Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Правда, все самое интересное, что происходило в мире, как эту химию неорганическую и органическую, которые она преподавала, можно применять в быту, почему девочкам полезно мыть пол не шваброй, а руками (а вот догадайтесь-ка!), – и прочую полезную информацию мы узнавали именно от нее.
И стишок я этот помню до сих пор:
Сера, сера – буква S,
32 – атомный вес.
Сера в воздухе горит,
Получаем ангидрид.
Ангидрид плюс вода —
Это будет кислота.
Тишина на ее у роках была!.. Скрип стула – как взрыв.
И взрывы, хоть и редко, но тоже были. Правда, слабенькие, так сказать локальные, – это уж когда совсем не то, что надо, не с тем, чем надо, сольешь. Но не это приводило ее в тихое бешенство. Человек педантичный и перфекционист (тогда мы слова этого не знали, но сейчас, вслушиваясь в его угрожающее звучание, понимаю, что это о ней, Лине Савельевне!), она любила, чтоб все было красиво, четко, по этому не дай бог тебе залить реактивами аккуратные наклейки на пробирках! Тут же в тишине раздавался ее крик:
– Этикеткой вверх!
Когда мы после выпуска собирались компанией, и кто-то из ребят начинал разливать вино, все дружно вопили:
– Этикеткой вверх!
Наливающий (ну, чтоб сказать короче!) с деланым страхом на лице нервно поворачивал бутылку этикеткой вверх, и за этим следовал всеобщий вздох и истерический хохот! Постороннему не понять, что тут такого смешного, а для нас, переживших уроки химии, это была фишка.
Но если вы решили, что наша Лина Савельевна была страшным тираном, – ошибаетесь! Мы помним ее с теплотой. Кстати, и из химии много чего.
* * *Конечно же, прозвища у нас в классе были, и учителям мы их тоже давали. Но они не были злобными, – чаще всего от имени или от фамилии. Один учитель был «Квадратом» – потому что звали его Иван Иванович. Вот фамилия слегка подгуляла, до «Куба» не дотянула: Сидоров.
Всегда подтянутый, с серебристой седой головой, он был еще не старым (на взгляд наших девчонок) и красивым. А от его фотографии в форме морского офицера, что висела на стенде «Наши учителя – участники Великой Отечественной войны», и вовсе глаз нельзя было оторвать!
Правда, у нас в классе он кроме скучнейшей астрономии ничего не должен был преподавать. Но наш десятый «А» вечно путал планы дирекции.
Вот, к примеру, прислали нам 1 сентября новую физичку. Как зовут – не помню, а вот ее грохочущий мотоцикл «Урал» с коляской, на котором она лихо подкатывала к школе – еще как! Выглядела она – не дай тебе боже!.. Я сама несколько лет проработала в школе, но и до этого четко усвоила, что встречают ученики по внешнему виду, и эта первая встреча закрепляется в их сознании… А физичка – по всему было видно – плевать хотела на свою внешность! Чего стоила прозрачная белая блузка с темно-вишневой «комбинашкой» под ней! И вечно мятая юбка в бантовку (с такими мягкими, бантовыми складками). И шлепанцы – тогда их называли пантолеты. Да ладно бы они, а если на грязные ноги с растрескавшимися пятками?! В общем, вы поняли, что то чувство неприязни, что мы к ней дружно испытывали, я пронесла через эти годы нерасплесканным.
Только не делайте скороспелых выводов, что мы встречали по одежке и… всё. Нет, провожать ее по уму тоже как-то не получилось. Приученные предыдущей физичкой все записывать в тетрадь, мы дружно заполняли страницы формулами. А вот дома, готовясь к уроку, я была неприятно удивлена: мои записи сильно расходились с учебником. На следующий день мы обменялись информацией, и выяснилось, что это не я напутала – уф! – а весь класс добросовестно зафиксировал то, что напутала наша учительница.
Тут же мы отрядили к директору делегацию с протестом. Я всегда почему-то в нее попадала… И всегда повторялась одна и та же история: на суровый вопрос директора: «Что опять в десятом “А” случилось?» – все скромно молчали и толкали меня в бок. Василий Степанович поворачивался ко мне: «Ну, Соколова?..» И мне приходилось соло передавать наши общие требования.
Так было и в тот раз. Только в ту минуту в кабинет директора зашел завуч, Борис Антонович, которого все боялись просто до дрожи в коленках. Директор кивнул ему:
– Разберитесь.
И тот пошел с нами на урок разбираться. Нам от его присутствия было плоховато, а вот что чувствовала физичка-мотоциклистка, можно себе представить: под пристальным взглядом завуча она краснела, бледнела, запиналась на каждом слове, а в каждой формуле делала ошибки… Нам даже жалко ее стало. Особенно когда в конце урока Борис Антонович глубоко вздохнул и сказал:
– Ну, ребята, а теперь попрощайтесь с учителем. Навсегда.
И физичка, взревев мотором, исчезла из нашей жизни.
Физику вести у нас стал Иван Иванович. Его никто не боялся, и я не боялась. Но физику как предмет продолжала ненавидеть. Она платила мне взаимностью… Когда на очередной контрольной я от страха выстукивала зубами «SOS», «Квадрат» подошел, заглянул в мою тетрадь, ткнул пальцем:
– Здесь – правильно. А это исправь…
И тихонько подсказал решение. Но даже тогда я умудрилась напутать и получила… четверку! Моему счастью не было предела, а Иван Иванович, раздавая листки, укоризненно покачал головой:
– Ах, соколики-соколики, – почему-то именно так, во множественном числе, – такой симпатичный человек и так несимпатично написала…
Класс дружно грохнул от смеха. С той поры я так и осталась «соколики», и за мной закрепился «титул» его симпатии.
Меня всегда интересовало: знают ли учителя свои клички? Ну, Иван Иванович уж точно знал. К этому и я приложила руку.
Дело было в мае: настроение, несмотря на скорые экзамены, отличное. Мы горячо что-то обсуждали, вероятно, связанное с физикой, потому что я сказала:
– И тут «Квадрат»… – повернула голову и в большом зеркале, что стояло у нас в холле, увидела отражение Ивана Ивановича, который внимательно прислушивался к нашему разговору…
Я на полуслове захлопнула рот и опустилась на скамейку, а учитель молча проследовал дальше. Девчонки повалились от смеха. Тут подошли другие одноклассники и потребовали рассказать, о чем, собственно, смех. Ну, и я восстанавливаю мизансцену:
– Я говорю: «Тут “Квадрат”», поворачиваюсь к зеркалу и…
Да, я поворачиваюсь к зеркалу и… опять вижу в нем отражение Ивана Ивановича! Все на минуту замерли, а потом был такой хохот, что из учительской выбежали разбираться. Но нас уже и след простыл!
О физике я до сих пор вспоминаю с ужасом, а о нашем «Квадрате» – с теплотой! Нет-нет да и отзовется из прошлого звонок:
– Ну, соколики, как дела?..
Ирина Одинцова
«Кто там шагает правой?..»
Наш класс усиленно накачивали по патриотической и пионерской линии. Почему именно нам так «повезло»? Дело в том, что в 1961–1965 годах в московской школе № 19 – ныне им. В. Г. Белинского – нашим классным руководителем была Антонина Алексеевна Хохрякова (именуемая учениками «Двааха») – парторг школы и учитель русского языка и литературы.
А еще в нашем классе училась милая девочка по имени Мила – дочь старшего пионервожатого нашей школы. Поэтому градус советско-патриотического воспитания в нашем классе был более высоким, чем в других.
В шестом классе мы боролись за звание лучшего пионерского отряда Москвы и заняли второе место. Подведение итогов этого конкурса происходило в мае. Надо ли говорить, что все второе полугодие нас нещадно муштровали. Когда я читала повесть Куприна «Поединок», на меня нахлынули воспоминания о подготовке к нашему конкурсу. На каком-то этапе претенденты должны были промаршировать по Красной площади. А меня в это время одолевали подростковые фурункулы, поэтому на шее красовалась марлевая повязка. Кто-то из организаторов, увидев это, велел: «Немедленно снять с нее эту повязку!!!» Но я не далась и так и осталась при своей повязке.
У меня не осталось воспоминаний о каких-то случаях, происшествиях из ряда вон выходящих. У нас работали знающие учителя-предметники, оставившие о себе добрую память. Преподавал в нашей школе и знаменитый на всю Москву учитель литературы Д. Я. Райхин. Только нам не повезло с этим предметом, зато пионерско-патриотического угара было с избытком, настолько, что я твердо решила не вступать в комсомол и после восьмого класса перешла в другую школу.
С преподаванием русского языка наша «Двааха» кое-как справлялась. Но как только начиналась литература, меня одолевали уныние и тихая ярость, так как при мне издевались над классиками. Впрочем, примерно треть урока наша классная объясняла, что нам «нужно наклеить» для классной комнаты, или домашнего задания, или еще для чего-то. Значительная часть заданий по литературе состояла из каких-то поделок. Не радовало, что опять надо будет дома откуда-то вырезать и калечить какие-то издания, что-то клеить. Но немного грела мысль, на какое-то время наша учительница оставит в покое беззащитных классиков.
