Николай Карамзин - История государства Российского. Том 8. Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич
Готовясь к знаменитому подвигу, юный Царь мог быть уверен в миролюбии Западных Держав соседственных. Швеция и Ливония не требовали ничего, кроме свободной у нас торговли. С Королем Польским мы спорили о титуле и землях Себежских; грубили словами друг другу, но с обеих сторон удалялись от войны. Август оказал даже ласку Иоанну и, не хотев прежде за деньги освободить Князя Михайла Булгакова-Голицу, освободил его даром; прислал в Москву вместе с другим сановником, Князем Селеховским, и писал к Царю: «Думая, что мы обязаны уважать верность не только в своих, но и в чужих слугах, умирающих за государя, даю свободу великому Воеводе отца твоего. Все иные знатные пленники Московские, взятые нами в славной Оршинской битве, уже во гробе». Царь изъявил Августу искреннюю благодарность и с живейшею любовию принял старца Булгакова, 38 лет страдавшего в неволе; выслал ему богатую шубу, украсил его грудь золотою медалью, обнялся с ним как с другом. Изнуренный долговременным несчастием, утомленный дальним путем, старец не мог обедать с Государем: плакал и благословлял милостивого державного сына Василиева.
Не опасаясь ничего со стороны образованных Держав Европейских, Иоанн тем более занимался безопасностию наших юго-восточных пределов. Две вновь построенные крепости – Михайлов на Проне, Шатск на Цне – служили оградою для Рязани и Мещеры. Но важнейшим страшилищем для варваров и защитою для России, между Азовским и Каспийским морем, сделалась новая воинственная республика, составленная из людей, говорящих нашим языком, исповедующих нашу веру, а в лице своем представляющих смесь Европейских с Азиатскими чертами; людей неутомимых в ратном деле, природных конников и наездников, иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами усердия и доблести изгладивших вины свои – говорим о славных Донских Козаках, выступивших тогда на феатр Истории. Нет сомнения, что они же назывались прежде Азовскими, которые в течение XV века ужасали всех путешественников в пустынях Харьковских, Воронежских, в окрестностях Дона; грабили Московских купцев на дороге в Азов, в Кафу; хватали людей, посылаемых нашими Воеводами в степи для разведывания о Ногаях или Крымцах и беспокоили набегами Украйну. Происхождение их не весьма благородно: они считались Российскими беглецами; искали дикой вольности и добычи в опустевших Улусах Орды Батыевой, в местах ненаселенных, но плодоносных, где Волга сближается с Доном и где издавна был торговый путь из Азии в Северную Европу; утвердились в нынешней своей области; взяли город Ахас, назвали его, думаю, Черкасским, или Козачьим (ибо то и другое имя знаменовало одно); доставали себе жен, как вероятно, из земли Черкесской и могли сими браками сообщить детям нечто Азиатское в наружности. Отец Иоаннов жаловался на них Султану как Государю Азовской земли; но Козаки гнушались зависимостию от Магометанского Царства, признали над собою верховную власть России – и в 1549 году Вождь их Сарыазман, именуясь подданным Иоанна, строил крепости на Дону: они завладели сею рекою до самого устья, требовали дани с Азова, воевали Ногаев, Астрахань, Тавриду; не щадили и Турков; обязывались служить вдали бдительною стражею для России, своего древнего отечества, и, водрузив знамение креста на пределах Оттоманской Империи, поставили грань Иоанновой Державы в виду у Султана, который доселе мало занимался нами, но тут открыл глаза, увидел опасность и хотел быть деятельным покровителем северных владений Магометанских. В Тавриде господствовал новый Хан Девлет-Гирей, племянник умершего или сверженного Саипа: он взялся спасти Казань. Послы Солимановы убеждали Князей Ногайских, Юсуфа и других, соединиться под хоругвию Магомета, чтобы обуздать наше властолюбие. «Отдаление, – писал к ним Султан, – мешает мне помогать Азову и Казани. Заключите тесный союз с Ханом Крымским. Я велел ему отпустить всех Астраханских жителей в их отечество, мною восстановляемое. Немедленно пришлю туда и Царя; дам главу и Казани из рода Гиреев; а до того времени будьте ее защитниками». Но сии Князья, находя выгоды в торговле с Россиею, не хотели войны. Астрахань, важная, необходимая для купечества Западной Азии, возникала на развалинах: в ней властвовал Ямгурчей: он вызвался быть усердным слугою Иоанновым, и чиновник Московский поехал к нему для договора. Царевич Астраханский, Кайбула, сын Аккубеков, женился в России на племяннице Шиг-Алея, дочери Еналеевой, получив город Юрьев во владение. – Опасаясь единственно Хана Крымского, Иоанн ждал вестей об его движениях и, собирая войско, готовился иметь дело с двумя неприятелями: с Казанью и Тавридою.
Между тем мятежники Казанские, послав искать себе Царя в Ногайских Улусах, взволновали Горную сторону; к несчастию, открылась весною ужасная болезнь в Свияжске, цинга, от коей множество людей умирало. Воеводы были в унынии и в бездействии, а Казанцы тем деятельнее: отчасти силою, отчасти убеждениями они заставили всех своих бывших подданных отложиться от России. Государь велел Князьям Горбатому и Шуйскому спешить туда с полками из Нижнего Новагорода; но печальные вести, одна за другою, приходили в Москву: болезнь усиливалась в Свияжске; горные жители, действуя как неприятели, отгоняли наши табуны; Казанцы побеждали Россиян в легких сшибках, умертвив всех Детей Боярских и Козаков, захваченных ими в плен. Воеводы знали, что Астраханский Царевич Едигер Магмед едет из Ногайских Улусов с 500 воинов: стерегли и не умели схватить его на пути; он приехал в Казань и сел на ее престоле, дав клятву быть неумолимым врагом России.
В то же время Иоанн, к прискорбию своему, узнал, что не одна телесная, но и душевная зараза господствует в Свияжске, наполненном людьми военными, которые думали, что они вне России, следственно и вне закона, и среди ужасов смерти предавались необузданному, самому гнусному любострастию. Исполняя волю Иоаннову, Митрополит послал туда умного Архангельского Протоиерея Тимофея с святою водою, с наставлением словесным и письменным к начальникам и ко всем воинам. «Милостию Божиею, мудростию нашего Царя и вашим мужеством, – писал он, – твердыня Христианская поставлена в земле враждебной. Господь дал нам и Казань без кровопролития. Мы благоденствуем и славимся. Литва, Германия ищут нашего дружества. Чем же можем изъявить признательность Всевышнему? исполнением его заповедей. А вы исполняете ли их? Молва народная тревожит сердце Государево и мое. Уверяют, что некоторые из вас, забыв страх Божий, утопают в грехах Содома и Гоморры; что многие благообразные девы и жены, освобожденные пленницы Казанские, оскверняются развратом между вами; что вы, угождая им, кладете бритву на брады свои и в постыдной неге стыдитесь быть мужами. Верю сему, ибо Господь казнит вас не только болезнию, но и срамом. Где ваша слава? Быв ужасом врагов, ныне служите для них посмешищем. Оружие тупо, когда нет добродетели в сердце; крепкие слабеют от пороков. Злодейство восстало; измена явилась, и вы уклоняете щит пред ними! Бог, Иоанн и церковь призывают вас к раскаянию. Исправьтесь, или увидите гнев Царя, услышите клятву церковную».
Государь то присутствовал в Думе, то смотрел полки и снаряд огнестрельный, изъявляя нетерпение выступить в поле. Боярин Князь Иван Федорович Мстиславский и Князь Михайло Иванович Воротынский, названный тогда, в знак особенной к нему милости Иоанновой, слугою Государевым, пошли с главною ратию в Коломну. Передовую дружину вели Князья Иван Пронский-Турунтай и Дмитрий Хилков, правую руку – Боярин Князь Петр Щенятев и Князь Андрей Михайлович Курбский, левую – Князь Дмитрий Микулинский и Плещеев, стражу – Князь Василий Оболенский-Серебряный и Симеон Шереметев, а собственную Царскую дружину – Князь Владимир Воротынский и Боярин Иван Шереметев. Уже полки стояли от Коширы до Мурома; Окою, Волгою плыли суда с запасами и пушками к Нижнему Новугороду: но в Царском совете было еще несогласие: многие думали, что лучше идти на Казань зимою, нежели летом; так в особенности мыслил Шиг-Алей: Иоанн призвал его из Касимова в Москву, осыпал милостями, дал ему несколько сел в Мещере и дозволил жениться на вдове Сафа-Гиреевой, Царице Сююнбеке. Будучи не способен к ратному делу, ни духом слабым, ни телом чрезмерно тучным, Алей славился умом основательным. «Казань, – говорил он, – заграждена лесами, озерами и болотами: зима будет вам мостом». Иоанн не хотел ждать и, сказав: «войско готово, запасы отправлены и с Божиею помощию найдем путь к доброй цели», решился ехать немедленно в стан Коломенский.
16 Июня Государь простился с супругою. Она была беременна: плакала, упала к нему в объятия. Он казался твердым; утешал ее; говорил, что исполняет долг Царя и не боится смерти за отечество; поручил Анастасию Богу, а ей всех бедных и несчастных; сказал: «милуй и благотвори без меня; даю тебе волю Царскую; отворяй темницы; снимай опалу с самых виновных по твоему усмотрению, и Всевышний наградит меня за мужество, тебя за благость». Анастасия стала на колена и вслух молилась о здравии, о победе, о славе супруга; укрепилась душою и в последнем нежном целовании явила пример необыкновенного в юной жене великодушия. Государь пошел в церковь Успения: долго молился; просил Митрополита и Епископов быть ревностными ходатаями за Россию пред Богом, утешителями Анастасии и советниками брата его, Юрия, который оставался главою Москвы. Святители, Бояре, народ, проливая слезы, обнимали Государя. Вышедши из церкви, он сел на коня и с дружиною Царскою поехал в Коломенское, где обедал с Боярами и Воеводами; был весел, ласков; хотел ночевать в любимом селе своем Острове и на сем пути встретил гонца с вестию из Путивля, что Крымцы густыми толпами идут от Малого Дона Северского к нашей Украйне. Не знали, кто предводительствует ими: Хан или сын его. Государь не оказал ни малейшего беспокойства; ободрял всех бывших с ним чиновников и говорил им: «Мы не трогали Хана; но если он вздумал поглотить Христианство, то станем за отечество: у нас есть Бог!» Иоанн спешил в Коломну, взяв с собою Князя Владимира Андреевича, коего он хотел было отпустить назад в Москву из Острова.
