И. Василевский - Романовы
Но вот послы уже во дворце. Они с изумлением глядят на огромные грузные фигуры бояр в пышных кафтанах и огромных, похожих на ведра, шапках, которые сразу по окончании праздника они должны сдать обратно «по описи».
Царь был милостив. Позволив послам по очереди подойти к своей руке и после каждого вымыв тут же руку, Алексей спросил о здоровье короля. Здоровье короля оказалось благополучным. После этого сокольничий Артамон Матвеев пересчитал подарки, и царь повелел спросить о здоровье самих послов. Здоровье послов оказалось также удовлетворительным. После этого принесли длинную скамью и, усадив на нее послов, приступили к длительной церемонии опроса о здоровье всех членов посольства по порядку. Здоровье каждого оказалось великолепно. Затем каждый из них через переводчика передал свою благодарность царю за милостивый прием, после чего все в срочном порядке удалились, получив приглашение участвовать в царском столе со всеми его сотнями блюд и церемоний.
Деловые переговоры с посольством открылись на следующий день. Долго спорили, как водится, о церемониале. С чего начать: с обсуждения шведских жалоб на прошлое или с обсуждения будущего предполагаемого союза против турок. После долгих споров, взаимных пререканий, укоров и жалоб переговоры наладились. В результате через несколько месяцев работы появился следующий, воистину изумительный договор: «Если царское величество потребует у королевского величества против недруга с этой стороны моря помощи, то может просить надежно. Также если королевское величество станет требовать помощи у царского величества против недруга с этой стороны моря, то также может просить надежно».
Снова длинная процедура целования царской руки, умывания Алексеем рук после каждого поцелуя, снова изнурительные вопросы о здоровье и, наконец, вся процессия поползла в обратный путь, увозя с собой удивленных этим странным русским народом послов вместе с автором ехидных записок о России Эриком Пальмквистом.
Глава VI
Представляет ли эпоха Алексея Михайловича шаг вперед по сравнению с временем Михаила Федоровича? Детали быта дают пеструю картину.
Врачи, какими пытаются заменить знахарей в ту пору, были иноземцы. Настоящие медики в Россию приезжать не желали. Вместо них приезжали авантюристы. По правилам двора, врач должен был еще в пограничном городе доказать свое искусство и кого-нибудь вылечить.
Положение медика при дворе было очень тяжелым. Каждое лекарство он должен был предварительно принимать сам, чтобы «отраву давать неповадно было». От врача требовалось, чтобы болезнь проходила от одного приема. Духовенство считало обращение к медикам делом греховным и боялось, что среди лекарей окажется вдруг еврей, враг Христа. Такой случай произошел, и, к ужасу духовенства, врачом при Алексее Михайловиче оказался еврей. Не отсюда ли пошло название «лейб-медик»?
Особенно тяжело было положение врача, когда приходилось лечить особу женского пола. Врач не имел права видеть больную и должен был угадывать болезнь по рассказам прислужниц. Прикасаться к пульсу, например, можно было только обмотав руку больной полотенцем.
Быт, как видим, почти такой же, как и при Михаиле.
Бояре называли себя рабами царскими и холопишками. Эта же рабья манера перешла даже в обращение одного боярина к другому: «благодетель мой и кормилец», «челом бью, кланяюсь стопам твоим, государя моего», «прости моему окаянству, дозволь моей худости»…
Даже в будничной беседе считалось хорошим тоном, говоря о себе, называть себя «грешным», «нищим», «окаянным», а собеседника «благодетелем», «учителем».
Иностранцы единодушно удивляются тягостному положению, в каком неизменно остается женщина.
На Западе пред женщиной преклоняют колени, а в России считается предосудительным даже вести с женщиной разговор.
Женщина считается не только существом, не имеющим права на звание человека, но даже существом нечистым. Самые благочестивые люди, отмечал Костомаров, были того мнения, что родителям следует почаще бить девиц, чтобы не утратили своего девства. Чем знатнее был род, тем больше строгостей ожидало девушку. Царевны были самые несчастные из русских девушек. Погребенные в своих теремах, не смея показываться на свет, без права и надежды когда-либо полюбить, они только и делали, что плакали и молились.
«Домострой», советовавший жен кулаком по лицу и по глазам не бить, железным и деревянным орудием для того не пользоваться, указывает на необходимость бить жену вежливо, плеткой: «и разумно, и больно, и страшно, и здорово».
Женщина считалась сосудом нечистым. Близость — грехом, перед исполнением которого нужно снять крест и занавесить образа. Даже близость с женой считалась греховной. После ночи, проведенной супругами вместе, полагалось пойти в баню и только после этого — в церковь.
Отношение к браку было делом коммерческим.
Когда царь Алексей Михайлович женился, невесту ему отыскивали тем же способом, к которому прибег в свое время и царь Михаил. Со всей России выписали самых красивых девушек, которых и разместили в Кремле. В ответ на приказ о доставке красивейших девок поместные люди особенной прыти не обнаруживали и их пришлось понуждать новыми напоминаниями и угрозами.
Несмотря на строгое правило, по которому жених до венца не имеет права видеть свою невесту, царь смотрит в тайное окошко, устроенное из особой комнаты, на кандидаток. Он лично выбирает из них трех девушек и поручает особым «экспертам» уже из этих трех выбрать наилучшую.
Так была избрана жена царя — Милославская, которая и подарила царю 14 детей: шесть сыновей и восемь дочерей.
После смерти Милославской Алексей женился на Нарышкиной. В этом браке еще более сказался прогресс в области нравов. Созванных со всех концов Руси невест помещают на этот раз не в закрытых наглухо горницах Кремля, а у боярина Морозова, дом которого устроен более по-европейски. Здесь есть уже и цимбалы, и клавикорды. Кандидаток расценивают не только по весу и по «статьям», но еще и по «разговорному умению» и даже по манерам.
Нравы смягчаются бесспорно и очевидно. Однако семейные нравы отличаются воистину звериной жестокостью. И все же, даже при таких строгостях, женам удается изменять мужьям, и даже существовала целая теория о допустимости любовных связей с иностранцами: «Женщине соблудить с иностранцем простительно. Дите от иностранца родится — крещеным будет. А вот как мужчина с иноверкой согрешит — так дите будет некрещеное. Оно и грешнее — некрещеная вера множится».
Жестокость семейной жизни проявлялась и в боярской, и в крепостной среде. Очень часто жены отравляли своих мужей. По правилам за это полагалось закапывать их живыми в землю, оставляя снаружи только голову. Обреченным на смерть жертвам воспрещалось давать пищу и воду, а для наблюдения ставили специальных сторожей.
Неисчислимы хитрости, которые пускались в ход, чтобы облегчить свою участь. Жена некоего боярина, приближенного к царю Алексею, по злобе к мужу, который ее истязал, донесла, что он умеет лечить подагру, которой царь тогда страдал. Боярин уверял, что он понятия не имеет ни о каких лекарствах, но после порции батогов и обещания смертной казни перестал «отрицаться» и нарвав трав каких попало, сделал царю ванну. Самое интересное, что царю после этой ванны сразу стало гораздо легче, и боярина немедленно высекли за то, что он скрывал такое полезное умение.
Рыцарских обычаев, дуэлей в те времена не знали. Вместо этого бояре, как и простолюдины, дрались «на кулачки». Наиболее утонченным приемом дуэли считался способ, при котором поссорившиеся между собой люди садились на лошадей и, нападая друг на друга, хлестали один другого кнутами. Бились и палками, часто убивая друг друга. Но наиболее распространенным способом сведения счетов и мести являлись доносы, рассчитанные на то, чтобы втянуть противника в тяжбу.
«Русские люди, — пишет в своем труде Григорий Котошихин, — имеют склонность к обману, а больше всего к невежеству. В государстве своем учения доброго никакого не имеют. Царь жалует многих бояр не по разуму их, но по породе, и многие из них грамоте не обучены». Больше всего волнует Котошихина брачный обман: «У которого отца дочь увечна будет, и вместо ее на обманство показывают нарочно сватам служащую девку, назвав ее именем иным и нарядя в платье иное. А буде которая девица ростом невелика, под нее подставляют стулы, потому что видится доброродна».
Других путей к сближению, кроме визита «смотрильщика» или «смотрильщицы», т. е. сватов, в те времена не было… Странный брак знали в те времена!
Трудно судить, какой кучер получился бы из Алексея Михайловича, если б он на этом поприще использовал свое дородство и осанистость, но царем он был плохим. Оказавшись на троне, а не на облучке, он так и не взял в руки вожжи птицы-тройки, в образе которой Гоголь рисовал Русь. Стиль московский был соблюден полностью: царь-пушка, которая не стреляет, царь-колокол, который не звонит, и царь Алексей, который не царствует.
