Александр Хинштейн - Тайны Лубянки
Незаметно наступила осень. Известие о петроградском перевороте застало Баткина в Москве.
«Ерунда, – авторитетно заявил он тем же вечером за ужином, – с большевиками народ не пойдет. Всем известно, что Ленин и Троцкий – немецкие шпионы. То ли дело Александр Федорович». – И он смачно вцепился зубами в куриную ногу.
Это была роковая его ошибка. Вне всякого сомнения, в большевистском стане его приняли бы с распростертыми объятиями: профессиональные горлопаны нужны всегда.
Но слишком уж вжился Баткин в свою роль, слишком привык к почестям и рукоплесканиям и не хотел искать добра от добра…
В те дни так думал не один только он. После того как на выборах в Учредительное собрание в ноябре 17-го большевики получили менее четверти голосов, многие искренне посчитали, что новая власть падет со дня на день: слишком уж опереточными казались новоявленные вожди революции.
Воистину, если бы заранее люди умели предвидеть, в какую сторону покатится колесо истории, скольких ошибок и промахов можно было бы избежать. Но, увы, лишь шулера могут угадывать чужие карты…
…Весной 1918-го Баткин бежит на юг и вступает в Добровольческую армию. В ОСВАГе – деникинском отделе пропаганды – его кипучая энергия находит достойное применение.
ОСВАГ – это сокращенно от Осведомительного агентства. Осведомительного во всех отношениях, ибо занималось оно не только и не сколько пропагандой и агитацией (сиречь осведомлением населения), сколько контрразведкой и тайным сыском. И то, и другое Баткину – авантюристу до мозга костей – по душе.
Отныне вся дальнейшая и недолгая судьба его – до самого последнего дня – неразрывно будет связана с тайными службами и тайными же делами…
Симферополь. Май 1921 г.
За кулисами было сумрачно и сыро. Пахло красками. Продираясь сквозь фанерные декорации, Виленский поймал себя на мысли, что думает не о предстоящей вербовке, а о какой-то философской ерунде. О том, например, что работа его во многом напоминает театр, и то, что со стороны кажется верхом изящества – очертания дворцов, парадных залов – на поверку оказывается куском грубо выкрашенной фанеры. Надо только смотреть на вещи не из зрительного зала, а со стороны кулис…
Конечно, по всем канонам, следовало бы вытащить этого акте-ришку к себе – дома помогают и стены – но времени на всякие экивоки уже не оставалось.
Виленский слишком хорошо помнил разговор с председателем ВУЧК. «На раскачку у вас нет ни секунды, – сказал тогда председатель. – Учтите, это личный приказ Феликса Эдмундовича».
Богданов сидел в гримерке и ухоженными пальцами отклеивал бороду.
– Ну кто там еще? – недовольно бросил он, не поворачивая даже головы.
– Михаил Михайлович, – Виленский старался говорить с придыханием. – Позвольте выразить свое восхищение вашей прекрасной игрой. Я смотрел на одном выдохе.
– Спасибо, голубчик, – лесть подействовала, и Богданов развернулся всем телом к вошедшему.
– Нет, Михаил Михайлович, это вам спасибо, – Виленский протянул актеру букет цветов (если со стороны кто увидит или в гри-мерке окажутся посторонние – никаких подозрений: обычный поклонник пришел чествовать своего кумира). – Не мог бы я пригласить вас поужинать, дабы отметить ваш исключительный успех?
– Увы, дорогой мой, – Богданов театрально развел руками. – Сегодня я занят. Как-нибудь в другой раз…
– И тем не менее, Михаил Михайлович, придется со мной отужинать.
– Да как вы смеете… – артист возмущенно сдвинул мохнатые, приклеенные еще брови, но, увидев мандат ВЧК, разом осекся.
– Мне с вещами? – тихо спросил он.
– Ну что вы. Экого вы мнения о наших органах…
Уже наутро подписка, данная артистом Симферопольского театра Михаилом Богдановым о готовности своей негласно сотрудничать с ВЧК, лежала на столе председателя Крымской чрезвычайки.
– А где гарантия, что не сбежит? – спросил Виленского, особоуполномоченного ВУЧК, Фомин.
– В Симферополе у него вся родня. Жена, дети, любовница. Я предупредил, что в случае любого фортеля все они будут расстреляны, как заложники…
Через несколько дней новоявленный агент ВЧК Михаил Богданов сел на пароход, идущий в Константинополь. По разработанной в контрразведке легенде, он ехал за партией краски. На самом же деле Богданов должен был тщательно прощупать своего приятеля Баткина и в случае положительном – установить через него контакт с генералом Слащовым…
Баткин. Ретроспектива-II
Он считал себя удачливым, фартовым человеком. Когда-то в детстве портовая цыганка нагадала ему долгую и счастливую жизнь, предсказала, что увидит чужие страны, будет дружить с королями и князьями – в общем, весь тот стандартный набор небесной манны, которую обычно обещают простакам тонкие психологи-гадалки. Человеку свойственно обманываться и верить в сказки. Вот и он, хоть и понимал, что ерунда это все на постном масле, где-то в глубине души надеялся, что вдруг так и случится. Со временем образ цыганки размылся, затянулся дымкой, но предсказания ее Федор не забыл. И порой, вспоминая запавшие в душу слова, ловил себя на мысли, что жизнь подтверждает предсказание это.
В самом деле. Чужие страны посмотрел. Сначала – Бельгия, теперь – Турция. Видел и Керенского, и Врангеля (пусть не дружил, но в компаниях, особенно в присутствии барышень, любил обронить: «Помню, Александр Федорыч мне сказал… Однажды мы с Петром Николаичем…»)
Он приехал в Константинополь вместе со всеми – в ноябре 1920-го. Сбережений – ноль. Что делать, чем зарабатывать на жизнь? Деятельная его натура не позволяла расслабиться, требовала найти какое-то активное занятие, выход энергии.
Месяц болтался по ресторанам и тавернам, слушал пьяные речи офицеров и купцов: мол, не сегодня-завтра вернемся назад. В дискуссии Баткин не вступал, хотя понимал отменно: никуда уже никто не вернется. Совдепия выдавила их, как выдавливают юнцы прыщи со своего лица.
Баткин был прагматиком. Все свои сильные и слабые стороны знал отменно. Никакой серьезной профессии – той, что могла бы приносить деньги – у него не было. Агитация же его и ораторское мастерство в Константинополе и даром не были никому нужны.
Спасительная мысль в голову пришла внезапно. Информация. Вот товар, который никогда не падает в цене.
В эмигрантском обществе, не таясь, говорили о засилье в Константинополе шпионов. Помимо турецкой контрразведки, активно работали здесь и французы, и англичане. Свою спецслужбу создавал Врангель. Пошли слухи о появлении советских агентов.
Баткин знал всех, и все знали Баткина. Он был вхож во многие дома и учреждения. То, что для прочих эмигрантов было лишь темой для бесед и сплетен, Баткин обратил в деньги.
«Сперва он проявлял суетливость необыкновенную, – осенью 1921-го писал эмигрантский листок „Новое время“, – от украинцев он мчится к первопоходникам18, от первопоходников к сионистам, откуда в штаб Врангеля, жужжит около Слащова, ведет деятельную переписку с Зензиновым19 и Керенским и хорошо осведомлен о большевистских представителях в Константинополе».
Слащов завязывает знакомство с английскими и французскими разведчиками, ищет подходы к туркам. Главной же его козырной картой становится генерал Слащов.
До эмиграции знакомы они были лишь заочно. Вернее, Бат-кин-то, как и все в русской армии, заочно знал Слащова, но для генерала он был фигурой слишком мелкой, незаметной.
В хитрости ума Баткину не откажешь. Едва только услышал он громкие заявления Слащова, узнал о позорном увольнении его из армии, о том, что генерал пишет какую-то убийственную книгу – сразу понял: в этой игре можно поживиться. Слащову нужны такие помощники, как он: пронырливые, безотказные, вездесущие. Конечно, в окружении генерала немало преданных, верных людей, но все они – вояки, способные лишь на дуэли. Дуэли тайные, подковерные – не по ним.
Но как подобраться к Слащову? Прийти с улицы? Неровен час – заподозрит неладное и прогонит. Нет, в таких ситуациях нужно действовать тоньше.
Прознав, что Слащов вместе со своим начальником штаба генералом Дубяго20 снял дачу на берегу Босфора, Баткин селится в той же деревне. Вскоре он как бы случайно знакомится с генералом.
Баткин умеет вызывать к себе доверие (свойство, присущее всем без исключения авантюристам и мошенникам). В славословиях он не стесняется, как не стесняется и в выражениях, если речь заходит о Врангеле. Сердце генерала тает, и вот уже Баткин садится помогать ему с книгой.
Теперь он частый гость на генеральской даче. С каждым новым визитом его все меньше перестают стесняться, воспринимают уже как своего. И в один из вечеров он узнает, что Слащов ведет тайные переговоры с резидентом Москвы. Сладко засосало под ложечкой: значит, не ошибся он в расчетах, Совдепии нужен опальный генерал.
Но иные посредники Баткину не нужны. Он, и только он один должен иметь монополию на Слащова, быть его официальным, как сказали бы сейчас, дистрибьютером.
