы проводить их. Они же едва отъехали от ставки Митридата, убили везших девушек евнухов из-за всегдашней вражды к евнухам, имевшим силу у Митридата, а девушек отвезли к Помпею.
109. Потеряв столько детей и укрепленных мест и лишенный почти всего царства, уже являясь совершенно небоеспособным, и не рассчитывая добиться союза со скифами, Митридат тем не менее даже тогда носился с планом не ничтожным или соответствующим его несчастиям: он задумал, пройдя через область кельтов, с которыми он для этой цели давно уже заключил и поддерживал союз и дружбу, вместе с ними вторгнуться в Италию, надеясь, что многие в самой Италии присоединятся к нему из-за ненависти к римлянам; он знал, что так поступил и Ганнибал, воюя в Испании, и вследствие этого был особенно страшен римлянам; он знал, что и недавно почти вся Италия отпала от римлян вследствие ненависти к ним и была в долгой и ожесточенной войне с ними и вступила в союз против них со Спартаком — гладиатором, человеком, не имевшим никакого значения. Принимая все это в соображение, он намеревался двинуться в область кельтов. Но хотя этот план, может быть, оказался бы для него блестящим, но его войско колебалось вследствие, главным образом, самой грандиозности этого предприятия; не хотелось им также отправиться в столь длительное военное предприятие, в чужую землю и против людей, которых они не могли победить даже на своей земле. О самом Митридате они думали, что, отчаявшись во всем, он предпочитает умереть, совершив что-либо значительное, как прилично царю, чем окончить свои дни в бездействии. Но пока они оставались при нем и сохраняли спокойствие: ведь даже в несчастиях царь являл себя не как человек ничтожный и презренный.
110. Таково было положение всех дел. Фарнак, которого Митридат из всех своих детей ценил выше всех и часто заявлял, что он будет преемником его власти, составил заговор против отца, то ли испугавшись этого похода и возможности потери всей власти — он считал, что еще теперь можно получить прощение от римлян; если же отец пойдет походом на Италию, то власть будет потеряна везде и совершенно, — или же потому, что у него были другие мотивы и соображения. Когда его соучастники были схвачены и подвергнуты пытке, Менофан убедил Митридата, что не следует, собираясь уже в поход, казнить еще так недавно столь ценимого им сына; он сказал, что подобные перемены — результат войны, с прекращением которой и вое остальное придет в порядок. Убежденный им, Митридат согласился на прощение сына. Но Фарнак, испугавшись какого-либо нового проявления гнева отца и зная, что войско боится этого похода, ночью пришел прежде всего к римским перебежчикам, стоявшим лагерем ближе всего к Митридату, и, преувеличив ту опасность для них, которая им грозит, если они пойдут на Италию, о которой они и сами хорошо знали, и дав им много обещаний, если они останутся с ним, довел их до решения отпасть от отца. Склонив их на свою сторону, Фарнак той же ночью разослал (своих сторонников) по другим, близко находящимся лагерным стоянкам. Когда он договорился и с этими, то с наступлением утра сначала перебежчики подняли военный клич, а за ними подхватили этот крик те, которые стояли близко. И флот ответил им такими же возгласами. Может быть, и не все знали, в чем дело, но они все были склонны к переменам, не обращая внимания на <возможное?> несчастие, но рассчитывая всегда на выгоду от переворота. Другие же, не зная о заговоре и полагая, что все уже изменили и что они остаются в одиночестве и вызовут к себе презрение со стороны большинства, стали кричать вместе с другими скорее из страха и необходимости, чем по доброй воле. Митридат, проснувшись от их крика, послал спросить, чего они хотят. Они, не скрываясь, заявили: «Хотим, чтобы царем был его сын, молодой вместо старого, отдавшегося на волю евнухам, убившего уже многих своих сыновей, предводителей и друзей».
111. Узнав об этом, Митридат вышел, чтобы переговорить с ними. Большое число из его личной гвардии перешло к (римским) перебежчикам. Они же отказались их принять, прежде чем они в доказательство своей верности не сделают что-либо непоправимое в знак верности, намекая тем на личность Митридата. И вот они успели убить коня Митридата, когда он бросился бежать, и, считая себя уже победителями, объявили Фарнака царем; кто-то вынес из храма плоский стебель, и Фарнака увенчали им вместо диадемы. Видя все это с высокого открытого места, Митридат стал посылать к Фарнаку одного за другим вестников, требуя для себя права свободного и безопасного выхода. Так как никто из посланных не возвращался, то он побоялся, как бы его не выдали римлянам, и, воздав похвалу своей личной охране и друзьям, которые еще оставались при нем, он отпустил их к новому царю; некоторых из них войско по недоразумению убило. Сам Митридат, открыв тот яд, который он всегда носил с собою в мече, стал его смешивать. Тогда две его дочери, еще девушки, которые жили при нем, Митридатис и Нисса, сосватанные одна за египетского царя, другая за царя Кипра, заявили, что они раньше выпьют яд; они настойчиво этого требовали и мешали ему пить, пока не получили и не выпили сами. Яд тотчас же подействовал на них, на Митридата же, хотя он нарочно усиленно ходил взад и вперед, яд не действовал вследствие привычки и постоянного употребления противоядий, которыми он всегда пользовался как защитой от отравлений; они и сейчас называются «Митридатовым средством». Увидав некоего Битоита, начальника галлов, Митридат сказал: «Большую поддержку и помощь твоя рука оказывала мне в делах войны, но самая большая мне будет помощь, если ты теперь прикончишь мою жизнь; ведь мне грозит быть проведенным в торжественном шествии триумфа, мне, бывшему столь долгое время самодержавным царем этой страны, я не могу умереть от яда вследствие глупых моих предохранительных мер при помощи других ядов. Самого же страшного и столь обычного в жизни царей яда — неверности войска, детей и друзей — я не предвидел, я, который предвидел все яды при принятии пищи и от них сумел уберечься». Битоит почувствовал жалость к царю, нуждавшемуся в такой помощи, и выполнил его просьбу.
112. Так умер Митридат, в шестнадцатом колене потомок персидского царя Дария Гистаспа, в восьмом — того самого Митридата, который отпал от македонян и захватил власть над понтийским царством. Он прожил 68 или 69 лет, из них 57 лет он был царем. Власть перешла к нему, когда он был сиротой. Он подчинил себе соседние варварские народы, и из скифов ему повиновались многие; с римлянами он упорно вел 40 лет войну, в течение которой он часто овладевал Вифинией и Каппадокией; он сделал вторжение в Азию, Фригию, Пафлагонию, Галатию и в Македонию; напав на Элладу, он совершил много великих деяний; над морем он властвовал от Киликии до Ионийского моря, пока, наконец, Сулла не запер его опять в его родовом царстве, после того как Митридат потерял войско в 160.000 человек. Испытав даже столь жестокое поражение, он без большого труда вновь был готов к войне. Он вступал в сражения с лучшими из предводителей; хотя он потерпел поражение от Суллы, Лукулла и Помпея, но часто он и над ними имел большие преимущества и победы. Люция Кассия, Квинта Оппия и Мания Аквилия он взял в плен, возил с собою по всем городам, пока, наконец, первого он не казнил, так как он был виновником войны, а двух последних вернул Сулле. Он одержал победы над Фимбрией, Муреной, консулом Коттой, Фабием и Триарием. Духом он, даже в несчастиях, был велик и не поддавался отчаянию. Он не оставлял ни одного пути, чтобы не попытаться напасть на римлян, даже будучи побежденным. Он вступал в соглашения с самнитами и кельтами, отправлял посольства и к Серторию в Иберию. Раненный часто врагами или по злому умыслу кем-либо другим, он даже в этом случае не прекращал (предприятия), хотя и был уже стариком. Действительно, ни один из заговоров от него не скрылся, даже последний, но, по собственной воле оставив его без внимания, он погиб от него: так низкая душа, получив прощение, оказывается неблагодарной. Он был склонен к убийству и свиреп по отношению ко всем; он убил свою мать и брата и из своих детей трех сыновей и трех дочерей. Телом он был крупен, насколько можно судить по оружию, которое он послал в Немею и в Дельфы; крепок настолько, что до самого конца ездил верхом, мог кидать копья и проезжать в день тысячу стадий, меняя на известных расстояниях лошадей. Он правил колесницей, запряженной сразу 16 лошадьми. Он любил эллинскую культуру, поэтому он знал и выполнял эллинские религиозные обряды; любил и музыку. Будучи столь благоразумен и вынослив, он имея только одну слабость — в наслаждениях с женщинами.
