Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
венецианского посла,—сделался вновь горячим приверженцем королевских замыслов,
и стал во главе действия. Он умел изгладить в умах мысль о заговоре с королем против
шляхетских вольностей, и разгласил по всей Польше, будто бы король отказался от
войны с Турцией по его убеждению. Великопольские сенаторы благодарили его за
королевское письмо, „в котором де нас его королевская милость уверяет, что ничего
такого не замышлял, чтб причинило бы ущерб нашим правам, и так как ваша милость
был и есть причиною того, за это вашей милости много благодарны®.
Перемена в образе действий Оссолинского очевидна. Через девять дней по разрыве
с Венецией, канцлер явился у венециянского посла и, между прочим, сказал ему, что
„можно бы и не оставлять начатого дела, еслиб только король был уверен, что не будет
оставленъ®, а через несколько недель уведомил Тьеполо, что сенаторская рада
соберется в Кракове и что король нуждается в помощи.
Король действительно нуждался в помощи, то-есть в деньгах, так как после
краковской рады намеревался двинуться во Львов и начать кампанию.
27 (17) июня выехал он из Варшавы в Краков, и в день его выезда выступило ко
Львову 3.000 пехоты. Повелениф вывозить остальные пушки было приостановлено,
дабы не возбудить подозрения.
В Ченстохове король снял с себя саблю, положил на алтарь Богоматери и велел
освятить хоругвь новосформированных гусар. В этом акте Поляки видят его
возвращение к мысли об учреждении ордена и рыцарства беспорочного Зачатия: тем и
другим он мог надеяться привлечь охотников к войне с неверными.
17 (7) июля после коронации королевы, в Кракове состоялось первое заседание
сенаторской рады. Король представил ей то самое, чтб повторял уже целый месяц:
уверял, что никогда ничего противного праву делать не намеревался; что о войне с
Турками не думал; что желал только предупреждать ордынские набеги, но и
64
.
войны с Татарами не имел намерения начинать без дозволения Речи Посполитой,
чему де доказательством служит созванная рада; приготовления же и договоры с
христианскими державами делал в надежде, что Речь Посполитая, несомненно,
согласится на эту войну. Потом представил сенаторам причины, которые склонили его
мысли к Татарской войне. Эги причины были: готовность Москвы воевать заодно с
Польшей и* ослабление Турции, которым надлежит воспользоваться. Но совсем
умолчал о козацком союзе с Татарами, из опасения, чтоб этот секрет не сделался
предметом толков. Наконец, просил присутствующих, чтобы не только сами
согласились на Турецкую войну, да и Речь Посполитую искренно к тому приводили.
Сенаторов было в раде 19; предводительствовали ими 5 бискупов. Все они знали
уже о задуманном открытии кампании, усиливались отвлечь короля от войны и
склоняли к созванию чрезвычайного сейма; наконец объявили, что без третьего, то есть
„рыцарского сословия, второе сословие, (состоявшее из сенаторов) и первое
(представляемое особою короля) не имеют права решать вопрос о предполагаемой
королем войне.
Такую же декларацию получил король письменно и от сенаторов отсутствующих.
Так называемый гремиалъпьш (задушевный) лист великопольских сенаторов и шляхты,
адресованный к королю и коронному канцлеру, признавал, как отеческую
попечителъность монарха, так и пользу войны с Ордою; „но поелику* (писали
Великоноляне) „речь идет здесь о войне наступательной, которой без согласия всех
трех сословий начать нельзя*, то они просили Владислава—свои королевские
предначертания приспособить к общественному праву и приостановиться с военными
действиями, доколе сейм не согласится на Татарскую войну, которая де может навлечь
на государство войну Турецкую: ибо и турецкий „императоръ* должен за своих
подданных, и король не на Татар, а на Турок готовится.
Краковская рада продолжалась три дня. Оссолинский поддерживал мнения
сенаторов, как объявил об этом сам в ответе Великополянам. Согласились наконец в
том, что король сзовет 23 (13) октября сейм и уведомит все державы, с которыми начал
договоры, чтобы прислали на сейм послов с определенным и твердым объявлением,
чего Речь Посполитая может от них надеяться в случае, войны. Наконец, сенаторы
признали войну с Татарами необходимою, обещали склонять к ней шляхту, просили
.
65
только „униженно", чтобы король не выезжал во Львов и не воз-
• буждал этим Турок, а лучше употребил то время на поправление своего
здоровья. Король отвечал, что должен посоветоваться с коронным гетманом, а когда
ему советовали лучше вызвать к себе гетмана, или через верного человека объявить
ему свою волю, он оставил этот совет без ответа и удалился.
Пытались еще однажды, вечером, сделать ему представление об этом деле, но
король, произнося несколько непонятных слов, велел прислуге нести себя в спальню,
откуда тайком уехал в Неполомицы на охоту.
Гпев бискупов-сенаторов обратился на венецианского посла. Едва король уехал, ему
велели, в два часа ночи, выехать за 4 мили от городского округа. Тьеполо поехал
жаловаться к королю, и застал у него графа Магни, который вернулся из своего
посольства с донесением, что, как немецкие князья, так и Торстенсон отказали в своей
помощи.
„Мы сделали вее" (сказал король венецианскому послу), „чти> были в силах. Все
кпязья отказали нам в помощи; весь народ нам воспротивился; мы подвергли
опасности наше королевское достоинство... Но не сожалеем о том; попрежнему стоим
на своем предприятии, и когда б имели достаточно помощи, могли бы теперь
действовать еще успешнее".
К этому прибавил он, что выезжает во Львов; что значительные силы стоят уже на
границе; но если решительный ответ итальянских князей придет поздно, тогда—все
кончено.
Граф Магни получил тотчас повеление ехать в Италию. Король отправил гонцов к
московскому царю и в Персию, а сам выехал во Львов, повелев остальные пушки везти
за собою.
• Поездка во Львов открыла глаза всем, кто до сих пор верил королю, что он с
Турцией воевать не думает. Вспомнили, что еще в мае говорили в Варшаве публично;
что военные приготовления окончатся в июле; что тогда^же король выедет во Львов;
что в первых числах августа выступит в поле... Поэтому выезд его во Львов считали
началом военных действий против Турции.
5 августа прибыл король в город нашего Льва Даниловича. Его сопровождала
королева, вместе с нунцием, французским послом, Оссолинским и несколькими
надежными приятелями. Едва приехал он в столицу Червонной Руси, как его засыпали
письмами можновладников. Шляхта следила за своим королем, как за
т. и.
9
66
.
опасным врагом. Знали, кто входил в архиепископские палаты, где он остановился,
кто выходил. Знали, у кого король был п с кем говорил. Ловили на лету слова его
дворян. Но пе было возможности проникнуть в окружавшую его тайну.
Король сделал смотр войску. Но видя, что вербовка шла вяло, по недостатку денег,
что шляхта сторопится от военной службы, а можновладники проникнуты духом
оппозиции, решился, вместо дальнейшего пути к Подольскому Каменцу, вернуться в
Варшаву. С этим намерением созвал он, под величайшим секретом, военный совет, и
повелел гетману Потоцкому, ставши с обозом под Каменцем, ожидать дальнейших
распоряжений. В то же время козаки вышли вновь на Черное море, а король отправил
изо Львова к султану письмо, обвинявшее Турцию в нарушении мира, так как
Буджацкие Татары не переселены в Крым. Это письмо было вызовом на войну. Король,
очевидно, надеялся, что Порта потребует объяснений и пойдет на уступки, или же
станет грозить войною. В случае благоприятного ответа со стороны венецияпской
синьории и князей итальянских, как опасения, так и угрозы Порты могли только
помочь королю на сейме для начатия войны. Но еелпбы Венеция ответила
отрицательно, тогда вооружения короля и уступки, ожидаемые от Порты, принесли бы
по крайней мере ту пользу Польше, что Буджацкие Татары были бы переселены в
Крым. Во всяком случае, можно было бы, па основании этого письма, начать
переговоры и доказать Порте ясно, что вооружения короля были направлены не против
неё, а против Буджацких Татар.
Между тем гетман Потоцкий, вместо того, чтобы повиноваться королевским
повелениям, донес обо всем сенаторам, а опп советовали ему, с предостережениями и
внушениями, чтобы медлительностию уклонялся от исполнения королевских
