Марина Глеб - Имперская идея в Великобритании (вторая половина XIX в.)
В свою очередь, британское министерство финансов раз за разом поднимало в парламенте вопрос об ограниченности бюджетных средств, выделяемых на нужды обороны. Раздавались предложения об изменении устоявшейся практики, когда самоуправляющиеся колонии требовали протекции от британского флота как права, которое не влечет за собой обязанности вносить вклад в его осуществление[187].
Сторонники усиления внутриимперских связей рассматривали военное сотрудничество как органическую составляющую партнерских взаимоотношений между метрополией и автономиями. Однако уверенность в неоспоримом господстве Британии на морях в середине 1880-х гг. была непоколебимой для того, чтобы искать помощи зависимых владений. Прибывшим на празднование 50-летнего юбилея правления королевы Виктории в 1887 г. представителям колоний была продемонстрирована впечатляющая картина мощи британского флота – тренировочных, транспортных и боевых кораблей. Британские официальные лица не представляли ситуации, в которой Англии пришлось бы просить помощи сухопутных войск из самоуправляющихся колоний. В случае же совместных действий колониальные войска должны были жестко подчиняться британскому руководству. В отношении флота был признан новый принцип «совместного интереса», т. е. возможность совместного финансирования военно-морского флота метрополией и колониями.
Следует отметить, что в последнее десятилетие XIX в. проблема имперского военного союза продолжала рассматриваться в Англии с великодержавных позиций. Представители Адмиралтейства и военные эксперты не сомневались в возможностях страны поддерживать так называемый «стандарт двух сил», согласно которому флот Великобритании должен был насчитывать столько же кораблей, сколько имелось в двух самых крупных после английского флотах[188]. В Англии работал постоянный комитет имперской обороны, который разрабатывал планы военных действий для каждой из британских колоний в случае предполагаемого нападения. В отношении флота базовым принципом оставался «единый флот под одним руководством»[189]. Теперь уже предложение австралийских провинций об основании собственного флота было в штыки встречено британским руководством. Австралийцам дали понять, что защита их земель является «по существу задачей британского военно-морского флота»[190]. Адмиралтейство соглашалось на одну форму военного сотрудничества – ежегодные денежные взносы от колоний.
В качестве фактора, способствовавшего консолидации «белой империи», можно отметить и неоспоримый интерес, который проявляли молодые англо-саксонские общества к тому, чтобы разделить с Англией «бремя белого человека». Приобщение представителей колоний к выполнению задачи распространения цивилизации в «зависимой империи» в этом аспекте представляло бы еще одно из звеньев имперского партнерства. В частности, австралийские государственные деятели проводили политику, вполне соответствовавшую целям и интересам Англии. Англичане могли гордиться предприимчивостью своих собратьев из Квинсленда, водрузивших Юнион Джек на Новых Гебридах.
Автономии во многих случаях готовы одобрить экспансионистскую политику метрополии. Об этом свидетельствовала поддержка правительства метрополии во время англо-бурской войны. В этот период взрыв патриотизма в самоуправляющихся колониях оказал огромное влияние на британское общественное мнение. Вначале неохотно приняв предложенную помощь, английские военные вскоре вынуждены были признать, что на поле боя колониальные войска были наиболее эффективными[191]. Отмечалось, что «обстоятельства южно-африканской войны и провал теорий министерства обороны тронули сердца всех людей, живущих под британским флагом и пробудили от долгого сна чувство ответственности и обязательства по отношению к империи»[192].
Таким образом, процесс расширения Британской империи продолжался всю вторую половину XIX в., однако не всегда находил адекватное отражение в имперской идее. В 1850—1860-х гг. политическое подчинение стран Азии и Африки рассматривалось скорее как нежелательная необходимость, чем как очевидное преимущество для страны. В последние десятилетия XIX в. территориальные владения становятся одним из основных показателей политического могущества и престижа Англии. Расширение империи получает научное обоснование, рассматривается как закономерный этап прогрессивного развития западной цивилизации.
Расширение империи, помимо проблемы обороны имеющихся владений, ставило и задачу совершенствования методов политического развития зависимых от Великобритании территорий. В этом аспекте для англичан был характерен оптимизм в оценке перспектив политического развития сообществ, формировавших Британскую империю.
Как было отмечено выше, во второй половине XIX в. Британская империя представляла собой крайне пеструю картину сообществ, находившихся на разных стадиях политического и социально-экономического развития. Об этом свидетельствует само подразделение британских колоний на различные виды в зависимости от системы политического устройства. В начале XX в. министерство колоний подразделяло все колониальные владения на 2 группы (эти данные приводит в своем подробнейшем описании устройства зависимых владений Великобритании авторитетный колониальный администратор Ч. Брайс).
1. Колонии с представительным правлением (самоуправляющиеся). В этих государствах британский монарх имел право лишь на наложение запрета на законодательные акты. Министр колоний контролировал только губернатора, вмешиваться в деятельность отдельных чиновников он не имел права.
2. Колонии, управление которыми осуществлялось министерством колоний. В рамках данной группы также существовало подразделение на:
колонии, имевшие представительную ассамблею и назначаемый ими законодательный совет. К данной категории относились, в частности, Багамские остров и Барбадос;
колонии, законодательный совет в которых частично избирался самими жителями. К данной категории относился остров Кипр и Британская Гвиана, Фиджи, Маврикий, Мальта и некоторые другие территории;
колонии и протектораты, законодательные советы которых полностью назначался колониальной администрацией. В их число входили Британский Гондурас, Цейлон, Гамбия, Южная Нигерия, Гонконг, Золотой Берег и др.;
колонии и протектораты, не имевшие законодательного совета. К ним преимущественно относились африканские колонии – Северная Нигерия, Уганда, китайская территория Вей-Хай-Вей[193].
Как отмечал сам Ч. Брайс, представительные органы могли быть созданы лишь поселенцами европейского происхождения в гомогенных сообществах, расположенных в благоприятных климатических условиях, т. е., способных к воссозданию европейской политической и этической среды. Таким образом, оправдывался отказ колонизаторов предоставить ответственное правление населению тропических государств. Даже в конце
XIX – начале XX в. проблема предоставления самоуправления африканским территориям не рассматривалось даже в перспективе. Мнение местного населения должны были выражать члены законодательных советов. В их состав традиционно входили представители колониальной администрации, а также представители этнических либо профессиональных групп данной колонии, назначавшиеся администрацией по представлению. По мнению британцев, сохранялся и элемент избирательности, и управление колонией оказывалось в руках наиболее достойных. При этом стоить подчеркнуть, что различные категории зависимых владений были разработаны в недрах министерства колоний и использовались прежде всего в служебных целях. В книгах и публицистике того времени колонии, относящиеся ко 2-й группе, традиционно именовались «коронными колониями» или «протекторатами» (если Великобритания имела влияние над внутренней и внешней политикой страны).
Во второй половине XIX в. разница между демократической системой управления в метрополии и методами правления туземным населением была весьма заметной. Действия британских чиновников в зависимых странах неоднократно становились объектом критики либералов. Так, один из ведущих представителей либерального течения Р. Кобден заявлял: «Я все больше и больше убеждаюсь в том, что задача управления деспотического 150 миллионами человек, находящихся на отдалении 12 тысяч миль, не может исполняться конституционным правительством»[194].
В то же время даже либеральными лидерами признавалась необходимость сохранения власти Великобритании над «зависимой империей» в течение определенного времени. Причиной такого парадоксального подхода было то, что отношение англичан к этим государствам, в отличие от переселенческих колоний, определялось понятиями «ответственность», «опекунство» и «миссия». Красной нитью проходит мысль о моральном долге англичан перед «нецивилизованными» народами у таких имперских мыслителей, как Дж. Чемберлен и А. Милнер, Ч. Дилк и Дж. Сили, У. Черчилль и X. Эджертон. Ведущий либеральный экономист середины XIX в. Дж. С. Милль подразделял зависимые от Британии народы на 2 группы. К 1-й относились страны, народ которых «принадлежит к той же цивилизации, что и управляющая страна, созрел для представительного правления и готов его осуществлять»[195]. Таким странам считалось возможным предоставить право на самоуправление. Тем не менее ученый настаивал на необходимости сохранения тесных уз с подобными сообществами. Отчасти это было вызвано соображениями чисто меркантильного порядка: Великобритания не должна была терять какие-либо рынки. Сохранение связей со страной-матерью способствовало бы и обеспечению безопасности отделившихся государств. Либеральному ученому важным также представлялось сохранение связей переселенческих колоний с Великобританией, поскольку именно Великобритания оставалась наиболее передовым, либеральным государством из всех великих держав[196]. Ко 2-й относились страны, не способные обеспечить самостоятельное управление своими делами. Милль писал: «Бывают такие условия, при которых просвещенный деспотизм является наилучшей формой правления для воспитания в народе тех качеств, которые особенно необходимы для того, чтобы он смог перейти к более высокой цивилизации»[197]. Взгляды Милля на проблемы развития британских колоний формировались непосредственно из 35 лет опыта работы на Ост-Индскую компанию, до 1858 г. обладавшую полным контролем над британскими владениями в Индии. В отношении коренных народностей Индии высказывания Милля демонстрируют значительную степень скептицизма. Так, в 1858 г. ученый отмечал неспособность индийцев к управлению собственными делами посредством представительного правления, что для либералов было важнейшим критерием развития[198]. Даже критик британской имперской политики Д. Гобсон не видел ничего предосудительного в том, что народы, «достигшие лучших результатов в области политики и морали, передают свои навыки другим народам, которые по разным причинам оказались более отсталыми»[199].
