Лилия Кузнецова - Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Авторитет Акселя Гедлунда настолько высок среди коллег, что они его в 1814 году избирают помощником старосты цеха, а в 1816–1817 делают старостой. Обучение у маститого мастера становится весьма престижным, хотя он принципиально передавал свои знания и профессиональные навыки лишь выходцам из Швеции. С 1801 по 1822 годы талантливый наставник успешно выпустил девятерых подмастерьев.
Семейная жизнь мастера тоже сложилась сравнительно счастливо. Когда его первая жена, Гедвига-Шарлотта Хельдтман скончалась, вдовцу повезло найти достойную суженую. 5 августа 1808 года он связал себя узами Гименея с молодой вдовушкой Доротеей-Элизабет Экбек, уроженкой Ревеля. Тогда-то новобрачному пришлось узаконить свое подданство и предъявить датированный еще 1799 годом паспорт от имени шведского посланника, графа Стединга. Скончался Аксель Гедлунд 31 сентября 1833 года, но, благодаря безутешной верной супруге, дело ее мужа продержалось еще шесть лет[105].
Литургический прибор работы Акселя Гедлунда для походной церкви Александра I
В 1812 году Аксель Гедлунд исполнил по желанию Александра I новый полный литургический прибор, предназначавшийся для походной церкви императора. От старого, сделанного из позолоченного серебра еще во второй половине «осьмнадцатого» века, до наших дней дошли напрестольный крест, дискос, потир, две тарели и лжица, к коим в 1811 году добавилась лампада, выкованная петербургским мастером «Фёдором» Кольбом. Теперь сам прославленный архитектор Казанского собора Андрей Никифорович Воронихин сочинил рисунки-эскизы будущих потира, креста-мощехранительницы, дискоса, звездицы, блюда, двух тарелей, ковшика для «теплоты», лжицы, копия, дарохранительницы и оклада евангелия. (См. цвет. илл. 12.)
Потому-то эти предметы, воплощенные в серебре Гедлундом, отличаются не только чистотой литья, виртуозностью чеканки, тщательной проработкой гравировки, но и благородством формы. Красивый оттенок позолоты празднично сочетается с радостными красками эмалевых миниатюр, и даже ангелы на чаше потира чем-то неуловимым походят на крылатых богинь победы. Однако виноградные лозы на ножке, чей стоян воспроизводит сноп пшеницы, напоминают, что в православной церкви молящиеся причащаются хлебом и вином, воплощающими тело и кровь Христовы.
Оба литургических прибора вместе с походной церковью везде следовали за императором и в течение боевой кампании 1813–1814 годов они использовались не только при традиционных службах, но и в благодарственных богослужениях, проводимых во многих освобожденных городах Европы, а подчас и прямо на полях битвы при молебнах за ниспослание виктории[106].
В ходе преследования Наполеона Александр I последовал совету хитрого и продажного Талейрана и пошел прямо на Париж, оставив в тылу основные вражеские силы. Самодержец не прогадал: всего лишь через пять дней после выигранного им при Фер-Шампенуазе отчаянного кавалерийского сражения, августейшему предводителю коалиции удалось победить неприятеля в ожесточенной и кровопролитной битве под Парижем, когда с обеих сторон воины сражались как львы, причем только русских ратников пало шесть тысяч. Но жертвы были не напрасны. Город капитулировал.
Как пышно и велеречиво тогда писали в Петербурге, в незабвенный день 19 марта 1814 года – «французская столица отворила ворота свои победоносному войску и приняла простертую к ней рукою Российского Монарха мирную ветвь»[107], а русские ратники с союзниками «промыслом Всевышнего и с помощью десницы Его, по преодолении бесчисленных трудов, путеводимых твердостью и мужеством, вступили в Париж. Они победоносным шествием своим погасили пламенник всемирной войны и положили начало процветшему в колеблющейся Европе благотворному для всего рода человеческого спокойствию и тишине»[108].
При триумфальном въезде в покоренную столицу Франции государь обратился к генералу Ермолову: «Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге?» и прибавил: «Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простячка»[109].
Немного истории… «Апофеоз русской славы между иноплеменниками»
Спустя всего полторы недели, «Агамемнон Европы» решил с особой торжественностью провести православный праздник Пасхи, пришедшейся в тот славный год одновременно с католическим на 29 марта/10 апреля, дабы в день Светлого Воскресения Христова возблагодарить Всевышнего за дарованную им победу над супостатом. И сразу появилось множество всевозможных предметов, надписи на коих напоминали, что в этот день было «принесено в Париже, на площади Людовика XV, благодарственное Господу Богу молебствие Российским духовенством, в присутствии Императора Александра, короля Прусского и восьмидесятитысячного войска с коленопреклонением, при собрании французского Сената, генералитета и народа, за взятие сей столицы Франции 19 марта 1814 года»[110].
Для Александра I мгновения столь пышного и торжественного возблагодарения Всевышнего стали одними из самых отрадных в его жизни: «Я живо тогда ощущал, так сказать, апофеоз русской славы между иноплеменниками; я даже их самих увлек и заставил разделять с нами национальное торжество наше. <…> На то место, где пал кроткий и добрый Людовик XVI, я привел и поставил своих воинов; по моему приказанию сделан был амвон; созваны были все русские священники, которых только найти было можно; и вот, при бесчисленных толпах парижан всех состояний и возрастов, живая гекатомба наша вдруг огласилась громким и стройным русским пением… Все замолкло, все внимало!.. Торжественная это была минута для моего сердца, умилитен, но и страшен был для меня момент этот. Вот, думал я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привел я православное мое русское воинство для того, чтоб в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших на Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала царственная жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу. Сыны Севера совершали как бы тризну по короле французском. Русский царь всенародно молился вместе со своим народом, и тем как бы очищал окровавленное место пораженной царственной жертвы. <…> Мне даже было забавно тогда видеть, как французские маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских, теснилась возле русского креста и друг друга толкала, чтобы иметь возможность скорее к нему приложиться. Так обаяние было повсеместно, так оторопели французы от духовного торжества русских»[111].
Дж.-П. Баджетти. Парад российских войск на площади Людовика XV в Париже 29 марта/10 апреля 1814 г.
В тот же день, 29 марта/10 апреля Александр I, движимый благодарностью, пожаловал своему воспитателю Лагарпу орден Св. Апостола Андрея Первозванного, «желая воздать должную справедливость тем отличным попечениям и трудам, кои оказываемы были с самых молодых лет моих при воспитании моем»[112]. Прошло чуть более десятка лет с приезда в грозное правление Павла I в Петербург Дюрока, доверенного Первого консула, когда молодые великие князья Александр и Константин Павловичи пользовались малейшей возможностью обратиться к посланцу Французской республики, лишь бы вместо привычного «господин» произнести запрещенное слово «гражданин», памятуя о столь прельстительной в атеистический век Просвещения идее: «Свобода, равенство, братство». А теперь, победив тирана, русский венценосец церковным молебном очищал Париж от скверны республиканской революции.
Большую помощь Александру I в художественной организации необычного празднования Пасхи оказал знаменитый придворный архитектор французского двора Пьер-Франсуа-Леонар Фонтен, вместе учившийся, а затем рука об руку работавший со своим собратом по профессии, прославленным декоратором Шарлем Персье. Пока оба архитектора шесть лет прилежно изучали памятники прошлого в Италии, во Франции свершилась Великая революция людьми, многие из коих бредили идеями и деяниями героев республиканского Древнего Рима. Вернувшись на родину, Персье и Фонтен издали несколько книг с многочисленными гравюрами, где проводили мысль, что напрасно искать в искусстве, внутреннем убранстве и ремесле формы лучшие, уже создали и оставили античные мастера и титаны Возрождения.
Когда же к вершинам власти во Франции приходит благодаря перевороту прославившийся своими победами в Египте и Италии корсиканец Наполеон Буонапарте, провозгласивший себя вначале Первым консулом, а затем и Императором, восхищение Персье и Фонтена древнеримским искусством (но уже времени цезарей) перешло в такое преклонение, что именно эти архитекторы стали родоначальниками стиля «Империи», или «ампира» (фр. empire), быстро «взятого на вооружение» другими европейскими архитекторами. К ставшим уже привычными акантам, пальметам, розеткам прибавляются грозные львы и химеры, бесчисленные танцовщицы в струящихся легких одеждах и крылатые богини победы, профили античных персонажей, а также лиры и прочие древние музыкальные инструменты, «воспевавшие» целые груды разнообразнейших военных трофеев. Повсюду теперь встречаются одноглавые орлы и лавровые венки, туго перевитые легкомысленными, на первый взгляд, лентами, сплетающимися в прихотливый бант.
