Лев Безыменский - OCOБAЯ ПАПКА «БАРБАРОССА»
5. Советская военная миссия просит ускорить получение от правительств Англии и Франции ответа на поставленный вопрос.
До получения ответа советская военная миссия считает возможным изложить свои соображения о плане совместных действий против агрессии в Европе».
День третий: реконструкция
День 14 августа был важным для определения позиции советской делегации — но отнюдь не для позиции западных военных миссий. Для последних все было ясно: им было ясно, что не удалось обойти тот «проклятый» вопрос, который Лондон и Париж ни за что не хотели обсуждать. Следовательно, речь шла лишь о том, чтобы максимально оттянуть время, пока в Лондоне и Париже будут искать выход из затруднительного положения.
На первый взгляд, поведение Дракса и Думенка кажется комичным. Сначала Думенк делает вид, что не помнит вопроса Ворошилова. Затем он объявляет, что «на него очень легко ответить», и повторяет уже знакомую нам идею, что «каждому» надо «крепко держаться на своем фронте». Дальнейшие рассуждения Думенка достаточно бессодержательны. Как видно из протокола, он все время советуется с Драксом, а когда этот последний вступает в дискуссию, то роняет два весьма важных замечания. Одно из них гласит: «Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями». На этот раз отдадим должное сэру Реджинальду. Он поистине проявил прозорливость: ведь именно так и получилось в 1939 году!
Конечно, Дракс имел в виду иное: он невольно выдал расчет Англии на то, что вскоре вермахт должен оказаться у советских границ. Но другое замечание Дракса ближе к сути дела. Он как бы вскользь замечает, что «нужно спросить Польшу», согласится ли она пропустить советские войска. В то же время он продолжает уверять К. Е. Ворошилова, будто беспокоиться не о чем, поскольку Польша, разумеется, сама попросит о помощи. Дальше следует пауза: посоветовавшись несколько минут с Думенком, Дракс приходит к выводу, что подобную позицию долго защищать нельзя, и делает, по морской терминологии, «поворот все вдруг». Если он до перерыва был абсолютно уверен в согласии Польши и Румынии, то сейчас объявляет, что это самостоятельные государства и надо выяснить их позицию. В виде большого одолжения он переадресовывает вопрос К. Е. Ворошилова в Лондон и Париж.
Эта ситуация — такая непонятная в 1939 году — сегодня предстает в несколько ином свете. Как нам уже известно из реконструкции первого дня, Дракс знал и ожидал, что вопрос о пропуске советских войск возникнет. Еще лучше об этом знали правительства Англии и Франции, и если бы они серьезно относились к переговорам, то позаботились бы о решении «проклятого» вопроса заранее.
А время для этого было. Впервые вопрос о пропуске советских войск для отражения германской агрессии обсуждался еще задолго до 1939 года. Так, еще в 1935 году советский посол во Франции В. П. Потемкин, обсуждая с французским военным министром Жаном Фабри перспективы реализации советско-французского договора, ставил вопрос о пропуске советских войск в случае необходимости помочь Чехословакии. В 1937 году этот вопрос снова ставил советский военный атташе во Франции Семенов в беседе с генералом Виллеменом[90]. В дни рокового чехословацкого кризиса СССР выдвинул к своей западной границе 30 дивизий, готовых прийти на помощь Чехословакии. Среди прочих причин, не позволивших СССР вмешаться, была и невозможность пройти через чужие территории.
В подтверждение того, что Советский Союз давно поднимал вопрос о пропуске своих войск, можно сослаться на такого авторитетного в своем роде свидетеля, как Жорж Боннэ. Само это имя гарантирует, что его носитель не позволит себе сказать доброго слова о Советском Союзе. Так вот в своих мемуарах Боннэ подтверждает, что в 1938 году Максим Максимович Литвинов в беседе с французским послом в Москве ставил вопрос о возможности пропуска советских войск через Румынию. Эту же тему затрагивал Литвинов в мае 1938 года в беседе с самим Боннэ, который тогда занимал пост министра иностранных дел. Речь шла о возможных совместных действиях в защиту Чехословакии, и Боннэ спросил Литвинова:
— Согласен ли будет Советский Союз провести свои войска для противодействия агрессору?
Литвинов ответил:
— Советский Союз сделает это только с согласия Польши и Румынии на пропуск советских войск. Франция имеет договор с обоими государствами и, следовательно, может добиться соответствующего разрешения…
Боннэ согласился с точкой зрения Литвинова. Франция запросила мнение румынского правительства (в тот период пропуск войск через Румынию считался наиболее важным). В ответ на этот запрос министр иностранных дел Румьшии Комнен от имени своего правительства ответил отказом[91].
Кстати, в одной из бесед с Думенком в период переговоров 1939 года К. F. Ворошилов напомнил ему об этом. Ворошилов сказал:
— Вопрос о военном сотрудничестве с французами у нас стоит уже в течение ряда лет, но так и не получил своего разрешения. В прошлом году, когда Чехословакия гибла, мы ожидали сигнала от Франции, наши войска были наготове, но так и не дождались... У нас не только войска были готовы, но и правительство, вся страна, весь народ — все хотели оказать помощь Чехословакии, выполнить свои договорные обязательства...[92]
Таким образом, глубоко неправы те, кто заявляет, будто у Англии и Франции было мало времени, чтобы решить вопрос о пропуске советских войск — как самим, так и с Польшей и Румынией. На самом деле для решения вопроса имелось не несколько дней, не несколько недель, а несколько лет. Но когда нет стремления что-либо решить, то и вечности не хватит.
По сути говоря, уже в тот день, когда вопрос о пропуске советских войск через Польшу и Румынию был передан в Лондон, отрицательный ответ был очевиден. Это было понятно каждому, кто знал Чемберлена и кто знал полковника Бека. Вспоминая о тех днях, Антони Иден (тогда он не занимал официальных постов и был в оппозиции к «мюнхенцам») в своих мемуарах рассказывает о беседе с Беком в апреле 1939 года. Бек захотел увидеть Идена и приехал к нему домой сразу после беседы на Даунинг-стрит. Он был настроен весьма решительно и уверял, что Польша не подчинится германскому диктату. Когда же Иден спросил его о позиции Польши по отношению к СССР, то Бек ответил примерно так:
— Если вы хотите соглашения с Россией, то это ваше дело. Польша к этому отношения не имеет. Если же Польша и Россия будут сейчас включены в соглашение с западными державами, то на практике это спровоцирует Германию к началу агрессивных действий...[93]
Очевидно, Бек все еще не мог забыть о беседах с Герингом, в ходе которых тот, по словам статс-секретаря Шембека, «предлагал антирусский союз и совместный марш на Москву», в результате чего «Украина станет сферой польского влияния, а Северо-Западная Россияс сферой немецкого влияния»[94].
Перспектива союза Польши с Германией против СССР вдохновляла Бека, а перспектива союза с СССР против Германии не входила в его планы. Бек упорствовал и после апрельских разговоров с Иденом. В августе он сказал французскому послу в Варшаве Леону Ноэлю, что Красная Армия «ничего не стоит»[95], а начальник польского генерального штаба генерал Стахевич объявил, что «не видит никакой выгоды в том, что части Красной Армии будут действовать в Польше»[96].
Столь же отрицательно Бек отозвался и о возможности включения Румынии в такое соглашение, поскольку это-де толкнет Венгрию в объятия Германии. Но Иден видел и другую сторону дела — то, что ни Чемберлен, ни Галифакс не хотели заставить Польшу изменить свою позицию. По словам Идена, было очень мало надежд на то, что Великобритания приложит усилия к тому, чтобы включить в соглашение Советский Союз. Французы хотели бы этого, потому что в их традиционную политику входило обращение к России как к противовесу германской военной мощи. Но со времен Мюнхена руководство англо-французской политикой находилось в руках Англии, среди министров которой антипатии к России превалировали над недоверием к нацистской Германии[97]. Иден видел это ясно — например, во время своих попыток уговорить Галифакса поехать в Москву. Галифакс категорически отказался, а когда Иден предложил свои услуги (он, видимо, помнил свой визит в Москву в 1934 году), Чемберлен отверг их. Иден не без иронии замечает в мемуарах: «Я не был удивлен»[98].
Чему было удивляться? Например, английский посол в Москве Сидс ничему не удивлялся. Он телеграфировал из Москвы в Лондон о том, что вопрос, поставленный Ворошиловым, «касается фундаментальной проблемы, от которой зависит успех или провал военных переговоров и которая лежала в основе всех наших трудностей с первого дня политических переговоров. Речь идет о такой проблеме: как достичь приемлемого соглашения с Советским Союзом в условиях, когда соседи России упорствуют в своего рода политике бойкота, от которой они откажутся... когда будет поздно»[99].
