Коллектив авторов - Смута в Московском государстве
А приход безбожного татарина и приближение его к царствующему городу было напрасным и для нас совсем безвредным ради явного заступления вседержавнон христианам на врагов помощницы, когда сын ее по ее ходатайств> исполнил молитву после святых своего угодника, «миропреподобного» государя нашего Федора, истинно верующем царя. Ибо он устрашил, я знаю, нечестивого и тех, которые были с ним, ночными чудесами: со всех каменных стен, ограждающих крепость,— громом пушек, разбивающих города, так как их слух не привык к этому — к огненной пальбе и громогласному, ужасному грохоту со многими отголосками, в дыме и сверкающем огне,—убивающим многих и звуком, до основания колеблющим землю и потрясающим небо. Из-за этого пришедшего царя объял трепет и страх, пройдя в его кости и душу, и он ночью со всем войском поспешил бежать назад, гонимый при всем его страхе невидимыми преследователями, так что после бегства в течение той ночи он оказался далеко от города, называемого Серпухов, по ту сторону быстро текущей в своем яростном устремлении славной Оки, которая всегда быстрым и глубоким течением своим, как преградой, препятствует наглому нападению на нас. Она от века премудро положена нашим создателем, как немалая защита от варваров, неудобная для перехода стена; она обтекает с юга, где она простирается, большую часть земли нашей и, опоясывая ее как бы поясом, течет быстро, обнимая отведенную ей меру земли, всячески всегда препятствуя врагам переходом чрез ее ложе нападать на нас; для них, кроме других трудностей, не безопасен был и переход чрез нее сюда и туда.
Татар, пришедших пленить нашу землю, мы отогнали от столицы не одним громом огнестрельных орудий, сильно устрашив их; но вместе с этим в то же время сотворено было тогда богом и другое чудо, так как в тот же час, когда напал на них страх, Бог вложил в мысль одному благочестивому воину, взятому в плен во время их прихода к городу и ими задержанному, обмануть их, когда они с принуждением допрашивали его: «Скажи нам,— говорили они ему,— ради чего видим мы в эту ночь в городе такое подобное молнии блистание из орудий и огненный бой, яростно против нас выпускаемый? Какая столице и затворившемуся в ней царю внезапно вдруг случилась радость?— сообщи нам!» Так они сказали ему и вместе с этим вскоре и мукам его подвергли, хотя и не тяжелым. Он же, будучи благоразумен, зная по закону православия, что ради благочестия не напрасно в мучениях и большую претерпеть боль, укрепляемый Богом чрез доброго приставленного к нему хранителя ангела,— насколько скоро мог обнять умом то, о чем его спрашивали,— сшил словом разумно нужную для этого времени «грехо-простительную» ложь, полезную осажденным в городе для освобождения; уповая на Христа, он сказал врагам в надежде, что они этому поверят: «Радость в городе из-за того, что из западных стран, из земель Новгородской и Псковской, "согласно ранее посланным царем приказам, на помощь ему, соединившись вместе, быстро вошли в город многочисленные вооруженные войска, которых царь и жители города с нетерпением ожидали». Когда неприятели услышали это от сказавшего и вместе с известием еще более уверились в этом благодаря тому, что ночью видели они своими глазами,— то в ту же ночь, не дождавшись дня, устремились, как сказано ранее, в настоящее бегство. Они исчезли, подобно тому как обильно вылившиеся из облаков воды, как будто и не было их прихода и ухода. Об этом пленный узник, убежавший с дороги к своим, все подробно, будучи спрошен, нашему царю рассказал; к этому не забыл сообщить и то, что возможно было ему увидеть и что он понял из слов разговаривающих о делах за то время, когда он был у врагов.
Наше православное ополчение, все войско земли нашей стояло тогда на некотором месте вблизи внешних укреплений самого великого города, по ту сторону Москвы-реки; оно называлось попросту — обоз, а по древнему названию — «гуляй». По внешнему виду этот обоз был похож на деревянный город, сделанный из тончайших досок и для защиты верных имел устроенное подобно городским стенам ограждение, наподобие щитов. Каждая часть этих ограждений имела в длину меру в три локтя или несколько более, а в высоту — протяжение в одну сажень; эти части были сомкнуты друг с другом, как разные члены животных телесными жилами, а между собою связаны были скреплением железных цепей. А переход этого обоза с одного места на другое был устроен наподобие пешеходного движения: когда ему нужно было идти — он шел, а когда надо стоять — стоял. А двигался он на колесах; внутри по всей его окружности, как в колесницу, впрягались ослы, и силою их, везущих, обоз двигался на то место, на которое слово начальника над войсками и их расположением приказывало двинуться или где встать; а все животные в нем были совсем невидимыми для глаз вне находящихся. По объему же внутри он имел такую величину, что и большую рать со всем для нее необходимым мог вместить в себе и затворить, и множество оружия, сколько было нужно. А для прямого сопротивления врагам выход на сражение нашим двигающимся в полках силам был свободен с каждой его стороны, потому что, смотря по надобности, когда наступление врагов было соразмерно нашим силам,— открывалась стена; если же нет, тогда они спешно отступают назад, под его защиту; они могли понемногу двигаться, недалеко отодвигаясь от стен, имея у себя за спиной как бы прилепленную к ней защиту, в то же время они имели возможность выходить и не выходить, по воле управляющих, в том случае, когда наступит удобное время; а отходят они от ограждения настолько, насколько наблюдающий за всем происходящим по своему разумению времени им укажет. Прочность же его внешнего строения такая: он может задерживать пущенные из лука стрелы, защищая от вреда, приносимого ими, и отлично притупляя их, но только их, а не иные, хотя бы и мелкие огнестрельные снаряды; тем более не может защитить от тяжелых орудий, начиненных сильно взрывчатыми веществами, выстрелы которых с многим огнем и клубами дыма подобны грому и страшному громогласному рыканию. Грозного приближения их, невидимо летящих по воздуху и разбивающих стены, сделанные из камня и железа, внешние тонкие стенки его совсем не выдерживают, и тем более крупных: тонкую постройку его (обоза) они легко разбивают, как стекло, или, лучше сказать, как построенную из песка. Но если даже это умелое строение было полезно только в определенное время и при одних обстоятельствах, все же оно бывает очень нужно в таких случаях, так как тогда такой щит охраняет от бед.
Непосредственные очевидцы говорят, что мысль о построении этого искусного сооружения вначале принадлежала одному князю, по имени Михаилу, по прозвищу Ивановичу Воротынскому. Им впервые придумано было это хитрое ускроение; он был поистине великий советник при царе и властно приказывал сделать то или другое, особенно же в военном снаряжении, на основании слова самодержца, подтвержденного врученным ему на это приказом с печатью. В военном деле он, сказывают, во всем был весьма искусен; он смог премудро сделать такую защиту для охраны православных воинов от вражеских стрел, частое уязвление которыми, подобное укусу змеи, приносит болезни; устроитель этот жил и при державе ранее бывших царей.
Во время указанного ранее ополчения против неверных в той ограде были собраны вместе все великие благородием, главные правители всей державы; между ними же был и первый правитель дел, тот завистник, который с того времени и ранее стремился мыслью к царскому месту: проявление этого его желания видно и в скрытом образе и познавалось от дел, хотя и не обличалось. Все величайшие от древних времен столпы, которые и без него все, от малого до великого, снаряжение, необходимое для настоящего случая, могли бы устроить, бездействовали, еще ранее охваченные страхом перед этим властолюбцем; они возвышались над ним только именем и местом, но не властью, а по существу совсем не имели никакой власти. Подобно пчелам, когда они бывают около своей матки, они вокруг него проявляли чрезмерное прилежание, но он по природе был подобен льву, а они подчинялись ему из-за страха. Так один он преобладал над всеми ими, и тогда еще более усилилась над всеми его власть, честь и слава, так что и при самом царе все не боялись и не стыдились хвалить его чрезмерными похвалами, прославляя и возвеличивая его до того, что едва не сравнивали его с царем; от этого он еще больше укреплялся в своем желании. Око державного все это видело, и слухом он сам все это слышал, потому что божественная душа его не нуждалась для всего этого в свидетеле или обличителе; однако, что думал обо всем этом царь,— был ли он, по словам некоторых, вне плоти или в теле, слушал или не слушал,— ясно узнать об этом или изведать глубину царского сердца простецам невозможно; неузнанное осталось и непостигнутым,— каждый знал только, что благонравие не допустит царя до злобы. Когда же святые уши угодного Богу по плоти царя нашего, несомненно молящегося вместе с другими, в душе молящимися о царстве, не привыкшие принимать всякий ложный слух, получили достоверную весть о богопротивном царе, об отступлении его от города и для всех совершенно неожиданном далеком бегстве,— тогда тот любитель сана, с места, окруженного тем построенным вне города укреплением, называемым обозом, вошел не со всеми силами, а только с именитыми и великими, в город к нашему благочестивому царю. Все эти вельможи, сообщая патриарху и царю о поистине богоподобном отражении нечестивого хана, приписали все это человеческой славе, имея на языке славословие и умея истину претворять в ложь: они сочинили ложные слова, говоря, что именно Борис своим распоряжением отогнал нечестивого хана от царства; этой лестью они указывали на незлобие царя и робость других, а на остальных не обращали внимания; эти лжецы хотели быть в милости у этого любителя славы и получить от него в награду всякие суетные блага. И когда он, с помощью прислуживающихся льстецов, достиг желаемого, тогда все хранилище царских сокровищ, как обладатель, радостно, как бы играя и скача от веселья, потому что его хвалили, приказал отворить и сокровища вынести и, неограниченно награждая всех бывших с ним в укреплении, прежде всего удовлетворил своих словоласкателей, которые поощряли его смелее стремиться к конечному выполнению его желания, а потом наградил по чину и военных ратников настолько, насколько в поспешности успел.
