Владимир Берг, фон - Последние гардемарины (Морской корпус)
«Этого ли тебе мало?» – кричали голоса ночи: «Кедров! Адмирал Кедров! помоги! отступи! спаси, уведи остатки былой могучей Армии! Подними их на палубу родных кораблей, уведи ты их, хотя бы и в изгнание, ибо нет большого страдания, как умирать от руки братьев-палачей!»
Но напрасно старался ветер, напрасно старались волны донести этот ропот, стенанья и слезы до ушей и сердца Адмирала. Усталый с дороги, он спал в своей каюте и бледная луна освещала в окно его бледное, усталое, но все еще вдохновенное лицо.
И то, что не сумели ни ветер ни волны, чего не достиг искуситель, того достиг благородный рыцарь и рыцари поняли друг друга.
Правитель Юга России, Генерал барон Врангель, Главнокомандующий Белою Армией, пригласив на утро во дворец Адмирала Кедрова, обратился к нему, как офицер к офицеру с горячей просьбою принять тяжелый и ответственный пост Командующего Черноморским флотом и, в случае угрожающей и неминуемой опасности, спасти Флот и Армию в водах и на земле Дружественной, но чужой нам Державы.
«Видно, от судьбы не уйдешь», – подумал Адмирал Кедров: – «послужу тебе, родина-мать и на чужой воде и на чужой земле, коли ты, родная, сама того хочешь!»
Он пожал руку рыцарю Генералу и дал свое согласие, выразив желание иметь Контр-Адмирала H.H. Машукова своим начальником штаба. Все возликовали. Ветер за ночь улегся. Небо очистилось. На ярком солнце оно ласково играло синевой, как и глаза нового и последнего Командующего Русским Флотом.
На своем белом быстроходном катере с молодым Начальником Штаба, сам одетый в только что, срочно сшитую морскую форму с золотыми Контр-Адмиральскими погонами во флотской фуражке Царского времени, носился по рейду Севастополя, обходя все свои владения.
С этого дня и до дня печального, «черного» дня прощанья с великою Родиной, эти два человека неразлучно работали вместе. Всюду появлялись они энергичные, бодрые, вдохновенные надеждами, созидающие новые крепкие кадры команд, бодрящие падающих духом, ослабевающих в непосильной борьбе. Они собрали распадавшийся флот, обновили, освежили, очистили личный состав и приготовили к роковой минуте горького отрывания от груди Матери многих сотен тысяч горячо ее любивших детей, тот великий ковчег, на котором они спасли их всех от ревущих волн великого красного потопа.
К этому дню великой печали были готовы к отплытию в Севастополе 31 судно под Андреевским флагом.
И в портах Феодосии, Керчи, Ялте и других портах Крыма еще множество кораблей – всего белого флота 132 корабля.
Это и был тот Священный Ковчег, которому было суждено спасти остатки Великой России, как драгоценные семена для посева в родную землю светлого будущего.
Все это множество кораблей нужно было на долгие месяцы неизвестного плавания снабдить углем, машинным маслом, котельной и питьевой водою, пищей для команды и бездомных странников, консервами; фуражом для конницы, боевым запасом для отражения возможного нападения врага на пути, обувью и обмундированием команды и распланированием всех этих палуб, кают, кубриков, трюмов и иных помещений для необычайного количества пассажиров, на которых никогда не рассчитывали эти корабли.
Они создали тот разумный, твердый, ясный порядок, при котором в одну, две ночи смогли потом принять для спасения 136.000 людей, сразу покидавших Родину.
Но какой энергии, какого постоянного, неусыпного труда стоило им провести эту трудную организацию великого отступления в то страшное время, когда почти никто уже не доверял друг другу, почти всеми овладевала тоска и безволие; когда красный враг стискивал свое багровое кольцо вокруг последней пяди белой земли; а любезные союзники – иностранные державы перестали оказывать материальную и моральную помощь, бросив белых героев на произвол Судьбы.
Когда по горам, лесам и балочкам, за стеной на северной стороне, на корабельной, в Ушаковой балке, за братским кладбищем, в дубовых лесах ІІ-го кордона, в укромных местах Малахова кургана, прячась от глаз Белого Победителя, но чуя его близкую кончину, Севастопольские «красные» матросы, портовые мастеровые, «розовые» перебежчики обыватели, «зеленые» хищники и другие вредители Родины тайно собирались и шептались, как бы помешать кораблям выйти из Севастополя, как бы испортить их механизмы, открыть кингстоны, затопить на рейде, в порту, или даже в пути, что еще лучше, ибо тогда погибнут и бежавшие на них белые. Замышляли набросать мин у выхода в море, взорвать Инкерман, поджечь склады одежд и питания.
Все эти злобные замыслы внутреннего и самого опасного врага надо было им тоже предусмотреть и изыскать средства, быстрые и решительные, для ограждения флота, порта и учреждений от их тайного нападения; создав верную, надежную и крепкую охрану из офицерских, юнкерских рот и Гардемарин Морского Корпуса, они спасли и отстояли в целости все части и суда и к утру 30-го октября 1920 года были в полной готовности к отплытию.
У подножия образа Божьей Матери, рисовал я белые лилии по золотому фону на белой стене ротного зала вверенной мне кадетской роты Морского Корпуса.
Октябрьское солнце сквозь громадные окна заливало белый длинный зал, сто тридцать железных кроватей, стоявших двумя стройными рядами, разъединенными новенькими белыми табуретами и ночными шкафами, бледно-янтарным светом.
Из крайнего окна косой золотистый луч освещал прекрасный лик Богородицы и покоился на кудрях святого Младенца.
Шенаев, – помощник ротного каптенармуса, сидя на корточках, растирал в горшочке масляную зеленую краску, которой я должен был расписать стебли и листья этих лилий.
Работая у большого ротного образа, я отдавал распоряжения на завтрашний день, день торжественного переселения моих кадет из нижних флигелей в главное здание Морского Корпуса, только что приведенное в жилой вид.
– Вот здесь, Шенаев, – сказал я: – справа у образа Вы набьете дубовый башмак, в нем будет стоять ротный знаменный флаг, a слева набьете другой: в нем будет ротная хоругвь с надписью: «Вера, Верность и Честь».
Далеко в конце спальни послышались быстрые шаги по паркету и запыхавшийся голос. Вбежал матрос-вестовой Директора и прокричал:
– Где ротный командир? Господин Директор требует их к себе. Сейчас же. Поскорее!
– Я здесь! – прокричал я ему: – иду сейчас!
Что такое? – подумалось мне: что за спешка? Случилось что-нибудь с кадетами?
Привычным быстрым бегом пробежал я длинную спальню, классный коридор, спустился на нижнее шоссе и добежал до строевой площадки. Навстречу мне по всему пути, поднимались в гору мои кадеты, согнутые под тяжестью тюфяков, подушек и ротной мебели, которые они переносили в свое новое помещение, чтобы с завтрашнего дня начать в нем свой новый учебный год.
Через пять минут я стоял перед лицом моего Директора. Это полное, розовое, чисто-выбритое лицо с голубыми добрыми, жизнерадостными глазами, было красно, взволнованно, сумрачно в эту минуту и потемневшие глаза беспокойно метались за потускневшим золотым пенсне.
– Владимир Владимирович! – обратился ко мне Директор Корпуса: – остановите сейчас же переноску тюфяков и все это переселение кадет! Прикажите им укладываться срочно, спешно, без минуты промедления! Сейчас придет баржа. Всю ночь будем грузиться. А рано утром уйдем на линейном корабле «Генерал Алексеев». Объявлена эвакуация.
– Ваше Превосходительство! – вскричал я голосом полного отчаяния. – Но, быть может, это опять, как на Рождество, только ложная тревога? Придет баржа и опять уйдет!.. Разве Крым не может больше держаться? Ведь клялся же Генерал Слащев: «честью офицера не сдам я Крыма». Да и Перекопский перешеек, Чангарский и Арбатская стрелка так сильно укреплены, они недоступны нападению; a ІІ-й отряд судов под командою Контр-Адмирала Беренс на Азовском море – это сила. Не сдадут они Крыма, Ваше Превосходительство! Разрешите закончить переселение; почти все уже наверху, осталось самая малость! Я только что привел все в такой порядок, неужели надо все ломать и рушить?
Совсем потемнело лицо Адмирала Ворожейкина:
– Что вы мне говорите? – закричал он: – Вы не знаете положения на фронте! Белые Армии повсюду отступают и движутся спешно к портовым городам, чтобы спасаться на пароходах. Генерал Слащев не может отстоять Крыма! И Морскому Корпусу приказано командующим флотом немедленно грузиться на баржу. Идите, В.В., приготовьте свою роту к погрузке, предупредите семью; я назначил Начальником Эвакуации Инспектора Классов Кап. 1-го ранга Александрова, у него получите все инструкции.
Адмирал Ворожейкин ушел в свой флигель. С убитой душою, упавшим сердцем, побрел я к флигелю, где жили мои кадеты.
Увидя своих милых, живых кадет, по молодости своего детского сердца принимавших с интересом и даже радостью всякую перемену в их жизни, я пересилил и свою невыносимую боль сердечную и бодро давал им свои распоряжения по приготовлению к завтрашнему переселению… на линейный корабль «Генерал Алексеев».
