Эдуард Перруа - Столетняя война
Правда, понадобится время, чтобы характер этого врага стал ясен в полной мере. После 1340 г., когда ему перевалит за тридцать, можно будет говорить о заклятом враге Валуа, который поклялся вырвать Аквитанию и всю бывшую империю Плантагенетов из рук ненавистной монархии, о гениальном практике, в полной мере использующем трудности противника, бесконечно видоизменяющем детали своих планов, чтобы приспособить их к меняющимся обстоятельствам. Но в 1330 г., сразу после переворота, давшего ему власть, эти качества зрелого человека еще не проявились. Тем не менее в этом элегантном рыцаре, целиком пропитанном французской культурой, уже можно было различить совершенно особые качества. Есть соблазн сравнить его с его дедом Эдуардом I, пришедшим к власти после прискорбного царствования Генриха III. Однако он отличается меньшей жесткостью и меньше заботится об издании законов и совершенствовании своей бюрократии. Удовольствие ему доставляют в первую очередь дипломатия и война, а от подданных он требует лишь оплачивать его расходы. Еще лучше, чем Эдуард I, он умеет заинтересовать свой народ, особенно знать, завоевательными планами и новыми экспедициями. Новое явление, которое повлечет самые серьезные последствия: впервые за два века английское баронство поддержит континентальную политику своего повелителя с того же дня, как он решит начать войну за морем.
Но в 1331 г. еще никто в Англии об этом и не мечтал. Сколь бы стойкой ни была злоба Плантагенета на соперника, оттеснившего его, и на сюзерена, унизившего его, пока она оставалась скрытой. Французы и англичане продолжали встречаться — в Париже, в Лондоне, порой даже в Авиньоне и до бесконечности рассуждать о заключении «доброго мира». Не то чтобы они считали, что находятся в состоянии войны, — отнюдь нет. Но несмотря на все обещания суверенов, на все принципиальные соглашения, требуется еще изжить постоянно растущий ряд мелких конфликтов, имеющих отношение почти исключительно к Аквитании. Эти споры велись уже не первое поколение, но тем не менее обостряли взаимоотношения. Когда после встречи в Пон-Сен-Максане вновь начались переговоры советников обоих королей, гораздо менее, чем их властители, склонных к разговорам о согласии и взаимных уступках, — они пошли медленным, извилистым, но привычным путем, об опасностях которого не догадывались ни Филипп, ни Эдуард.
Оба суверена, еще далекие от мысли о войне между собой, позволили себя увлечь грандиозным планом обретения славы и завоевания далеких земель, где их соперничество могло претвориться в рыцарское соревнование в доблести. Речь шла прежде всего о крестовом походе. Рост сельджукидско-го пиратства в Эгейском море, нападения сирийских мамлюков на Кипр и Малую Армению привели к тому, что в окружении папы Иоанна XXII вновь начались речи о крестовом походе. Рьяные его пропагандисты, в большинстве своем итальянцы, взывали к суверенам — как это делал Марино Санудо, посвятивший Филиппу VI латинский трактат о необходимости и нужных качествах крестового похода — «Secreta fidelium crucis»[41] или Роже де Ставеньи, мемуар которого под названием «Le conquest de Terre Sainte»[42] был написан в Лондоне. И тот и другой суверен поддались уговорам. Эдуард весной 1332 г. передал Филиппу предложение не только об августейшем браке, долженствующем укрепить связи между обеими династиями, но и о новой встрече с целью разработать планы крестового похода. Потом он дал принципиальное согласие на поход и обещал принять крест. Филипп VI, еще больший энтузиаст, взял на себя роль вдохновителя этого проекта. В июле папа, уверенный в поддержке короля Франции, на шесть лет разрешил ему взимать десятину с духовенства его королевства. Эти деньги должны были поступать в фонд «казначеев переправы в Святую землю» и позволить как можно быстрей организовать «святое путешествие». Через год Филипп был назначен предводителем планируемой экспедиции. Проповедь крестового похода вели по всей Европе под духовным руководством архиепископа Руанского Пьера Роже. Организация похода продвигалась медленно, как обычно и бывало в те времена, когда планы всегда опережали имевшиеся средства. Когда на смену кагорцу Иоанну XXII в декабре 1334 г. пришел цистерцианец Жак Фурнье родом из графства Фуа, принявший имя Бенедикта XII, планируемая экспедиция получила новый импульс. При верховном руководстве короля Франции генерал-капитаном был назначен герцог Людовик I де Бурбон. Наконец было объявлено, что отплытие состоится 1 мая 1335 г. — к этой дате все крестоносцы должны были собраться в портах отбытия на средиземноморском побережье. Госпитальеры и Венеция обещали предоставить суда; сам папа за свой счет зафрахтовал четыре галеры и собрал припасы в Марселе.
Король Англии, сначала тоже говоривший о своем участии в экспедиции, вскоре устранился от этого дела, предоставив тщеславному Филиппу всю славу приготовлений и командования. Дело в том, что Эдуард III нашел поприще для совершения подвигов гораздо ближе к своей стране. Имелось в виду подчинение и завоевание Шотландии: эта задача казалась простой из-за незначительности и бедности маленького северного королевства, но уже два поколения Плантагенетов испытали горькие разочарования, пытаясь ее решить. В первые годы столетия Эдуард I несколько раз был близок к успеху. Но он не завершил дела, а после его смерти все рухнуло, когда в 1314 г. шотландские горцы нанесли войску Эдуарда II унизительное поражение при Бэннокберне. Третий Эдуард принялся за реализацию этих завоевательных планов, подчеркнем: почти столь же химерических, как и крестоносные прожекты Валуа, — с еще большим рвением. Сначала он лично не вмешивался в шотландские дела, ограничиваясь тем, что поддерживал деньгами и войсками своего ставленника Эдуарда Баллиоля[43] сына того самого Джона из Байёля, или Джона Баллиоля[44], который при Эдуарде I несколько лет занимал шотландский трон под опекой Англии. Летом 1332 г. Эдуард Баллиоль начал войну против национального короля Давида Брюса[45], захватил часть низменных земель и провозгласил себя королем. Теперь, во всяком случае, в Лондоне, было не до крестового похода. Английский король обосновался на севере страны, чтобы легче было следить за событиями на шотландском пограничье (border) и готовиться к будущим походам. Административные и судебные органы, Канцелярия, Палата Шахматной доски, Суд общей скамьи покинули берега Темзы и разместились в Йорке, который стал чем-то вроде военной столицы, находящейся недалеко от суверена и войск. В 1333 г. Эдуард III перешел в наступление; первый поход англичан закончился взятием Берика на восточном побережье — могучей цитадели, падение которой открывало победителю дорогу на Эдинбург и Перт и дало возможность завоевать все области к югу от Форта, которые Баллиоль передал ему под полный суверенитет.
Но даже в шотландских горах Эдуард III обнаружил «руку французского короля», которая, похоже, преграждала ему эту дорогу. С тех пор как шотландцы вынудили своего короля Джона Баллиоля в 1295 г. обратиться к Филиппу Красивому за поддержкой против английского гнета, франко-шотландский союз на христианском Западе стал установившейся традицией, мы бы даже сказали — почти дипломатической догмой. Филипп Валуа считал, что ему не следует бросать своего шотландского союзника: это не соответствовало ни его интересам, ни его долгу. Сам он нуждался в мире с Плантагенетами, если хотел наконец отправиться в намеченный крестовый поход; но он не собирался покупать этого мира ценой предательства маленькой страны, чьи вооруженные диверсии в случае франко-английского конфликта могли бы очень кстати тревожить противника. В свою очередь Эдуард III, не слишком уверенный в лояльности Валуа, опасался, как бы, пользуясь тем, что он поглощен шотландскими кампаниями, его сюзерен не осмелился нанести новый удар на аквитанской границе. Своим полномочным представителям он дал приказ идти на максимальные уступки французским требованиям, так что в мае 1333 г. уже казалось, что по всем вопросам, связанным с гиенским фьефом, вот-вот будет заключено соглашение. В Париже ходили слухи, что мир уже заключен. Однако радость была недолгой. «Прошло совсем немного времени, и все стало иначе, — поясняет один хронист, — ибо едва английские посланники вернулись в свои отели, как король Франции вновь вызвал их и заявил о своем желании, чтобы в мирном договоре учитывались интересы короля Давида Шотландского и всех шотландцев». Мира в Аквитании не будет, пока продолжается завоевание Шотландии, — таковы были новые условия Валуа. Прояви Эдуард упорство — а останавливаться на полпути он вовсе не собирался, — он вполне мог опасаться французского «коварства», то есть конфискации Аквитании и поддержки воинов Давида Брюса деньгами, людьми и оружием, причем сама Франция могла и не объявлять войну.
