Виктор Петров - Колумбы российские
Однажды, в 1795 году, пришел иеромонах Ювеналий к архимандриту, отвесил низкий поклон, коснувшись рукой пола и слезно стал просить:
— Отпусти, отче святый, на подвиг… Хочу идти в места расселения язычников, благовестить Слово Божие, крестить неверных, приводить в лоно Церкви христианской, православной…
Архимандрит Иоасаф нахмурился:
— Что ты, что ты там придумал, отче? Куда это ты собрался?..
— Слово Божие хочу благовестить, идти в глухие, нехожие места… миссионерстовать.
Долго уговаривал Ювеналий своего начальника, и тот наконец согласился, хотя и с неохотой.
— Здесь и на Кадьяке много у нас работы, не справляемся, а ты хочешь идти куда-то в глушь… — но все же согласие дал, и Ювеналий быстро собрался и исчез. Поселился он где-то на материке, у озера Илямны, где начал усердно, быть может, чересчур усердно, крестить и венчать диких туземцев. Заодно он взялся и за нескольких русских охотников, живших там с алеутками и индейскими женщинами.
Вскоре и Макарий отпросился и уехал куда-то на далекие острова в западной части Алеутских островов. Осталось всего шесть человек в составе духовной миссии, которым пришлось переносить и голод, и холод вместе с промышленными и Барановым, ожидая возвращения «Феникса» или прихода другого корабля. Шесть миссионеров продолжали свою деятельность и уже через год после своего приезда могли с гордостью доносить, что ими крещено за это время до двенадцати тысяч человек «обоего пола», как они сообщали в письмах в Иркутск. Большим событием в жизни миссии, да и всего населения Кадьяка, было освящение новой церкви. Наконец-то ее постройка была закончена, главным образом усилиями новоиспеченных плотников-монахов.
4
Каждый день с тоской всматривается Александр Андреевич в океан: давно пора «Фениксу» вернуться да привезти припасов, муки и крупы. Изголодался народ. Шесть месяцев еще терпимо, рыбу ловят, а потом — зубы на полку. Собирают ракушки да всякую другую мерзость. Болеть начинают, умирают. Похудели, почернели и монахи — тяжело им. Не этого ожидали они в Русской Америке, а попросить что-либо у Баранова — это как бросить спичку в пороховой погреб. Вскипит сразу, взорвется, оскорбит — никакого уважения у него к духовному сану. Понимает архимандрит Иоасаф, что нет ничего в запасе у Баранова, давно все вышло, но болеет душой за свою братию, видит, как они тают от недоедания, ждут неминуемого конца.
Так еще год прошел, и наступил новый 1797 год. Скупо отметили встречу Нового года. Дни идут и идут, а корабля все нет. Как-то днем — было это 13 октября 1797 года, — сидел Баранов у себя на табуретке, что-то высчитывал, насадив на нос старые окуляры. Вдруг услышал крики:
— Корабль!.. Корабль идет!..
Забыл о мучавшем его ревматизме и, с трудом ковыляя на больных ногах, вышел на крылечко.
И вправду в гавань входил корабль, чьи очертания показались знакомыми. Ну конечно, это же «Феникс»!
Все селение, все, кто там был, услышали крики и ринулись к берегу. — Спасены… наконец-то…
И, действительно, помощь пришла в самый критический момент. Не приди «Феникс», вымерла бы вся колония. Долго, до поздней ночи продолжалось веселье в казармах, люди ожили, досыта поели, выпили водки — и вот уже забыты невзгоды. Песни запели, одна другой веселее, ноги сами пошли выплясывать. Баранов дал полную свободу — веселись, народ!
Много новостей привез «Феникс» — и о кончине матушки-императрицы Екатерины Великой, и о смерти Шелихова, что очень опечалило Баранова. Он уже заранее заготовил письмо об отставке, невмоготу ему стало продолжать так работать и чего-то добиваться, когда все мысли только тем и заняты, как бы накормить людей да и самому набить чем-то брюхо. А тут слезное письмо Натальи Алексеевны. Пишет Шелихова — не покинь нас, Александр Андреевич, без нас и без покойного мужа развалится дело… Другой новостью был вызов архимандрита Иоасафа в Иркутск, где он должен быть хиротонисован во епископа Кадьякского и Американского…
Как-то веселее и радостнее стало на душе у всех. Быстро оправились люди, прибавили в весе, да и Баранов повеселел, не так уж нападал и грозился на монахов. Один только архимандрит печалился: оставляет своих иноков на растерзание «изверга».
Быстро прошла зима, наступила весна 1798 года, и опять «Феникс» стал готовиться к отходу в Охотск, увезти туда нареченного епископа да и новую партию мехов отправить. Приказано было «Фениксу» в Охотске не задерживаться и вернуться, если не в конце года, то не позднее весны следующего, 1799-го.
«Феникс» отправился в Охотск и увез туда архимандрита Иоасафа, который взял с собой в помощь молодого отца Стефана. С их отъездом состав миссии уменьшился до четырех человек.
Еще до отъезда архимандрита пришли тревожные вести из глубины Аляски, куда ушел миссионерствовать отец Ювеналий. Нетерпелив был Ювеналий. Хотелось ему поскорее окрестить туземцев. Где увещеванием, а где и силком он сотнями крестил людей. Слухи доходили, что туземцы часто сопротивлялись Миссионеру, противились обряду, но он, пользуясь авторитетом компании и страхом перед Барановым, продолжал крестить старых и малых. Что-то случилось, видно, там, в глубине материка, но туго натянутая струна лопнула… Не стерпели люди и порешили энергичного монаха-миссионера. Дошли слухи, что изрубили его на куски рассвирепевшие новокрещенные. Не поверил этим слухам архимандрит Иоасаф, но так до своего отъезда и не добился достоверных сведений о судьбе своего подчиненного. Сведения с американского материка доходили скупо, сообщения с ним не было никакого, и если верить этим скупо приносимым слухам, так отец Ювеналий был убит еще в 1795 году на озере Илямне, за три года до отъезда Иоасафа в Сибирь.
От отца Макария уехавшего на западные Алеутские острова тоже не приходило никаких вестей и никто не знал, был ли он еще жив, или его постигла судьба Ювеналия. Оказалось, что отец Макарий, особенно ненавидевший Баранова, умышленно избрал западные Алеутские острова ареной своей проповеди Евангелия среди туземцев. У него была задняя мысль — каким-то образом перебраться на материк сибирский и пожаловаться властям на безобразное обращение Баранова со служителями церкви и с его подчиненными вообще.
На одном из островов он встретился с конкурентом Шелиховской компании купцом Киселевым, ненавидевшим компанию, которая явно стала пользоваться расположением правительства. Киселев уступил просьбам Макария и переправил его на материк на одном из своих кораблей. Обо всем этом архимандрит Иоасаф узнал только после своего прибытия в Иркутск. Таким образом, из восьми миссионеров на Кадьяке осталось у Баранова только четверо в ожидании возвращения Иоасафа уже в епископском звании. Инок Ювеналий стал первым мучеником православной церкви на американской земле.
Отец Макарий, добравшись до Охотска, подал жалобы на Баранова и вообще на Шелиховскую компанию местному охотскому начальству и в подтверждение своих обвинений демонстрировал несколько алеутов, которых он привез с собой и которые якобы пострадали от Баранова. Не получив никакого удовлетворения, он выехал в Якутск и оттуда стал писать письма и высшим духовным властям, и правительственным учреждениям в Петербурге с жалобами на жестокость Баранова и его служащих. В своем письме из Якутска от 5 октября 1797 года он писал:
«В 795-м году послан был на Лисьи острова к Алеутам — на судне Фениксе, куда и прибыл благополучно, будучи на островах сих до 25-го июня 1796 года, окрестил более тысячи человек островских жителей»…
Закончив перечисление своих достижений, он продолжал:
«В течение того времени столь был стеснен Шелиховой и Голиковой компании передовщиком Вологодским мещанином Кочютиным и работными их людьми, что даже оне покушались на жизнь его, единственно за то, что он защищал островитян»…
Искренне возмущен был Макарий порядками во владениях Шелиховской компании и во всем винил Баранова. В своем ослеплении от ненависти к Баранову, он собирался отправиться в Петербург со своими алеутами, чтобы лично принести жалобу на своего врага высшим властям.
В другом письме на имя Святейшего Синода из Якутска иеромонах Макарий опять жалуется на Баранова. Прошло немного времени и Макарий сумел добраться до Иркутска, а оттуда с помощью «доброжелателей» компании прибыл в Петербург, где стал обивать пороги начальствующих лиц. К счастью для компании Шелиховых, никто не обращал там особенного внимания на жалобы иеромонаха и, более того, высшие церковные власти, которым надоел непоседливый монах, выслали его обратно в Иркутск на покаяние к архимандриту Иоасафу, без чьего ведома он уезжал в столицу.
5
В то время как Баранов со своими людьми с нетерпением ожидал возвращения «Феникса» со столь нужными ему пищевыми припасами, события на материке стали развертываться с необычайной быстротой. В этом было что-то особенное, если принять во внимание, что до сих пор все, касавшееся дел компании, двигалось со скоростью улитки. Архимандрит Иоасаф со своим помощником иеромонахом Стефаном благополучно прибыл на «Фениксе» в Охотск и оттуда на лошадях добрались до Иркутска. В марте 1799 года в Иркутске состоялось посвящение архимандрита Иоасафа в епископский сан, был он наречен епископом Кадьякским, первым православным епископом первой в Америке православной епархии. Новопосвященный епископ Кадьякский не стал тратить времени, быстро собрался, собрал чинов своей новой миссии для усиления штата оставшихся в Кадьяке четырех миссионеров, выехал в Охотск и там, опять не теряя времени, погрузился на свой старый «Феникс» и отправился обратно в Америку. С собой он взял своих старых сотрудников: все того же горячего, страстного в своей миссионерской деятельности иеромонаха Макария и смиренного иеродиакона Стефана.
