Анатолий Марченко - Третьего не дано
- И знаете, если умереть, то мне хотелось бы в бою, с маузером в руке! Правда, я никогда не была в настоящем бою, - призналась она огорченно.
- Если не считать боя с юнкерами осенью прошлого года, - напомнил Дзержинский.
- Это случайно, - поспешила заверить она, вспомнив, что, если бы не Мишель, ее выдворили бы с баррикады. - И так нелепо получилось, я даже и помочь-то нашим как следует не смогла.
- А как вы оцениваете свой характер? - спросил Дзержинский.
- Я очень требовательно отношусь к себе, - ответила Юнна. - Мама говорит, что это самоистязание. Но...
бывает и так, что я собой любуюсь. А потом могу вдруг себя возненавидеть. Это очень мучительно.
- У вас есть любимые герои, чья жизнь служит вам примером? - задал вопрос Дзержинский.
- Есть! - кивнула Юнна.
Дзержинский не торопил Юнну с ответом, а она, наконец решившись, прошептала:
- Мария Спиридонова... - И сразу же Юнна заговорила страстно, словно Дзержинский уже оспаривал правильность ее выбора: - Вы же знаете... Она отдала себя революции. Вы же помните... Еще в шестом году она, совсем юная, маленькая, хрупкая, стреляла в царского сатрапа Лужеповского. В Козлове на станции он вышел на платформу. И тут, тут, - Юнна рассказывала так, будто все это происходило с ней самой, - на площадке вагона появилась Мария. Она выстрелила, потом спрыгнула с площадки и снова выстрелила. Все, кто был на платформе, оцепенели и растерялись. Луженовский упал. К Марии подбежали казаки. Один из них схватил за косу, намотал ее на руку и поднял Марию над платформой. Представляете? И она не дрогнула, только попросила: "Когда будете вешать, найдите веревку покрепче, вы и вешать-то не умеете". И если бы на ее месте была я, то поступила бы точно так же!
Дзержинский смотрел на Юнну как-то по-новому, испытующе и удивленно.
- Полный назад... - медленно и раздельно произнес Калугин.
- Вы пе замерзли? - спросил Дзержинский Юнну. - У нас сегодня нетоплено.
- Нет, нет, я вовсе не замерзла, - поспешила заверить Юнна. Щеки ее горели.
- Спиридонову я знаю хорошо, - негромко сказал Дзержинский.
- Конечно же вы ее знаете! - обрадовалась Юнна, готовая рассказывать о Спиридоновой бесконечно долго.
- Чем же она еще привлекает вас кроме личной храбрости?
- Она за народ, за крестьян...
Калугин заерзал в кресле.
- Ну что же, - сказал Дзержинский, вставая. - Закончим на этом. Прошу вас, подождите в приемной.
- Значит, вы мне... отказываете? - растерянно протянула Юнна.
- Стоп, машина, - одернул ее Калугин. - Ну никакой выдержки нет у тебя!
Юнна медленно пошла к выходу и, прикрыв за собой дверь, похолодела: нет, конечно же ее не возьмут...
- Ваше мнение, товарищ Калугин? - спросил Дзержинский, когда они остались вдвоем.
- Сложное создание... - осторожно начал Калугин.
- А точнее!
- Без компаса в голове. Так ее к любому берегу прибьет, даже на малой волне. Короче - девчонка, не вполне понимающая жизнь. Еще чего, Спиридонова - герой! - недобро хохотнул Калугин. - Не из нашего экипажа!
- А из какого?
- Видать, из спиридоновского! - сгоряча рубанул Калугин.
- Из спиридоновского? Ну, это вы, пожалуй, через край хватили, товарищ Калугин. Вы же слышали, чем ей пришлась по душе Спиридонова. А вас разве не изумляет ее храбрость тогда, в девятьсот шестом?
- Так то в шестом!
- Но Юнна же не левоэсеровскую платформу защищает.
- Завихрение у нее в полушариях, - настаивал на своем Калугин. - А нам с ней нянчиться недосуг. К тому же - папаша с золотыми погонами. С ним не совсем ясно.
- Значит, отдадим ее левым эсерам? - спросил Дзержинский. - Или сделаем из нее настоящую большевичку?
- Штормяга такой, Феликс Эдмундович, не до нее.
- Итак, - подвел итог беседы Дзержинский, - что мы узнали? Первое. В революцию она верит, революцией живет. Второе. Она молода, жаждет действия. Третье. Работать будет не в безвоздушном пространстве, а с чекистами. Четвертое. Пример ее дяди, несомненно, поможет ей идти, как вы любите говорить, верным курсом. И пятое, что тоже важно, сумеет, когда надо, перевоплотиться, быть своей в той среде, в которую вряд ли сможет проникнуть даже сам товарищ Калугин.
- И все же... - колебался Калугин.
- А давайте попробуем, - предложил Дзержинский. - И не только потому, что мы буквально задыхаемся без нужных нам работников. Не хочется закрывать ей путь в революцию. Думаю, что не ошибусь, товарищ Калугин, что из нее выйдет настоящая чекистка.
- А если... - Калугин не докончил: ему хотелось спросить, кто будет отвечать, если Юнна завалит важное задание, но он сдержал себя. - Феликс Эдмундович, если разобраться, кто такая эта самая Юнна? Интеллигенция чистейшей воды.
- Интеллигенция? - переспросил Дзержинский. - А чем вам не нравится интеллигенция?
- Хозяин земли - рабочий класс. Он знает, кто свой, а кто враг. По всем параллелям и меридианам, до самого смертного часа. А интеллигентики - куда ветер подует.
- А как же быть с той интеллигенцией, которая служит рабочему классу?
- Все одно: глаз да глаз нужен!
Дзержинский улыбнулся:
- Я ведь тоже из интеллигентов, товарищ Калугин.
Больше того, у отца даже поместье было, захудалое правда, но все же...
Калугин оторопело смотрел на Дзержинского, надеясь услышать, что все, что тот сказал, - шутка.
- Да, из интеллигентов, - повторил Дзержинский, поняв немой вопрос Калугина.
- Ну... Вы - это другой разговор... Вы всю жизнь... - наконец вымолвил Калугин.
- За революцию ты или против революции - вот стержень человека. С нами он или против нас. Несомненно, ядро ВЧК должно быть рабочее, партийное, но если интеллигент хочет идти в наших рядах, разумно ли отталкивать его лишь потому, что он, на беду свою, родился интеллигентом?
- Боюсь, сядет она на мель, - стоял на своем Калугин.
- Жизнь - учитель, - возразил Дзержинский. - Для начала дадим ей задание попроще.
- Понятно, Феликс Эдмундович. И все же остаюсь при своем мнении.
- Работать с ней придется вам, - серьезно сказал Дзержинский. Глядишь, мнение и изменится.
Он нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.
- Пригласите посетительницу. Да, пока не забыл, - обратился он к Калугину. - Я должен прямо сказать о вашей принципиальной ошибке. Насчет того, что "некогда нянчиться". Так недолго превратиться в чиновника, дорогой товарищ.
Юнна вошла медленно, точно слепая. Остановилась возле порога, приготовившись к самому худшему.
- Вы окончательно решили связать свою судьбу с ВЧК? - спросил Дзержинский.
- Да, - тихо ответила Юнна.
- И понимаете ее цели?
- Да, - кивнула Юнна. - Защищать революцию.
- В общем верно. Мы - солдаты революции. Вы станете таким солдатом, если сердце ваше будет чистым и преданным. Запомните это...
- Запомню... - как эхо повторила Юнна, все еще не веря своему счастью.
- Остальное вам объяснит товарищ Калугин. Кстати, вы бывали на митингах, где выступал Владимир Ильич?
- Нет.
Дзержинский открыл ящик стола, достал книжечку.
- Прочитайте вот эту речь Ленина, - протянул он брошюру. - И сравните с речами Спиридоновой.
- Разве у них есть расхождения?
- А вы почитайте, - повторил Дзержинский.
Калугин приоткрыл дверь, пропуская Юнну.
- Задержитесь на минутку, - сказал ему Дзержинский. - Что нового удалось узнать о Громове?
- Пока ничего, Феликс Эдмундович, - виновато сказал Калугин. - Поручено Мишелю Лафару. Жду со дня на день.
- Не упустите Громова, - предупредил Дзержинский. - Спрос прежде всего с вас.
- Есть! - вытянулся Калугин.
- Эти бумаги я уже просмотрел, - сказал Дзержинский, возвращая папку Калугину. - В том числе и извещение о гибели штабс-капитана Ружича. На всякий случай попробуйте навести дополнительные справки через Питер.
- Хорошо, Феликс Эдмундович.
- А что касается Юнны, попрошу вас взять над пей шефство. Подумайте, как лучше приобщить ее к работе.
Наметки доложите Петерсу.
- Есть.
Юнна ждала Калугина в приемной. Они прошли по длинному полутемному коридору в небольшую комнату, где стояло четыре стола. Три из них были пусты, а за одним сидел черноволосый паренек с веселыми, сгорающими от любопытства глазами.
Прежде чем инструктировать Юнну, Калугин вызвал паренька в коридор и негромко сказал:
- Вот что, Илюха. К утру чтоб на столе у меня лежал Мицкевич.
- Мицкевич? - удивился Илья: Калугин всегда сетовал на то, что до книг у него не доходят руки. - Вы будете читать Мицкевича?
- Буду! - рассердился Калугин. - Чего разулыбался?
- Время же не сможете выкроить...
- Выкрою, чего бы это ни стоило! - отрезал Калугин.
8
Гроза, бушевавшая над городом весь день и весь вечер, приутихла, отступила в подмосковные леса, напоминая о себе лишь дальним обессиленным гулом. Стало непривычно тихо.
Ночью здание ВЧК на Лубянке замерло: день, заполненный тревогами и заботами, ошеломляющими событиями, был позади.
Не каждая ночь была столь щедрой, большинство были беспокойнее дня, но если выдавалась такая, как нынешняя, Дзержинский заставлял ее работать на себя.
