Дэвид Мёрфи - Что знал Сталин
Что же произошло в действительности? Прежде всего, далеко не все было хорошо и в укрепрайонах первоначальной «Линии Сталина». 11 января 1939 года, незадолго до подписания нацистско-советского пакта о ненападении и секретного протокола, НКВД Украинской ССР информировало Центральный комитет Компартии Украины о плачевном состоянии Киевского УРа: «Из 257 сооружений, имеющихся в районе, только пять готовы к боевому действию. Они состоят в основном из пулеметных огневых позиций, но совершенно не обеспечены специальным оборудованием, таким, как связь, химическая защита, водоснабжение, отопление, освещение и т. д. ‹…›. В 175 из 257 сооружений естественный рельеф (бугры, горы, густой лес, кустарник) ограничивает горизонт обстрела. Передний край долговременной полосы обороны находится всего в 15 км от Киева, что дает возможности обстрела противником Киева, не вторгаясь в укрепрайон ‹…›. Герметические заслонки для пулеметных амбразур датируются 1929-30 гг.» Далее список недостатков продолжается. «Особый отдел Киевского особого военного округа проинформировал командование Киевского ОВО о его небоеспособности, но несмотря на это, ничего не делается», — говорится в заключение. В тот же день подобный рапорт о недостатках в Тираспольском УРе был передан в ЦК Компартии Украины. Первый секретарь Н. С. Хрущев написал на нем следующую резолюцию: «Товарищ Тимошенко. Вопрос очень важный. Надо проверить и обсудить на Военном совете. Хрущев». Но, видимо, указание Хрущева немного значило для Тимошенко, потому что 16 января 1939 года в Киев был послан НКВД УССР третий рапорт по недостаткам в укрепрайонах. На этот раз в рапорте говорилось о Могилев-Ямпольском УРе. Теперь, кроме обычных проблем с проектированием и оборудованием, укрепрайон был раскритикован за нехватку среднего командного состава, особенно артиллеристов. И опять рапорт оканчивался замечанием, что Особый отдел Киевского ОВО представил этот доклад вниманию командующему округом генералу С. К. Тимошенко. Ничего не было сделано. [67]
В ноябре 1939 года, после завоевания новых территорий, существующие укрепрайоны были упразднены, их вооружение отправлено на долгосрочное хранение, а персонал переподчинен. Казалось сомнительным, учитывая их плачевное состояние в начале 1939 года, что сохранение старых оборонительных укреплений будет проведено эффективно. И действительно, когда в июле 1941 года отступающие подразделения Красной Армии попытались организовать позиции для обороны в этих укрепрайонах, они обнаружили их заброшенными и заросшими высокой травой и сорняками. [68]
Строительство укрепрайонов вдоль новой западной границы началось только в 1940 году. И хотя в марте 1941 года ответственность за программу была возложена на бывшего начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, выполнить план по сооружению, оборудованию и укомплектованию новых оборонительных районов было невозможно. К началу войны советские войска сумели построить 2500 железобетонных оборудованных огневых позиций, но только 1000 из них была вооружена артиллерией, а в остальных были установлены пулеметы. Когда началась война, эти «изолированные, недостроенные укрепления были захвачены или обойдены в первый же день». [69]
Решения, которые привели к этой катастрофе, произросли не просто от довольно туповатого сталинского упрямства не отдавать ни сантиметра советской земли, а от нереалистического планирования советских военных, полагающихся на медленный, размеренный переход от объявления войны к пограничным стычкам, а затем к полной мобилизации вражеских сил. Ко времени, когда советское руководство осознало реальную опасность в германском расположении войск на новых границах и попыталось ускорить строительство новых оборонительных укреплений, а так же вернуть в строй старые УРы, необходимые для глубокой обороны, советская промышленность не могла справиться с заданием по их оснащению. К тому же, Сталин оставался убежденным, что Гитлер не нападет на него в 1941 году.
Глава 5. Финны сражаются: Проскурова делают козлом отпущения
Едва советские договоры о взаимопомощи со всеми тремя Прибалтийскими странами были подписаны, как Сталин решил, что настало время передвинуть северную границу с Финляндией. Тартусский договор с Финляндией 1920 года присудил финнам район Петсамо в Арктике и передвинул границу на Карельском перешейке на расстояние всего в 30 километров от Ленинграда. Опасность для города была очевидной, и Сталин в начале 1938 года начал зондировать готовность финнов согласиться на корректировку границы.
В апреле 1938 года он выбрал Бориса Аркадьевича Рыбкина, легального резидента НКВД в Хельсинки, для ведения секретных переговоров с финскими властями. [70] В то время Рыбкин работал в советском представительстве под прикрытием должности второго секретаря по фамилии Борис Ярцев. Заместителем резидента была его жена Зоя Рыбкина, работавшая под «крышей» «Интуриста». В апреле 1938 года они были отозваны в Москву после трехлетней работы в Финляндии, но вечером 7 числа Рыбкин был вызван в Кремль, где Сталин сказал ему о своем выборе. Чтобы облегчить выполнение задания, посол и советник посольства были отозваны в Москву, оставив Рыбкина в качестве временного поверенного в делах. [71]
Вяйне Таннер, один из руководителей Финляндии, с которым встречался Рыбкин, описал его как «энергичного, довольно приятного человека», который, как говорилось, «представлял ГПУ ‹…› государственную полицию СССР ‹…› в представительстве». Тот факт, что он был назначен поверенным в делах, «растопило ледок» в отношениях с финнами, которые знали Рыбкина как «секретаря миссии Ярцева». 14 апреля Рыбкин позвонил финскому министру иностранных дел Рудольфу Холсти и договорился о встрече в тот же вечер. Рыбкин сказал Холсти, что недавно получил полное полномочие своего правительства обсудить вопрос улучшения отношений с Финляндией. Правительство было озабочено, — сказал он, — что Германия может напасть на СССР. Одной из возможностей нападения будет высадка войск в Финляндии, за которой последует бросок в сторону Ленинграда. Склонная к политике нейтралитета, будет ли Финляндия противостоять этой германской агрессии или оставит высадку немцев без сопротивления? Во втором случае, советское правительство не будет ждать германского нападения, но войдет в Финляндию и вступит там с ними в бой. Если, напротив, финны планируют оказать им сопротивление, Советский Союз окажет экономическую и военную помощь и гарантирует вывести войска после войны. После дальнейшего обсуждения министр иностранных дел сказал, что ему необходимо получить согласие правительства для переговоров. [72]
В июне Рыбкин встретился с финским премьер-министром А. К. Каяндером, заявив ему, что если Финляндия гарантирует, что не разрешит Германии иметь там баз, то Советское государство поможет Финляндии защитить себя от германского нападения. Когда Каяндер стал настаивать на расширении финско-советской торговли, Рыбкин ответил, что торговля должна будет подождать до заключения политических соглашений — необходимы финские гарантии, но какие, Рыбкин не конкретизировал. После этого Каяндер попросил члена комитета по иностранным делам правительства Таннера встретиться с Рыбкиным и попытаться уточнить советские предложения, которые все еще оставались секретными даже для советского посла и его штата. Соответственно, 30 июня Таннер встретился с Рыбкиным и попросил конкретизировать предложение. Когда они встретились снова 5 августа, Рыбкин ничего не сообщил, но высказал предположение, что может, было бы лучше перенести переговоры в Москву. Удивленный Таннер заметил, что это может привлечь внимание, и, соответственно, затруднит соблюдение секретности. Они снова встретились 10 августа, но у Рыбкина так и не было никаких предложений. Министр Каяндер посоветовал Таннеру сказать Рыбкину: «Финляндия всегда будет придерживаться политики нейтралитета северных стран; Финляндия ‹…› никогда не разрешит ни нарушения финской территориальной целостности, ни, соответственно, захвата любой великой державой плацдарма в Финляндии для нападения на Советский Союз». Таннер выполнил инструкцию Каяндера, но Рыбкин вновь заговорил о переносе переговоров в Москву. Затем 18 августа Рыбкин зачитал Таннеру заявление на «довольно слабом немецком языке». По существу, в нем говорилось, что СССР будет удовлетворен получением письменного соглашения, в котором говорится, что Финляндия готова отразить возможное нападение, и с этой целью принять советскую военную помощь. Советский Союз изъявит согласие на укрепление Аландских островов, если будет допущен принять участие в вооружении укреплений и проведении наблюдения за их использованием. Он готов гарантировать неприкосновенность Финляндии в пределах существующих границ, прежде всего, морских. В случае необходимости, Советский Союз окажет помощь Финляндии силой оружия. Москва «также одобрит исключительно выгодный торговый договор». [73]
