Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
С Игнатьевым и Черняевым соглашались многие влиятельные люди. Испытавшие на себе «путевые стеснения», то есть разбойные нападения на караваны, и «прижимки в городах», русские купцы очень низко оценивали фиксированные на бумаге соглашения с среднеазиатскими ханами[87]. На проведении «твердой политики» настаивал оренбургский генерал-губернатор А.А. Катенин. Проведя в 1858 г. инспекционную поездку по вверенному краю, начальник края направил в Петербург несколько обширных донесений, в которых отмечал: «Не только путешественники, но даже торговцы наши не могут показаться в эти владения, не опасаясь насилия и даже смерти; самые справедливые требования наши принимаются с грубостью и высокомерием»[88].
Катенин, как подобало большому, облеченному доверием Государя начальнику, собрал специальную комиссию для выработки внешнеполитической программы. Дело в том, что губернаторы (они были генерал-губернаторами, то есть имеющими особые полномочия) приграничных губерний обладали расширенными правами, в том числе правом сношения с сопредельными государствами. В состав комиссии были включены начальник штаба войск Оренбургского военного округа генерал А.Л. Данзас, председатель Оренбургской пограничной комиссии В.В. Григорьев, начальник Аральской флотилии А.И. Бутаков, участники посольства Н.П. Игнатьев, Н.Г. Залесов и М.Н. Галкин, а также подполковник М.Г. Черняев, бывший в то время начальником штаба Сырдарьинской линии.
Комиссия, учитывая ее состав, высказалась однозначно за наступательную политику в отношении среднеазиатских ханств. Практически все участники оренбургского совещания сошлись в необходимости овладеть Ташкентом, что позволило бы контролировать не только важнейший перекресток азиатских торговых путей, но и обширный плодородный оазис среди степей и пустынь. Надо признать, что необходимость захвата Ташкента и прилегающих сельскохозяйственных районов была осознана намного ранее российскими политиками и промышленниками.
Предложения Катенина и результаты миссии Н.П. Игнатьева обсуждались в Петербурге в начале января 1859 г. на «совещательном заседании», в котором участвовали министр иностранных дел князь А.М. Горчаков, военный министр Н.О. Сухозанет, министр финансов А.Ф. Княжевич, оренбургский и западносибирский губернаторы А.А. Катенин и Г.Ф. Гасфорд, а также другие видные государственные деятели империи. Наступательные предложения оренбургских «ястребов» были отвергнуты на том основании, что «правительство в настоящее время не имеет в виду завоевательных действий для этой части Азии». Отказ от наступательных действий был мотивирован назревшей европейской войной Франции и Сардинии против Австро-Венгрии, в которую могла быть втянута Россия. Кроме того, военные силы страны все еще отвлекал Кавказ.
В конце 1859 г. стало ясно, что серьезные походы против кокандцев, хивинцев и бухарцев откладываются на неопределенное время, а потому (не только поэтому) М.Г. Черняев принял решение покинуть Среднюю Азию.
На подступах к славе
М.Г. Черняев был воистину рожден для службы ратной, он был, что называется, военной косточкой – потомственным военным. Род Черняевых не был ни знатен, ни знаменит – только в 1783 г. Императрица Екатерина II пожаловала потомственное дворянство деду Михаила Григорьевича Никите Исаевичу Черняеву, так что отец покорителя Ташкента Григорий Никитич родился в 1788 г. уже потомственным дворянином. Ему довелось вместе с армией пройти всю кампанию 1812–1814 гг., участвовать в крупных сражениях, в Бородинском в том числе, быть раненым и награжденным. В 1818 г. русский комендант маленького городка Le Quesnoy (Ле-Кеснуа) на севере Франции майор Новоингерманландского полка Г.Н. Черняев взял в жены дочь мэра города девицу Эсфирь-Шарлоту Лекюие рождения 1798 г. Молодые женились по любви, прожили в браке 50 лет и имели 18 детей, из которых девять умерли в младенчестве. Одним из девяти выживших был хрупкий и болезненный сын Михаил, появившийся на свет 22 октября 1828 г.
Он был способным учеником, с хорошей памятью, прекрасно выучил латынь и греческий и даже в пожилом возрасте на память цитировал Цицерона большими отрывками. Почитателям классического образования он остался на всю жизнь. При этом, естественно, он прекрасно говорил по-французски; это был его второй родной язык.
Сын и внук русских офицеров, он тоже хотел стать офицером, хотя и не отличался физической крепостью. Того же хотел отец. Григорий Никитич брал сыновей на встречи ветеранов Бородинской битвы, где они не только знакомились с легендарными героями, но и проникались гордостью за свое отечество. На этих встречах закладывались основы их патриотических убеждений.
Когда Мише исполнилось 12 лет, Григорий Никитич Черняев определил его в Дворянский полк, то есть в кадетский корпус, находившийся в Петербурге, основанный в 1807 г. Во времена Императора Николая I в этом сословном учебном заведении поддерживалась исключительно суровая дисциплина.
Пришло время выпускных экзаменов, которые кадет Черняев сдал отлично и получил право выбирать часть для прохождения службы. Он выбрал лейб-гвардии Павловский полк.
Уже в 1849 г., будучи 20 лет от роду, М.Г. Черняев был принят в Академию Генерального штаба, которая тогда не пользовалась популярностью в офицерской среде – прием в тот год составил всего 13 человек. С 1845 г. в академии преподавал военную географию и статистику профессор Д.А. Милютин. Черняеву предметы и манера преподавания будущего военного министра казались скучными; за годы учебы в академии (курс был рассчитан на два года) у М.Г. Черняева сложилось отрицательное мнение об этом самом ярком и эффективном государственном деятеле эпохи Великих реформ. Сам же Милютин считал поручика Черняева одним из самых способных своих слушателей.
В аудиториях академии Михаил Григорьевич познакомился и сдружился с людьми, которые много помогали ему впоследствии, – Н.П. Игнатьевым и В.А. Полторацким.
В Крымской войне штабс-капитан Генерального штаба Михаил Черняев участвует в должности порученца героев Крымской кампании генерала Хрулева и адмирала Истомина в течение долгой, изнурительной обороны Севастополя. Ему приходится писать донесения на Высочайшее имя, на одном из которых Император Николай I начертал: «Заметить этого молодого офицера». Его дочь и биограф А.М. Черняева в начале XX в. писала: «М.Г. Черняев с удовольствием любил вспоминать об этом факте и до конца дней своих сохранил искреннее поклонение величавому образу Государя Николая Павловича»[89].
Если отец его Григорий Никитич гордился всю жизнь тем, что был участником Бородинского сражения, то сын имел не меньше оснований для гордости, поскольку восемь месяцев находился в самом центре Севастопольской эпопеи. «Бойня на Малаховом кургане, – вспоминал М.Г. Черняев, – была страшная. Однажды во время обеда шальная бомба упала посреди нас и разнесла все деревянные переборки в башне. Однако я был очень счастлив, так как за все время осады отделался легкой контузией камнем от разрыва бомбы (отчего впоследствии жестоко страдал. – Е. Г.). Пробыв на Малаховом кургане восемь месяцев, я получил Владимира 4-й степени и золотую саблю.
<…>
Малахов курган был взят в 11 часов утра, когда войска обедали.
<…>
На мою долю пришлось ночью отводить войска с бастионов и траншей. Шепелев, присланный к нам вместо Хрулева, полковник Генерального штаба Козлянинов, присланный также кн. Горчаковым, и я переправились из Севастополя последними, когда войск там не оставалось ни одного человека. Мосты были разобраны, и мы переправлялись на лодках»[90].
Такой богатейший боевой опыт, как участие в обороне Севастополя, сопряженное с каждодневным смертельным риском, почти для любого, даже военного человека был бы более чем достаточным на всю оставшуюся жизнь. Повторять снова и снова встречи со смертью охотников немного – Михаил Черняев был из этого меньшинства. Поскучав около двух лет на посту начальника штаба пехотной дивизии, дислоцированной в Польше, подполковник Черняев исхлопотал перевод в Оренбург, то есть в казахские степи, где предвиделись военные действия. Весной 1858 г. он стал начальником штаба Сырдарьинской пограничной линии.
Оказавшись в Средней Азии первый раз, успел по-настоящему он только в двух предприятиях: исследовал дельту Амударьи и по принципиальному вопросу поссорился с начальником Сыр-дарьинской линии укреплений генерал-майором А.Л. Данзасом. Конфликт возник из-за степного разбойника Досчана.
Одним из его «подвигов» был захват известного русского ученого Северцова, который охотился в степи вместе с несколькими спутниками. Северцова изранили, двумя ударами саблей ему пытались отрубить голову, но потом расчетливый разбойник решил взять за него выкуп[91]. В конце концов Северцов попал к своим, а Досчану и его «подельникам» от имени генерал-губернатора Оренбургского края А.А. Катенина была объявлена амнистия. Досчан доверился российским властям, сдался вместе с семьей-бандой, но был арестован по приказанию А.Л. Данзаса и предан военно-полевому суду. Суд приговорил Досчана к расстрелу.
