Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы
Другой документ — «Постановление», на основании которого «за контрреволюционную агитацию среди колхозников» возбуждается «уголовное преследование против гр. Чучалиной М. по признакам ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР». Документ № 3 — характеристика на Матрену с места работы, то есть от колхоза:
«Производственная характеристика на члена к-за Новостройка жерновского с/с Кузнетского района. На Чучалину Матрену М. Чучалина до 1933 года жила единолично посоц. происхождению из крестьян. Середняков. По религиознасти староверы тоисть подеревенски кержаки в масовую ко- ликтивизацыю в 1929–1932 год в колхоз невступал. И вступал в 1933 году… Предправления Бедарьков. Считовод Монахов».
Из дела узнаем, что Матрене 43 года, у нее семь детей в возрасте от 3 до 23 лет, двое из них — в армии. Арестовали ее на следующий день после доноса.
На другой день после поступления доноса следователь Сесов допросил семь свидетелей, «жен- щин-колхозниц». Почти все они, как и Матрена, не могут ни прочесть, ни подписать протокола допроса. От имени Матрены следователь записывает: «В предъявленном мне обвинении я виновной себя не признаю…» Поняв, видимо, нависшую над ней опасность, она сообщает следователю, и он записывает с ее слов: «…меня разбивало громом и с тех пор я лишилась здравого рассудка». Ее посылают на судебно-психиатрическую экспертизу в Томск. Медицинское заключение, наверное, единственный в деле документ, написанный грамотно и внятно, он дает некоторое представление о Матрене:
«Трудовая жизнь с раннего детства. С 18-летнего возраста замужество. Имела одиннадцать беременностей, закончившихся нормальными родами. В живых осталось семеро детей. По характеру всегда добрая, доверчивая, спокойная, очень религиозная… Правильно ориентирована в окружающем. Приветлива, очень контактна. На вопросы отвечает охотно, по существу. Речь живая…»
Врачи признали ее вменяемой и тем самым подписали ей страшный приговор. Следствие и судебный процесс над Матреной показали всю абсурдность обвинения ее в контрреволюционной деятельности. Вот еще выдержка из дела, из ее диалога с прокурором Шадриным:
«— Скажите обв. Чучалина кто на вас имеет серца издопрошенных по вашему делу свидетелей назовите ихние фамилии?
— Издопрошенных свидетелей както Иванову Пономареву Монахову Мельникову и Сарину эти свидетели на меня злые ни когда не были, но этих свидетелей подговорила чтобы они показали на меня что занимаюсь к-p агитацией Чучалина Мария Афанасьевна.
— Откудова вам известно, что ваша сношейни- ца Чучалина М.А. выше перечисленных свидетелей подговорила, чтобы они ложно показали на вас, что вы вели к-p агитацию?
— Это мне из вестно из того, когда меня следователь у нас в колхозе допросил я пошла домой и спросила Чучалину Марию, что? наверно утопили меня, то Чучалина мне ответила да мы оговорили и показали одно».
Думаю, что по большому счету это дело пострашнее документов о процессах, скажем, над Бухариным, Зиновьевым и другими лидерами. Не Матрену судили, а всю Россию распинали на сталинском кресте! Корреспонденты «Огонька» нашли в архиве рядом с ее делом множество аналогичных: на откатчицу Ульяну Ерохину, кузнеца Митрофана Артамонова, молотобойца Даниила Полу- шкина… Артамонов, например, получил десять лет лагерей без конфискации имущества «за неимением такового» и поражение в правах на пять лет. За что же? За то, что сказал во время перекура (цитата из дела дается с сохранением написания и стиля оригинала): «Сталин без головы зря называют мудрым и возьмите пример из него доклада что вы найдете мудрава вот Рыков был человек действительно мутрым…» Матрена Чучалина Сталина не оскорбляла и получила «всего» шесть лет лагерей (сущий пустяк по тем временам!) и поражение в правах на пять лет.
Судьбы миллионов таких же страдальцев, как Матрена Чучалина, жертв сталинской диктатуры сведены, словно сфокусированы, в известном теперь на весь мир так называемом Смоленском архиве. Во время Великой Отечественной войны немцы захватили и вывезли партийный архив Смоленской области, потом он попал в руки к американцам. В нем, как в зеркале, отражена многострадальная история нашей страны после Октября 1917 года. Тысячи и тысячи документов — от доносов малограмотных деревенских стукачей до переписки местных партийных князьков с политбюро и самим Сталиным. Американские ученые за двести лет своей демократии узнали цену историческим документам, архивам, научились с ними работать (в отличие от нас, поскольку до сих пор у нас за словом «архив» прежде всего следует слово «запрет»). На основании Смоленского архива создано много ценнейших научных трудов. Чем дальше уходит время, отраженное в нем, тем громче взывают к нам его страшные документы. Вот, например, что рассказывают они об одном из районов области — Усмынском. По ним мы видим, как начался после Октябрьской революции произвол местных партийных прощелыг, как уничтожали трудовое крестьянство. И самое главное — как центр железной рукой направлял эту преступную политику. Когда знакомишься со Смоленским архивом, то поражаешься малочисленности деревенских негодяев, которые по воле Сталина задавили крестьянство. В Усмынском районе было 69 коммунистов, по одному на три деревни! Все они не имели никакого отношения к сельскому труду — милиционеры, продавцы, кладовщики, конторщики, фининспекторы, сторожа… Все что угодно, лишь бы не работать в поле, но командовать. Жестокость невиданная (объясняется «классовой борьбой»), разврат, пьянство и невежество руководящей верхушки, чудовищный симбиоз беспрекословного раба перед центром и всесильного хозяина в своей деревне — обо всем этом просто кричат архивные документы. Мы публиковали их в «Огоньке» и так характеризовали их партийных «героев»: «Их учили не щадить ни отца с матерью, ни друзей, ни соседей, доносить о настроениях, слухах (волна доносов показала, как умело они пользовались этим оружием), отнимать в интересах класса имущество, а если надо, и жизнь… Конечно, то были обыкновенные малограмотные парни, с трудом владевшие политической терминологией, развращенные властью, которая давала им возможность попить, покуражиться, погулять. По-настоящему научились они одному — готовности выполнять любые указания».
Смоленский архив показывает, в какое общество уходил своими корнями сталинский ГУЛАГ. А. Солженицын поведал о нем с такой болью и силой, что о нем узнал весь мир. Потом вышло много книг на ту же тему, они дополняли и подтверждали правду Солженицына. Но вот появилась проза С. Довлатова, она выходит из ряда всех тех произведений, авторы которых, будучи жертвами, описывали ГУЛАГ изнутри. Довлатов, служивший в лагере охранником, рассказал, как все это выглядит с другой стороны колючей проволоки и как лагерь влияет на тюремщиков и на ту часть страны, которая официально считается волей. Довлатов писал: «Лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно советского государства… Советская власть уже давно не является формой правления, которую можно изменить. Советская власть есть образ жизни нашего государства… Я перехожу к основному. К тому, что выражает сущность лагерной жизни… К чертам подозрительного сходства между охранниками и заключенными. А если говорить шире — между «лагерем» и «волей». Это главное в лагерной жизни».
Довлатов подчеркивал, что он в своей прозе «решил пренебречь самыми дикими и чудовищными эпизодами лагерной жизни». После этого признания он подходит к своему главному выводу: «Я не сулил читателям эффектных зрелищ. Мне хотелось подвести их к зеркалу». Но мы до сих отказываемся взглянуть на себя в зеркало. В этом наша беда и трагедия.
От Бреста до Магадана, от Норильска до Казахстана раскинулась чудовищная империя насилия — ГУЛАГ. За 70 лет массового террора репрессиям подверглись десятки миллионов советских граждан, а другие миллионы соотечественников арестовывали их, допрашивали, пытали, судили, охраняли, расстреливали… И у жертв, и у палачей были семьи, родные и близкие люди, то есть судьбы и деяния всех без исключения были переплетены друг с другом одной бедой, не делающей различия между людьми.
Сотрудники КГБ, отвечавшие за поддержание в стране постоянной атмосферы террора и страха, оценивались начальством еще и по тому, сколько за каждым из них числилось сексотов, то есть сколько было ими завербовано так называемых секретных сотрудников. Они имелись в обязательном порядке на каждом предприятии, в каждом учреждении, учебном заведении, воинской части и т. п. Сотрудники КГБ вербовали сексотов с помощью угроз, запугивания, шантажа, а то и обещали оказывать помощь в случае необходимости, иногда даже деньгами снабжали. Сколько же миллионов несчастных смогли они завербовать таким образом, сколько сломали судеб?! Кстати, у Гитлера действовала точно такая же система тотальной слежки и доносительства, об этом тоже немало написано. У нас эта тема до сих пор стыдливо замалчивается, потому что нет никаких доказательств, что она ушла в прошлое с распадом СССР.
