Алексей Югов - Шатровы (Книга 1)
И бельгийской выделки инженер-заводчик, обычно всегда элегантный, горделиво-сухой, немногословный безотлагательно явился на вокзал и, стоя перед столом заседавших по его делу комитетчиков, с кепочкой в руках, одетый в производственную робу, давал объяснения, оправдывался и клялся, что больше этого не будет, что это, видите ли, еще не устраненное им наследие от покойного отца.
С тем был и отпущен, получив строжайшее предупреждение. Ушел, скрежеща зубами...
Городской комитет РСДРП был в ту пору общий с меньшевиками, "объединенный", как тогда говорили. И меньшевики возмущались, что Кедров так широко простирает силу и власть железнодорожного рабочего комитета на дела города. А между тем создание в самом городке Совета рабочих депутатов было бы опрометчивым и опасным: рабочий пролетарский массив сосредоточен был именно в железнодорожных депо, на вокзале, и Кедров рассчитанно не хотел уходить из этого пролетарского гнездовья, где меньшевиков-ораторов запросто сдергивали за рукав пиджака с трибуны и куда не смели показываться полиция и жандармы!
Он действовал в этом вопросе уверенно: именно так ему и советовал действовать Владимир Ильич, когда в ноябре он, Кедров, побывал у него в Финляндии.
Стоило Кедрову закрыть на минуту глаза, и вот он вновь явственно, всем сердцем, вскипавшим вдруг радостью, начинал слышать этот упругий, светлый и звонкий, слегка грассирующий на р голос Ленина - голос, в котором слышалась и титаническая, необоримая воля, и прозрение в грядущее, и бичующая ирония:
- Да, да, уважаемый товарищ! И вы этим не смущайтесь. У вас, в Сибири, на крупных станциях железных дорог при небольших городках, где население в подавляющем своем большинстве разночинцы, мещане, мелкая буржуазия, - там, говорю я, вы совершенно правильно поступаете, опираясь на комитеты железнодорожных рабочих. Совершенно резонно. Архиправильно! Что? "Меки" против? Чепуха! А вы на этих господ не обращайте внимания! Такая уж их политическая натура - вечно путаться под ногами!"
Останавливается против Кедрова. Слегка откинув свою мирообъемлющую, с большой залысиной над огромным лбом, могуче-благородную голову, чуть покачиваясь с носка на каблук. И вдруг, отступив на шаг от собеседника, произносит раздельно, четко, категорически, и Кедров чувствует, весь подобравшись солдатски, что эти вот слова Ленина, они - директива, воля ЦК:
- Повторяю, товарищ: у вас, в Сибири, на больших станциях, железнодорожные комитеты суть народно-революционная власть. И, при условии партийного руководства, смело считайте их органами, вполне аналогичными Советам рабочих депутатов. Вполне аналогичными!..
...Обладая всеми навыками, чутьем и строжайшей, неослабевающей волей к полной, безупречной конспирации, жестко воспитывая в том и руководимую им группу РСДРП, Матвей Кедров все ж таки превосходно понимал, а иной раз и видел, что и после пресловутого манифеста искусная и скрытая слежка неотвязно ведется за ним по-прежнему, хотя и приведенными в состояние как бы временного паралича властями.
Понимая это, он отнюдь не позволял себе хотя бы и ничтожные послабления по части обычных приемов и ухищрений опытного подпольщика, ставших для него как бы "второй натурой". А уж кое-кто из работников подполья считал это все пережитком, анахронизмом: зачем, мол, все это, когда народная революция вот-вот победит?!
Охранка сибирских городов порою терялась от его многоликости, от этих его изощренных и в то же время ставших привычными для него приемов и ухищрений конспирации. Матвею Кедрову, едва только замечал он двуногую ищейку, достаточно было забежать на несколько считанных секунд в какой-либо глухой двор или парадный подъезд, чтобы вновь появиться на улице уж совсем с другой бородой и усами, а либо вовсе без бороды и усов, словно из моментальной парикмахерской, в другом головном уборе - короче говоря, в мгновенно преображенном и неузнаваемом обличье.
Он обладал многими фамилиями, законными, паспортными; являлся под многими кличками.
Схватить Кедрова на каком-либо из митингов, шествий, массовок не удавалось, ибо, как почти всегда значилось в донесении, "оратора обступала и прикрывала собою огромная толпа народа..."
П р и к р ы в а л а с о б о ю! Да не в этом ли, глазами врага увиденном обстоятельстве и заключена была главная тайна недосягаемости Кедрова в те дни для когтей охранки?
Гарнизон городка был шаток. Облавы с привлечением солдат обычно срывались: Кедров и еще несколько рабочих-большевиков, презирая явную опасность неминуемой смертной казни, если только схвачены будут в казармах, успели раскинуть в полку, размещенном в городке, сеть военных пятерок.
И в то же время, готовя силы к вооруженному восстанию, Матвей Кедров всеми и всевозможными путями изыскивал и накоплял оружие. Но какой же это был мучительно медленный, смертельно опасный и в то же время до слез жалостный путь и способ вооружения! Не раз осматривал он с руководителем военных пятерок, прапорщиком, свой горестный "арсенал". И чего-чего тут только не было! Барабанное револьверное старье - "бульдоги" и "лафоше"; самодельные, в железнодорожных мастерских изготовленные из водопроводных труб бомбы-македонки, похожие на картошку; и наконец, - но это уже было гордостью и отрадой! - десять наганов, один маузер, два десятка винтовок, с тремя обоймами патронов на каждую.
С этим вот и надлежало начинать!
Повторить похищение винтовок из воинской части не удалось: они взяты были после того под строжайшее офицерское наблюдение. Командир полка перед строем грозно предупредил, что не только что за передачу винтовки в руки "внутреннего врага", но и за утрату ее по причине злоумышленного нападения виновного ожидает расстрел.
А все ж таки было в руках группы Кедрова оружие, а вернее - орудие, на которое он полагался больше всего, за которое отдал бы и не такие "арсеналы": большевистское слово, т и п о г р а ф и я! И она была самодельной: ее полностью, целиком отлили и выковали ему рабочие железнодорожных мастерских. Человек средней силы в случае крайней опасности мог и один перетащить ее на новое место. Листовки, зовущие солдат повернуть штыки против царя, на защиту трудового народа, стали неистребимы в казармах. Солдаты ласково звали их "пташками". Шрифт добывали Кедрову рабочие частной типографии, похищая его на одну только ночь - ночь выпуска прокламаций. А потом возвращали. И хозяин, когда в его руки попадала очередная листовка, всякий раз недоумевал: до чего же схожий набор у его газеты и у этих листовок!
Власти городка взывали о присылке надежных войск: "по причине особой крепости тайной организации РСДРП в городе и установленного наличия стянутых из разных мест Сибири и России боевых, отлично вооруженных дружин, с целью вооруженного восстания, ниспровержения установленных властей и захвата железной дороги".
Если бы знали они, что вся-то численность большевистской группы, во всем городке, не досягала и восьмидесяти! А "стянут" был из других мест Сибири один только человек. Правда, человек этот был Матвей Кедров!..
Вооруженное восстание в городке должно было начаться по сигналу из Омска. Его не было. И в Омске тоже был "объединенный" комитет!..
В этот миг пришла страшная весть о разгроме пушками царской гвардии вооруженного восстания в Москве.
Но и тогда не дрогнули большевики Сибири! Великий сибирский путь стягивал силы боевиков к Чите, Красноярску, Иркутску...
Но для группы Кедрова страшнейшим и роковым событием стал внезапный ввод нового полка, перенасыщенного унтер-офицерским составом, сверхсрочниками, фельдфебелями и офицерами. Старая воинская часть в одну ночь была погружена в теплушки - вывезена на запад.
Теперь нечего стало и думать о начале восстания: надо было спасать организацию от разгрома, людей от гибели. Полиция и охранка осатанели.
В эти-то вот страшные зимние дни в городок приехал Арсений Шатров. После того памятного митинга он из осторожности отсиживался у себя на мельнице. Крайняя деловая нужда - продажа крупной партии "парижского" масла датским экспортерам, гнездившимся в городке, вынудила его прибыть для свидания с ними.
Под вечер, на закате, в легких саночках-одиночках мчался Арсений Шатров длинной и уныло-пустынной улицей городка, направляясь к себе домой, на мельницу.
Стужа стояла, как говорят в Сибири, с к о п о т ь ю. Да только Шатрову ли было ее страшиться! Поверх барнаульского полушубка, схваченного ремнем, на нем был огромный, опашистый тулуп с подъемным высоким воротом, шапка-ушанка, кожаные ямщицкие рукавицы-верхонки поверх теплых варежек, ну и, само собой, валенки.
Шатров нередко выезжал из города "на ночь глядя". Грабителей он не боялся: "Отобьюсь!" Конь был надежный, уносливый; кнута не надо: только крикни, щелкни медной бляхой голубых плоских вожжей по широкой, могуче-мясистой спине - и поди угонись! Это был бурой масти крупный и сильный рысак, его гордость, которого, впрочем, без всяких затей, а следуя простому обычаю Сибири, он так попросту и звал - Бурко.
