А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
Воинствующее мальтузианство Маунтбеттенов не является предметом стыда или даже смущения. Во-первых, родители Филиппа числятся в списке героев Холокоста за спасение во время войны еврейской семьи Коэнов. Во-вторых, сверхценная идея сокращения человеческой популяции вкупе с легализацией гомосексуальных браков находится в самом центре современного мирового идеологического мейнстрима.
10. Второе дно ревизионизма
Ключевые события середины XX века, предопределившие и распад СССР, и закат Европы, осмысляются российской аудиторией упрощённо и фрагментарно. Отчасти по той причине, что книжный рынок ориентируется на легко усвояемую и в то же время претендующую на сенсационность продукцию. Есть и другая причина — стойкий стереотип, сформированный валом мемуаров начала 1990-х гг., где стереотипное топтание на памяти И.В. Сталина соседствовало с идолизацией и мистификацией деятельности зарубежных спецслужб.
Этому спросу на легкоусвояемое идеально соответствует книга Стюарта Стивена «Операция «Раскол» (Operation Splinter Factor), изданная в Филадельфии в 1974 г. (21) и спустя 28 лет — «не прошло и полвека» — поданная в России как историческое откровение.
Э. Макаревич, автор предисловия к российскому изданию, объясняет «невнимание» к книге Стивена тем, что она была неудобна и Вашингтону, и Москве. Однако уместно предположить и другое: историки её проигнорировали ввиду поверхностности, а ангажированная пресса — из-за расхождения с конъюнктурой.
Вообще говоря, С. Стивен, по рождению Стефан Густав Кон (1935–2004) — слишком своеобразная и стигматизированная личность, чтобы служить надёжным историческим источником. Талантливый и энергичный редактор, невероятный болтун, анонсировавший собственные статьи под вымышленным именем «слушателя» по радио, дважды увольнялся со скандалами из правых британских газет в связи с публикацией заведомо ложных сенсаций, одна из которых была чистым заказным измышлением (подделка письма британского лорда), другая — перепечаткой статьи малолетнего сына консерватора Майкла Говарда, дискредитирующая Тони Блэра. Ещё один скандал был связан с публикацией версии о том, что Мартин Борман жив и прячется в Южной Америке.
Эксцентричному редактору многое прощалось за его обаяние и чистосердечное раскаяние после очередного разоблачения. Разоблачался он и буквально, продемонстрировав (с непонятной целью) своему коллеге по редакции, что он, хотя и еврей, не обрезан. Фактически он был евреем по отцу и немцем по матери, и это было источником его комплексов, которые, по словам его коллеги Питера Добби, подсознательно принуждали его постоянно доказывать свою «британскость» (в том числе игрой в крикет) и свою благодарность стране, которая приютила смешанную католическую семью его родителей. Во всех без исключения некрологах симпатия сочеталась с ироническим описанием психопатического поведения (22, 23, 24).
«Благодарность приютившей стране» в вышеназванной сенсационной книге выражается в том, что Стивен при анализе послевоенных чисток в Восточной Европы прибегает ко всем возможным ухищрениям, чтобы затушевать роль британских спецслужб: дело Ласло Райка в Венгрии, дело группы Сланского в ЧССР и опала Владислава Гомулки и Мариана Спыхальского в Польше изображались как результат единоличной разработки Аллена Даллеса с помощью его агента Иожефа Швятло и используемого втёмную двойного агента-неудачника Ноэля Филда.
Поверхностность, свойственная манере психопата-циклоида, состояла: а) в старании блеснуть новизной концепции (выгодной, впрочем, не только автору, но и МИ-6); б) в обилии белых пятен, делающей эту концепцию неубедительной. Лишь «на бегу», однократно, поясняя, что жертв всех трёх чисток подозревали в титоизме, автор вообще не рассматривает подоплеки отношений Москвы и Белграда в их динамике. Вообще не упоминается имя Моше Пьяде («шавки Тито», по определению Сталина), контакты с которым инкриминировались Сланскому и Клементису (25).
Никак не анализируются мотивы А.И. Микояна, предупредившего чехословацкий ЦК об опасности, грозящей Сланскому. «Повисает в воздухе» смысл процитированного письма Ракоши Готвальду, где ему заблаговременно предлагается принять меры к английским агентам в КГТЧ (называются глава МИД Владимир Клементис, его заместитель Артур Лондон, глава Госплана Людвиг Рейка, замминистра внешней торговли Эуген Лебл и секретарь КП Словакии Отто Шлинг). И наконец, упоминание в чешском процессе имени депутата Палаты общин от лейбористской партии Великобритании, полуфинна-полуамериканца Кони Зиллиакуса объясняется внутренней интригой в этой партии — хотя каким образом эта интрига встраивается в игру Даллеса, остаётся непонятным.
Точно так же остается непонятным внезапное освобождение Ноэля Филда и его брата. Прежде всего потому, что внешняя политика Хрущёва (точнее: Микояна — Хрущёва) представлена в книге как последовательное продолжение курса Сталина. А как тогда понять его попытку флирта с Тито?
Западная публицистическая конъюнктура не могла «взять на вооружение» книгу Стивена по другой причине. Она вышла в свет после уже новых — 1968 года — политических чисток в Польше, которые проводил Гомулка и которые имели вполне определённый акцент «десионизации». И западный медиа-мэйстрим теперь, постфактум, переоценивал направленность судебных процессов 1956 г. над чекистами Ромковским, Рожанским и Фейгиным, тогдашнюю опалу Болеслава Берута, Якуба Бермана, а также Юлии Брыстингер, руководившей антирелигиозным отделом польского Министерства общественной безопасности. Ставить антисемита Гомулку (Александр Галич уже назвал его «гомункулюсом») на одну доску с жертвами чешских процессов Сланским, Лондоном, Швейкой казалось теперь нонсенсом.
В то же время ломать копья с опровержениями по тем же конъюнктурным причинам западному мейнстриму было невыгодно. Потому что стоило копнуть чуть глубже — и выяснилось бы, что арест Ласло Рейка в Венгрии готовил не только Ракоши, но и «икона» демократического социализма Имре Надь, в ту пору вполне лояльный сталинистскому руководству ВПТ.
Что касается советской партийной историографии брежневского периода, то она была ограничена вовсе не боязнью КГБ СССР признать, что их служба, по выражению Э. Макаревича, «недотянула» и пошла на поводу у Даллеса. Во-первых, ведомство Андропова не собиралось защищать деяния Сталина: ни секретный доклад Хрущёва, ни решения XX и XXII съездов не пересматривались, в этом не был заинтересован Брежнев по своим причинам, Андропов — по своим. Матьяш Ракоши, отстранённый Хрущёвым, оставался в ссылке, а Янош Кадар, предавший Райка, вполне устраивал и Хрущёва, и Брежнева как политический партнёр. Обнародовать письмо Ракоши Сталину о вскрывшихся фактах вербовки Райка советским ГРУ без уведомления государственного руководства КГБ, естественно, не считало нужным, а без этой исторической детали подоплека дела была неполной. «Заметание под ковёр» старых и новых внутренних противоречий объяснялась не только нежеланием давать повод недружественным внешним силам для новых интриг, но и намеренным умалчиванием — для сохранения лица — о ключевом психологическом факторе целого ряда восточноевропейских брожений, а именно о факторе личностного контраста Хрущёва и Сталина. Хрущёв, мягко говоря, не был той фигурой, которая могла навеять страх на Гомулку или Надя.
С другой стороны, если бы теория единого авторства Даллеса соответствовала действительности, контрпропаганда 1970-х гг. взяла бы книгу Стивена на вооружение. Сюжет мог бы вылиться в новую многосерийную психологическую драму Юлиана Семёнова (зацикленного на Даллесе) с трагической фигурой Ноэля Филда а-ля профессор Плейшнер.
Но увы, во-первых, красивый концепт, построенный на нескольких личных свидетельствах, не соответствовал действительности. Трайчо Костев действительно имел дело с окружением Тито. Гомулка не имел к нему никакого отношения, зато был терпим к верующему большинству. Дело Сланского было фактически несколькими делами, искусственно связанными в одно по инициативе окружения Готвальда, который в итоге действительно воспользовался и компроматом ЦРУ, и собственными данными об израильских связях группы Сланского — в момент, когда Сталин был заведомо в конфликте с правительством Бен-Гуриона, которое предпочло США в качестве союзника.
Неряшливая книга Стивена вскользь упоминает о расхождении Сталина с Бен-Гурионом, но умалчивает о том, что именно противоборство с Англией стало мотивом для признания Израиля. (Жорес Александрович Медведев потом распишет этот сюжет подробно, вместе с сюжетом о миссии Михоэлса и его сплетнях. К сожалению, в его добросовестном анализе бэкграунда этих сюжетов не хватает одного эпизода — физической ликвидации в Тель-Авиве почти всей советской агентурной сети накануне первых выборов в кнессет, которую исполнила, как утверждалось, американская «спецбригада», присланная Меиром Лански.)
