Милла Коскинен - О прекрасных дамах и благородных рыцарях
Откуда подобная неформальность в эпоху, которая, как принято считать, параноидально относилась к сексуальности вообще и женской сексуальности в особенности? Грацианский кодекс это объясняет, рассматривая процесс вступления в брак состоящим из двух стадий: стадии изъявление намерения, во время которой между будущими супругами устанавливалась духовная связь, и стадии завершения, когда связь духовная подкреплялась связью физической. Ни к чему были свидетели, если при церемонии обмена клятвами присутствовал сам Бог, который, как известно, всегда и повсюду.
Об удивительной жизни «прекрасной кентской девы»
Как водится, в реальной жизни подобная практика зачастую приводила к интереснейшим ситуациям. Например, жила-была в Г340 году юная девица, рожденная в младшей ветви королевской семьи. По всем обычаям того времени, ее должны были выдать за какого-нибудь аристократического отпрыска, что и было сделано. Правда, в семье с некоторых пор появилось сильное подозрение, что данная девица успела приглядеть себе молодого человека, явно для ее ранга не подходящего. Девицы в двенадцать лет не очень умеют хранить свои секреты, особенно если хотят, чтобы к ним относились как к взрослым. Но подозрение подозрением, а жизнь жизнью. И стала девица женой графского сына. Поскольку жених был не старше невесты, практически брак означал только то, что подростки жили под одной крышей, в доме графа. Все-таки в Средние века не приветствовалось вступление в половую жизнь раньше шестнадцати лет, хотя исключения бывали, как по настоянию жениха, так и по настоянию невесты.
Грацианский кодекс 1140 года
Прошло лет девять. Какие отношения связывали девицу и ее супруга, который через четыре года после свадьбы унаследовал титул графа – неизвестно. Вряд ли граф вообще проводил много времени дома, ведь держатель такого титула имел массу обязанностей перед королем, а Англия воевала с Францией в Столетней войне. Во всяком случае, детей в этой семье не было. Жена графа также ни разу даже не намекнула своему супругу, что супругой его, собственно, не является. А потом грянул гром. В Англию вернулся некий барон, профессиональный солдат, который предъявил требования на супругу графа, утверждая, что они поженились до того, как семья выдала ее замуж. Барона звали Томас Холланд, девицу – Джоан Кентская, внучка короля Эдварда I, а графом был Уильям де Монтегю, граф Салсбери. Разразился скандал, в котором все стороны показали себя не слишком красиво. Потрясенный граф запер свою то ли жену, то ли нет, в башне, пытаясь купировать скандал и предотвратить возможность дачи Джоан показаний, что ему, конечно, не удалось – ведь он не мог отлучить жену от ее исповедника, а исповедник был выше графских проблем. В результате в 1349 году папа Клемент VI брак между Джоан и Уильямом расторг, и Томас Холланд получил свою супругу, тайный брак с которой церковь признала единственно правильным. И жили они вместе не очень долго, но очень счастливо. Со временем утешился и граф, и тоже обрел супругу, которая любила его и ценила.
Но у этой любопытной истории есть продолжение. Оставшись в 1360 году тридцатидвухлетней вдовой с четырьмя (возможно, даже пятью) детьми, Джоан получила признание в тайной любви и давней страсти со стороны самого наследника престола Эдварда, принца Уэльского, известного больше как Черный Принц (по цвету доспеха, а не особенностям внешности или характера). Естественно, правящего короля (Эдварда III) подобные авансы сына в сторону дамы со скандальной репутаций в восторг не привели. И, предсказуемо, Джоан решила создавшуюся проблему знакомым образом, заключив с Черным Принцем тайный брак. Вообще-то, парочке просто повезло, что они имели дело с таким либеральным в вопросах брака королем, как Эдвард III, который вообще позволил всем своим детям сделать выбор супругов по сердцу. Потому что в случае второго тайного замужества Джоан легитимность брака была сомнительной, мягко говоря: в данном случае имело место ограничение для вступления в брак по степени родства.
Говоря вообще, церковь запрещала все браки между родственниками, имеющими общих предков до прапрадеда. Так что можно посмеиваться над одержимостью средневекового дворянства генеалогией, но нельзя не признать, что эта одержимость имела под собой хорошее основание. Незнание и тогда не освобождало от ответственности, и если заключающие брачный союз не хотели, чтобы их лет через – дцать, по требованию какого-нибудь имеющего свой интерес умника, объявили чужими друг другу людьми, а их детей – бастардами, то они доставали из сундуков генеалогические таблицы, выясняли, в какой степени закон делал их родственниками, и испрашивали у Святейшего Престола диспенсацию. И получали.
Вообще родство, скажем, «в первой и второй степени» звучит интригующе. Например, племянница пришлась бы дяде родней в первой степени, а вот тот же дядя той же племяннице – родней во второй степени. Головоломно. А ведь было еще «родство в третьей и четвертой степени». Или одновременное родство по всем четырем степеням. Но современники в этой системе разбирались.
Кроме родства кровного, которое еще можно, потренировавшись, понять, церковь установила родство «принадлежности». Как уже упоминалось раньше, для средневековой церкви секс был не только соединением тел, но и соединением душ, в котором партнеры становились родными, начинали принадлежать друг другу. Очень романтично, но в дела брачные это вносило изрядную путаницу. Потому что даже церковные прелаты зачастую толковали эту «принадлежность» как связующее звено между родней мужа и жены. На самом же деле, жена не становилась кровной родней родственникам мужа, а муж не становился кровной родней родственникам жены. То есть, родня родней – но не кровная. Фома Аквинский выразил это с присущей ему четкостью: «брат или отец моей родной не являются мне родными ни в какой степени родства». На этот счет даже было вынесено решение на IV Латеранском соборе в 1215 году. Все понятно? Ну нет, конечно же. Потому что то же решение запрещало брак между парами, находящимися в родстве «аналогичном», т. е. женщиной и вдовцом ее сестры, распространяющемся на их потомства до четвертого колена. Не спрашивайте, почему, никакой логики в этом нет. Возможно, просто писец на соборе заклевал носом и пропустил пару слов.
Крестные родители рассматривались экклезиастическим законом настоящими родителями, что делало их детей родными братьями и сестрами крестнику, потому как здесь тоже имела место быть духовная связь. Тем не менее, в случае подобного, чисто духовного родства, диспенсация на брак все-таки выдавалась, даже если жених с невестой формально считались состоящими в первой степени родства. Что в случае кровного родства, конечно, не проходило.
По сути, церковь могла признать действительным брак между мужчиной и женщиной, находящимися в запрещенной степени родства, если те могли доказать, что понятия не имели о том, что состоят в родстве. Наверное, подобное и тогда случалось не чаще, чем теперь, но случалось. Оставим в стороне полную логическую абсурдность утверждения того, что брат твоего мужа – это твой родной брат и что замужество твоей сестры делает тебя родной сестрой брата ее мужа. По этому поводу еще Мартин Лютер прошелся, ехидно добавив: «если только тебя не спасут от такого «родства» деньги». Потому что логика логикой, а политика политикой. Торговля диспенсациями действительно обогащала папскую казну несказанно, не говоря о том, что сама система диспенсаций давала Святейшему Престолу огромную власть над европейской аристократией. Так что в этой системе нужно было разбираться, и люди в ней разбирались, хотя и не без ропота на поборы. От системы диспенсаций Англия избавилась только тогда, когда Большой Гарри, король Генрих VIII, решительно и вовремя отделил все свое королевство от своего рода европейского союза тех времен, который пытался координировать Ватикан (надо сказать, тогда уже не с большим успехом, чем сегодняшний Брюссель). Запреты на родственные браки, впрочем, остались в любом случае, исчез только обходной путь к их нарушению.
Разумеется, разбирались в системе и короли. Тем более что в случае брака Черного Принца и Джоан Кентской родство было весьма прямолинейным – оба были потомками короля Эдварда I. Поэтому королевская чета вздохнула, смирилась с фактом, и Эдвард III просто запросил у Святейшего Престола диспенсацию на брак своего наследника. И получил. И сыграл молодым великолепнейшую свадьбу 10 октября Г36Г года в Виндзорском дворце, где уже тайно женатых обвенчал явно архиепископ Кентерберийский. На самом деле Эдвард III и его супруга ничего против самой Джоан не имели, просто они совершенно правильно предвидели, что в будущем наличие у жены наследника престола четырех детей от предыдущего брака породит некоторую путаницу и определенные проблемы. Так и случилось, когда сын Джоан и Черного Принца, Ричард II, стал королем.
