Александр Бушков - Неизвестная война. Тайная история США
Кроме того, именно на Юге предпочитали селиться бежавшие из Франции от религиозных преследований дворяне-гугеноты, гораздо комфортнее чувствовавшие себя на Юге среди «классово близких» джентльменов, нежели среди северной «мастеровщины», которую истинный французский дворянин с малолетства привык презирать…
Со временем в состав Юга вошли бывшие французские и испанские колонии, что прибавило Югу национальной пестроты: теперь там в немалом количестве обитали и испанцы, и евреи. Север отличался большей однородностью национального состава (англичане с небольшой примесью голландцев и немцев), а вот генеалогия южан была гораздо более сложной, даже причудливой.
Доставшийся южанам «в наследство» Новый Орлеан, старейший город Юга, был культурным центром, равного которому на Севере долго не имелось. В первые десятилетия существования США интеллектуальная элита, так уж сложилось, обитала главным образом на Юге. Богатые библиотеки – это Юг. Научные лаборатории – опять-таки Юг. Литература, публицистика, философия – снова Юг. Северные высшие учебные заведения очень долго делали главный упор исключительно на богословие – причем в его пуританском варианте…
Еще один аспект проблемы, крайне существенный…
Смело можно утверждать, что Юг был классическим представителем крестьянской цивилизации, крестьянской философии, крестьянского мировоззрения, а Север являл собою цивилизацию городскую. Между этими двумя менталитетами существуют серьезнейшие различия, да что там, явные разногласия – чуть ли не по всем без исключения принципиальнейшим вопросам бытия… Вот оно, подходящее слово для определения сути различий между Севером и Югом. Не разные нации, даже не разные этносы – разные цивилизации…
К 1860 г. сельское население США составляло восемьдесят четыре процента – причем процент городского населения на Юге, соответственно, был гораздо ниже, чем на Севере. К 1860 г. в Нью-Йорке был уже миллион жителей, в Филадельфии – триста тысяч, в Балтиморе и Бостоне – по двести тысяч. Это были самые настоящие промышленные центры с кипучей городской жизнью.
В то же время на Юге только в двух городах, Ричмонде и Новом Орлеане, обитало более тридцати тысяч жителей. Все прочие города, называя вещи своими именами, были просто большими деревнями наподобие наших районных центров…
Так что с уверенностью можно говорить: Гражданская война стала еще и войной Деревни против Города (собственно, примерно то же самое имело место и во времена нашей Гражданской).
Подвергать сомнению ту очевидную истину, что деревня и город – две разные цивилизации, попросту смешно. И все же – несколько обширных цитат из работ западных ученых на этот счет.
Сначала – европеец Дж. Конрад: «Крестьянство представляет собой физически самую крепкую и сильную часть населения, из которой города постоянно черпают своих рекрутов. Из него формируется ядро армии… С политической точки зрения, установившийся характер крестьян и их приверженность к земле приводят к созданию ими процветающего сельского сообщества… Крестьянство во все времена было самым консервативным элементом государства… Его приверженность к собственности, его любовь к родной земле делают его естественным врагом городских революционных идей и надежным оплотом борьбы против социал-демократического движения. Поэтому крестьянство всегда рассматривалось как самая надежная опора любого нормального общества, и, по мере быстрого роста городов, его значение возрастало» (181).
Американский философ, профессор Чикагского университета М. Коэн: «Как правило, земледельческие классы являются чрезвычайно консервативными по своим взглядам и с недоверием относятся к переменам. Зависимость от сезонных урожаев делает их экономически менее гибкими, чем городские купцы. Постоянная связь с землей, узость общественных интересов, многолетняя прикованность к одному месту способствуют местному патриотизму, а не космополитизму, присущему городам, подверженным влиянию чуждых доктрин. Зависимость фермера от финансовых центров, где он получает деньги в кредит, и от промышленных районов, где завершается производство товаров, вызывает в нем упорно ревнивое отношение к городу и недоверие к централизованному правительству, на которое он смотрит как на политическое орудие финансистов… фермер черпает свои идеологические лозунги не из новейших социальных теорий, а из старой американской философии естественного права. Эта политическая оппозиция… испытывает недоверие к культурным влияниям города, так что в деревне быстрее распространяются новые материальные товары, произведенные в городе, чем его идеи… Фермеры лишь внешне подражают большому городу, но его изощренность и культурные тенденции в глазах жителей маленьких американских поселков представляются либо упадком, либо грехом» (83).
Все вышесказанное в полной мере применимо к Югу – разве что придется заменить «фермер» на «плантатор». Южане стали оплотом консерватизма не оттого, что были рабовладельцами, а потому, что были яркими представителями крестьянской цивилизации. Для крестьянина, в какой бы стране он ни обитал, город всегда представляется достаточно подозрительным и определенно враждебным местом. Из города исходят, кроме требования о повышении налогов, всевозможные отвратительные придумки, противные самой крестьянской сути: биржевая свистопляска, финансовые кризисы. Город – обиталище проныр, суетливых мошенников, которые только и думают, как бы поживиться за счет деревни, втридорога всучить ей собственные товары, обмануть, объегорить с помощью всевозможных городских штучек вроде инфляции, дутых акций и всяких дурацких идей. А хлебушко-то лопают крестьянский!
Примерно так, в концентрированном изложении и без тени карикатурности и выглядит крестьянская психология, носителем которой в США были и северные фермеры, и южные плантаторы… Разница между ними исключительно в том, что рабский труд в сельском хозяйстве был на Юге экономически выгоден, а на Севере – нет…
Еще один американский автор: «Уединенно-возвышенное положение богатого сельского джентльмена порождает у него весьма величественные представления. Он становится непогрешимым, как сам папа римский; постепенно приобретает привычку произносить длинные речи, редко терпит возражения и всегда очень чувствителен в вопросах чести».
Кстати, именно это «чувствительное понятие о чести», думается мне, как раз и было причиной того, что в качестве примеров гражданского мужества Дж. Кеннеди пришлось назвать только южан. Городская цивилизация, увы, воспитывает у людей несколько иные качества, нежели крестьянская…
Английский путешественник о южанах: «Они высокомерны и дорожат своими свободами, не выносят ограничений и вряд ли могут примириться с мыслью о контроле со стороны какой-нибудь вышестоящей силы».
Если кому-то эти качества покажутся сугубо отрицательными, признаком некоей отсталости, напомню: именно эти черты характера южан как раз и вызвали американскую революцию и Войну за независимость – южане все это устроили, южане всем этим руководили, южане победили англичан, южане писали Декларацию независимости и Конституцию. Вклад Севера несравнимо меньше – и это тоже исторический факт…
Не в рабовладельческие времена, а в 1930 г. в США вышла интереснейшая, но, увы, до сих пор не переведенная у нас книга «Я займу свое место». Вот что писал о ней М. Коэн: «Она защищает дух старого Юга – сельскохозяйственного, рыцарского, антииндустриального, методистского, открыто провинциального и немножко донкихотствующего в своих попытках повернуть вспять движение индустриализма, захватывающее весь мир».
Южане, таким образом, выступали против индустриального общества, поскольку считали, что оно губит и культуру, и религию – что, признаться, звучит достаточно злободневно и в наше время, потому что именно это мы и наблюдаем…
Американский историк Аптекер видел причины американской революции «в особом опыте колонистов, который сплачивал их между собой и все более отдалял от родины; в самостоятельности экономики колоний, которая развивалась, несмотря на препятствия и ограничения; в общем чувстве недовольства, угнетенности и оторванности. Все это, вместе взятое, делало колонистов новой нацией» (8).
Но в том-то и соль, что то же самое мы наблюдаем и на Юге перед Гражданской войной! Точно теми же словами можно описать и ситуацию 1861 г., только применительно уже не ко всем колониям, а к Югу…
В общем, наличие на Юге рабства и его отсутствие на Севере, как бы странно это кому-то ни казалось, – третьестепенная причина вражды, закончившейся четырехлетней войной. Все было гораздо сложнее. Называя вещи своими именами – Север драл с Юга три шкуры. Не только переработка хлопка, но и весь его вывоз с Юга находились исключительно в руках северян. Решительно всё, начиная с бытовых мелочей, ввозилось с Севера и продавалось втридорога. О чем писал один из южан еще до Гражданской…
