Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол - Распутин и женщины
Пребывание в Царском Селе прерывалось путешествиями обычно только два раза в год. Зимой царская семья уезжала на несколько недель в Крым, в прекрасный дворец в Ливадии, а летом обычно ездили в Финские шхеры. В таких путешествиях их жизнь протекала еще спокойнее, чем обычно, так как не было приемов и государственных дел и царь мог полностью посвятить себя семье.
В Ливадии день был наполнен прогулками по уединенным тропинкам. Царь умело скрывал, что Ливадия соединяется железной дорогой с остальным миром, потому что хотел, чтобы ничто не тревожило тихую идиллию этого чудесного уголка. Среди заросших холмов и горных склонов поднимался сверкающий белый дворец, с которого открывалась чудесная перспектива на темно-синее море и покрытые снегом горные вершины. Ранним утром царская семья, захватив съестные припасы, отправлялась в путь и совершала продолжительные, иногда на целый день, прогулки. Там на костерке жарили собственноручно собранные грибы, и царская чета вместе с детьми весь день наслаждалась восхитительной праздностью.
В другой раз предпринимались дальние прогулки верхом или купание в море. Царь любил все виды физических упражнений, он был блестящим гребцом, ходоком, пловцом, велосипедистом и теннисистом. Теннис принадлежал к самым любимым его занятиям, и он занимался им с истинной страстью. Многие часы ежедневно он мог проводить на корте и вкладывал в игру столько усердия, как будто для него это было самым важным делом.
Проигранная партия могла сильно расстроить его, так что его партнерши, особенно Анна Вырубова, попадали в поистине неловкую ситуацию. Он не любил, когда во время игры велись разговоры, так как всегда был слишком захвачен игрой. Царь также очень любил охоту, в его дневниках самым подробным образом описывалась охота, количество убитых животных.
Так же спокойно, как и в Крыму, протекало их пребывание в финских шхерах. Царская яхта "Штандарт" рассекала воды залива и попадала в лабиринт маленьких безлюдных островов, здесь жизнь также складывалась из ежедневных прогулок в лес, катания на лодке и плавания. Члены семьи бродили по восхитительно заросшим камышами островам, устраивали пикники на открытом воздухе среди зелени, лазали по скалам и собирали разные ягоды. Иногда дети играли с матросами, взятыми для этой цели. Позднее, когда великие княжны превратились в молодых девушек, между ними и элегантными офицерами гарнизона завязывались маленькие и безобидные флирты, за которыми царь наблюдал, добродушно улыбаясь, чем невольно поддразнивал девушек. Вечером все собирались на палубе за столом, царь покуривал сигару и рассказывал о своей юности или обсуждал события дня. Пребывая в счастливом настроении, он однажды заметил, что чувствует, как все присутствующие объединились в одну большую семью.
Только дважды в неделю мирное течение жизни нарушалось фельдъегерем, который передавал царю пакет с важными, требующими срочного решения бумагами. Тогда государю приходилось проводить день-два за письменным столом, пока государственные дела не были закончены и царь не мог вернуться к своим.
Так текла жизнь царской четы год за годом, спокойно и счастливо, было ли это в Царском Селе или в Ливадии, или в Финских шхерах. После свержения самодержавия, когда царь должен был вместе с семьей покинуть дворец в Царском Селе, Александра писала подруге:
"Моя дорогая, несказанно тяжело прощаться с прежде таким шумным, а теперь опустевшим домом, с нашим гнездышком, в котором мы прожили двадцать три счастливых года!"
И позднее, в Тобольске, перед лицом неизвестной и опасной судьбы единственным утешением царской семьи, почти единственной темой бесед, были воспоминания о бесконечно счастливых днях совместной жизни.
"Прошлого не вернуть, - пишет из Тобольска царица Анне Вырубовой, - но я благодарю Бога за все, что было, за чудесные воспоминания, которых у меня никто не может отнять".
Может быть, на всей большой русской земле не было второй такой женщины, более благодарной своей судьбе, считавшей тихую, почти обывательскую жизнь величайшим счастьем. Прежнее существование в узком кругу супруга, детей и единственной преданной подруги Анны было для нее "самым большим счастьем на земле".
* * *
И тем не менее в те "двадцать три года" безоблачного счастья над головами уединившейся в любви царской четы постепенно сгущались тучи, назревала страшная трагедия. В то время как царь нетерпеливо ждал конца скучных приемов и докладов, чтобы поспешить в объятия любимой Алике, пока он под радостный детский смех скатывался с горки или собирал в лесу грибы, либо вечером на палубе яхты вел милые семейные беседы о незначительных событиях дня, пока он играл в теннис, катался на лодке, охотился, медленно, но неотвратимо готовилась трагическая судьба этой семьи и одновременно несчастье всей Российской империи. С самого начала это "солнечное счастье", словно чума, несло в себе неизбежную катастрофу.
Даже их любовь, эта скрытая от света жизнь друг для друга, была обречена темным роком; никогда призрак разрушения, гибели не появлялся так близко, как перед этой тихой, ничем не примечательной супружеской идиллией. Возможно, как раз эта полная "беззаботность" сама по себе была несчастьем, вероятно, страшная судьба вела свою игру, обманчиво скрывая гибель под маской счастья.
Но и государство этой доверчивой царственной четы уже давно медленно, но верно двигалось навстречу своему крушению, и беда таилась в самой сущности этого государства, в душе, в образе жизни и настроении народа еще до восшествия Николая на престол. Этот страшный рок, следуя железному закону, должен был воплотиться в трагической судьбе последних Романовых и одновременно в крахе России.
Обывательская "семейная идиллия" в Царском Селе была охвачена с первого часа и до страшного конца непрерывной цепью роковых неудач, войной, опасностью, болезнями, смертью и катастрофами. В кажущейся беззаботности всех этих людей постоянно присутствовал мучительный и беспокойный страх: с ранней юности постоянная боязнь новых угроз, опасностей и ударов судьбы повергала обоих в глубокое уныние. Царь, с давних пор склонный к суевериям, с самого вступления на престол мучился странными предчувствиями: ничто, предпринятое им, не может увенчаться успехом, потому что он появился на свет в день великомученика Глеба. Кроме того, за столетие до этого святой чудотворец и ясновидец Серафим Саровский объявил, что в правление царя в начале двадцатого века империю ждут страшные испытания: нужда, война и восстания. Царь Николай верил в это предсказание и к любому делу относился со страхом, недоверием и сомнением.
Уже в ранней молодости некоторые события подтверждали эту веру в неотвратимость судьбы; разве не было его детство омрачено ужасным концом деда, царя Александра Второго, которого разорвала бомба. После этого убийства царем стал отец Николая, а он сам - царевичем, так что уже его вступление в право наследования стояло под знаком кровавого преступления.
Когда наследнику, казалось, улыбнулось счастье в любви, оно сразу же было омрачено всякими неприятностями: молодая принцесса Алике фон Гессен, женитьба на которой была самым сокровенным его желанием, с первого взгляда не понравилась его матери, и императрица делала все возможное, чтобы разорвать помолвку. Только через четыре года после посещения принцессой России, перед лицом умирающего царя, это сопротивление угасло, и Алике была приглашена в Крымский дворец, где тяжело больной Александр Третий принял ее по всей форме как невестку и наследницу престола. Но у молодой пары не было времени порадоваться своему счастью: внезапно скончался Александр Третий, и бракосочетание молодого царя совпало с трауром по отцу. Последние недели перед свадьбой проходили в удручающей атмосфере дома: в покоях юной пары принял смерть старый император. Потом молодые ехали с гробом покойного государя через всю Россию, от одного траурного богослужения к другому.
"У меня была долгая беседа с дядей Владимиром, - записал тогда царь у себя в дневнике, - должно ли происходить мое венчание после погребения публично или частным образом. После чего пришел фельдъегерь, и я до вечера занимался делами. После траурной службы я поехал с Алике на прогулку, но в полседьмого началась печальная церемония, и тело покойного отца было перенесено в большую церковь; казаки несли гроб на носилках. Уже в третий раз пришлось мне присутствовать при траурном богослужении в этой церкви. Когда мы вернулись в пустой дом, мы были совершенно без сил. Бог послал нам всем тяжкие испытания!"
Затем началось долгое путешествие, во время которого царь на каждой отдельной станции описывал мрачные церемонии:
"Мы остановились в Борках и Харькове, где состоялись поминки..."
"В Москве мы вынесли гроб из поезда и поставили на катафалк. По дороге в Кремль десятки раз останавливались, потому что из каждой церкви доносилось траурное песнопение. Гроб был выставлен в Архангельском соборе, после траурной службы я помолился перед святыми мощами в Успенском соборе и в Чудовом монастыре..."
