Теодор Гладков - Легенда советской разведки - Н Кузнецов
На самом деле Николай Кузнецов за границей никогда не был, за пределы Москвы в служебные командировки выезжал два-три раза, в том числе в Западную Украину.
Произошло это так...
Весной 1941 года чекисты обратили внимание на то, что один из сотрудников германского посольства, занимавший в иерархической табели о рангах ступеньку весьма незначительную, вдруг изъявил желание съездить в Черновицы.
Просьба вполне заурядная, но сотрудник этот - назовем его "Карл" - был установленным опытным разведчиком, гауптштурмфюрером СС, ранее работавшим в Чехословакии, Венгрии и Польше. Формальный предлог для поездки - выявление лиц немецкого происхождения, желающих репатриироваться на историческую родину (это предусматривалось соглашением между Германией и СССР). Но такие лица фактически покинули Западную Украину и Западную Белоруссию, а также прибалтийские республики еще в 1939-1940 годах. В Черновицах за Карлом наблюдали - безрезультатно. Теперь вот от него поступила повторная заявка на поездку в Черновицы. Что же такое особенно заинтересовало опытного разведчика в маленьком, красивом и уютном городе на берегу Прута?
Кузнецову предложили поехать в Черновицы и завязать с Карлом знакомство. Билет ему купили в то же самое купе, в котором должен был ехать и немецкий дипломат. Этим же поездом выехал и оперативный работник сопровождения.
В дороге представились друг другу самым естественным образом, как и положено в дороге попутчикам.
- Лев Михайлович, - первым назвался высокий моложавый мужчина с небольшим саквояжем, вошедший в купе вторым. - Работник сферы культуры.
(Кузнецов был предупрежден, что при случайных знакомствах Карл представляется по-русски, так что собеседник естественно полагает, что имеет дело с соотечественником, то есть советским гражданином.)
- Рудольф Вильгельмович, авиационный инженер, - назвал себя Кузнецов, протягивая попутчику руку.
Отметил, как чуть дрогнули губы Карла, когда тот услышал немецкое имя и отчество.
Вместе они вечером сходили в вагон-ресторан, поужинали, немного выпили - Кузнецов был к спиртному совершенно равнодушен, но при надобности мог составить компанию, при этом держал алкоголь хорошо, никогда не пьянея. Вернувшись в купе, долго болтали на разные темы, сыграли несколько партий в шахматы. Утром, за завтраком и чаем, "Лев Михайлович" как бы между прочим полюбопытствовал, почему у советского инженера немецкие имя и отчество.
- Так я и есть немец, - простодушно рассмеялся Николай. - У меня и фамилия немецкая - Шмидт. Мои родители переселились в Россию задолго до войны. Дома говорили по-немецки.
(Тут следует заметить, что, готовясь к исполнению роли Шмидта, чьи родители происходили из Саара, Николай научился говорить по-немецки с архаизмами начала века, к тому же характерными именно для этой земли, именно так, как должны были бы говорить его мифические родители.)
И снова у попутчика что-то дрогнуло в лице.
Расставаясь на перроне Черновицкого вокзала, новые знакомцы договорились продолжить знакомство в Москве. Впрочем, предложил Лев Михайлович, почему бы им не пообедать как-нибудь и здесь. Условились встретиться через два дня в три часа в ресторане гостиницы "Палас" на улице Регины Марии, тогда лучшей в городе.
Эти два дня местные контрразведчики неотступно следовали за Карлом. И на этот раз он не совершил ничего противоправного или просто подозрительного. Заинтересовало их лишь одно обстоятельство: каждое утро Карл сам умело вел наблюдение за Шмидтом - проверял, действительно ли тот посещает предприятие, на которое был командирован своим заводом. Это был хороший признак: значит, немецкий разведчик всерьез взял Шмидта на замету.
За обедом в "Паласе" попутчики вели себя почти как старые знакомые. Разговор был оживленный, на самую разную тематику, но, как показало позже прослушивание пленок звукозаписи, Лев Михайлович ненавязчиво, но весьма умело прощупал биографию Шмидта.
В Москве они встретились несколько раз. Карл явно, хотя весьма осторожно и профессионально, вел дело к вербовке Шмидта, нажимая на природную любовь каждого этнического немца к фатерланду. В конце концов он признался Шмидту, что тоже немец. Немного пооткровенничал: сказал, что война Германии и СССР неминуема и близка, что все немцы по происхождению, проживающие в Советском Союзе, должны оказывать армии фюрера полнейшую поддержку в эти исторические дни, и тогда после победы их ждут признание и награда.
Как и предвидели в контрразведке, когда готовили эту подставу, Карл, завербовав Шмидта, стал давать ему задания вроде бы простенькие, а на самом деле - весьма серьезные. Например, ему поручили выяснить, что привело к гибели летчика-испытателя Алексеева. Кузнецову эта фамилия ничего не говорила, но в наркоматах обороны и авиационной промышленности сразу поняли, что к чему...
Еще со времен Вильгельма Штибера1 немцы считались в Европе новаторами в области шпионажа. Раньше других они оценили возможности воздушной разведки. К началу тридцатых годов использование аэрофотосъемки было уже далеко не новинкой. И все же немцы, и это при полном запрете Версальским договором иметь военную авиацию, опередили своих бывших (и будущих) противников. В нарушение норм международного права и условий Версаля, они стали производить аэрофотосъемку сопредельных государств в мирное время. Причем, что весьма показательно, еще до того, как Адольф Гитлер в 1935 году открыто порвал со всеми ограничениями Версаля и приступил к формированию полумиллионного вермахта, а также военно-воздушных (люфтваффе) и военно-морских (кригсмарине) сил.
Для этих целей немцы использовали специальную эскадрилью "Ровель", названную так по имени ее создателя и командира Теодора Ровеля (иногда в литературе встречается написание Рувель).
Ac Первой мировой войны, Ровель в мае 1929 года на одномоторном самолете конструктора Гуго Юнкерса "Ju-34" установил мировой рекорд высоты, поднявшись на 12 540 метров. Тогда же он в качестве вольнонаемного служащего поступил на службу в абвер, где и создал звено, которое для маскировки скромно и неопределенно называлось "Экспериментальный пост высотных полетов". Уже тогда самолеты Ровеля с аэродрома в Киле проводили аэрофотосъемку Польши и демилитаризованной Рейнской области.
Вскоре Ровель, как и тысячи других бывших офицеров, восстановился на службе в вооруженных силах. Теперь у него было в распоряжении пять двухмоторных самолетов и группа опытных пилотов-ветеранов. Эскадрилья из Киля перебазировалась на аэродром Штаакен в Западном Берлине. Отсюда немцы начали регулярные полеты и над территорией Советского Союза, вели, в частности, разведку Кронштадтской военно-морской базы, Ленинграда, промышленных районов Пскова и Минска.
Теодор Ровель лично пролетел вдоль Рейна и сделал перспективные съемки возводимых французами укреплений "линии Мажино". С помощью стереографической аппаратуры он отснял также фортификационные сооружения Чехословакии. Снимки произвели огромное впечатление на командующего люфтваффе, бывшего капитана времен мировой войны, которого президент Гинденбург произвел сразу в генералы, Германа Геринга. (Уникальное звание рейхсмаршала Гитлер присвоит Герингу в 1940 году за особые заслуги в разгроме Польши и Франции).
Геринг попросил шефа абвера адмирала Вильгельма Канариса представить ему Ровеля, что и было сделано в 1936 году. Возможности Геринга были несравнимы с таковыми Канариса. Потому было решено передать группу Ровеля в 5-е (разведывательное) отделение генерального штаба люфтваффе. Группа была официально переименована в "Эскадрилью специального назначения". Ровель и его летчики получили новенькие самолеты "He-111". Экипаж такого самолета конструкции Эрнста Хейнкеля состоял уже из четырех человек. "He-111" обладал дальностью полета до 3000 километров, установленная на нем новевшая цейссовская оптика позволяла делать великолепные фотографии с высоты 10 тысяч метров. Радиолокаторов тогда еще не существовало, и в полете самолеты-шпионы с земли были невидимы и неслышимы. Лишь в некоторых случаях самолет можно было обнаружить по инверсионному следу - но это средствам ПВО ничуть не помогало, лишь позволяло отметить сам факт нарушения воздушного пространства.
Если требовалось произвести аэрофотосъемку крупного города с меньших высот, на самолеты наносили опознавательные знаки гражданской авиации. Одетые в штатские костюмы пилоты и штурманы делали вид, что осваивают новые трассы для немецкой авиакомпании "Дойче Люфтганза".
Когда Германия и СССР заключили пакт 1939 года, летчики Ровеля прекратили полеты над советской территорией... на целый месяц.
По-видимому, до немцев дошли слухи о том, что известный советский летчик Михаил Ульянович Алексеев на истребителе И-16 конструкции Николая Николаевича Петлякова испытывал новый форсированный двигатель, позволяющий серийному самолету-истребителю забираться на высоту за 10 тысяч метров. Действительно, в одном из полетов самолет потерпел катастрофу и Алексеев погиб.
