Рустан Рахманалиев - Империя тюрков. Великая цивилизация
Результаты этой победы были самые благоприятные для Бабура. Народ в своем стремлении изгнать узбеков с территории Мавераннахра был един с Бабуром.
Тимур-султан с остатками войска бежал в Самарканд, где соединился с армией Суюнчи-Ходжи-хана. Дорога на Гисар была открыта.
Что касается шаха Исмаила, то он не заставил себя ждать и вновь прислал помощь «в виде полков из представителей всех племен мира». Общая численность армии Бабура достигла 60 тыс. человек.
Итак, Бабур прошел через Гисар и достиг Карши, где со своим войском находился Убайдулла-султан. Крепость была отлично укреплена и, естественно, осада ее могла продлиться довольно долго. Посему Бабур решил идти прямо на Бухару, которую, по данным разведки, не охраняли войска узбеков.
Как только армия Бабура покинула окрестности Карши, Убайдулла-султан оставил Карши и направил свои войска в Бухару. Информация об этом скоро стала известна Бабуру, и он немедленно послал преследовать Убайдуллу десятитысячный отряд под командованием Мирзы-хана. Убайдулла-султан, видя крайне враждебное отношение мавераннахрцев к узбекам и осознавая возможность нежелательных боев с преследовавшими отрядами Бабура, счел рискованным направлять войска в Бухару и свернул степной дорогой на Туркестан.
На тот момент фактическим правителем Узбекского государства был Убайдулла-султан, поэтому бывшие в Самарканде Суюнчи-Ходжи-хан и Тимур-султан покинули город и последовали за Убайдуллой.
Осуществляя часть плана отражения натиска войск Бабура, Кучкунджи-хан и Джаныбек-султан со своими войсками вступили в Фергану. Ставленник Бабура в Фергане Султан-Саид-хан не успел что-либо предпринять для укрепления своего региона, и известие о приближении узбекских войск к Андижану застало его врасплох. Собрав на совет эмиров, Саид-хан решил незамедлительно дать отпор противнику. Для этого он избрал самую мощную из ферганских крепостей, Касан, куда направил двух эмиров для подготовки оборонительных сооружений. Едва эти мероприятия были закончены, узбекские войска подошли к стенам Касана и взяли крепость в тесное кольцо осады. Саид-хан, получив об этом известие, направил войска на подмогу своим эмирам.
Незадолго до этих событий кашгарский хан Аба-Бекр-мирза успел захватить районы, лежавшие восточнее Андижана, – Ош, Узген и др. Поэтому, когда Бекр-мирза узнал об осаде Касана, он, прихватив катапульты и другие осадные машины, двинулся на Андижан. Как свидетельствуют исторические хроники, Саид-мирза, услышав о подходе кашгарцев, был крайне этим обстоятельством обеспокоен.
Тем временем узбекские войска, осаждавшие Касан, пробили бреши в его стенах и, подставив к стенам лестницы, бросились штурмовать город с такой яростью, что его защитники были не в состоянии отразить этот штурм. Ночью часть гарнизона тайно покинула крепость. Штурмовавшие город узбеки, не предполагавшие такого шага со стороны противника, бросились преследовать уходивших моголов. Но так как те ушли уже далеко, то узбеки вернулись и перебили всех оставшихся в Касане. Бежавший из крепости гарнизон присоединился к войскам, посланным Саид-ханом на выручку Касана и находившимся в прилегающих к Касану горах. Это воинское соединение направилось в Андижан. Недалеко от города они натолкнулись на расположившееся здесь войско Аба-Бекр-мирзы, которое готовилось к общему штурму города, намечавшемуся на следующий день. Подошедшие со стороны Касана отряды не знали о нахождении здесь кашгарцев. Султан-Саид-хан тем временем рискнул дать бой кашгарцам у стен Андижана и, выйдя из города с гарнизоном, вступил с ними в бой и выиграл его. Однако андижанское население упросило Султан-Саид-хана пощадить кашгарцев во избежание их последующей мести. Он пощадил около трех тысяч человек.
Узбекские вожди, ведущие кампанию в Фергане, Кучкунджи-хан и Джаныбек-султан получили неожиданное известие о поражении и гибели Хамзы-султана, Мехди-султана и других узбекских султанов и о победоносном движении Бабура с его союзниками в глубь Мавераннахра. По-видимому, опасения быть отрезанными от прочих узбекских сил и факт прочного утверждения Султан-Саид-хана в Андижане побудили их немедленно оставить Фергану и спешно удалиться в Туркестан.
Что касается Бабура, то он, беспрепятственно преодолев путь до Бухары, вступил во вторую столицу Мавераннахра. В благодарность шаху Исмаилу Бабур устроил пиры в честь персидского воинского корпуса. Очевидно, поражение узбеков, общее народное восстание населения против них и бегство кочевников в Туркестан вскружило голову молодому победителю, и он предался увеселениям. Хроники того времени отмечают, что «Бабур-мирза хотя и занял значительную часть Мавераннахра, но по беспечности и легкомыслию он сам и его войско только и делали, что занимались веселым времяпровождением и всякими излишествами чувственного порядка. Не считая для себя греховным делом питье вина, Бабур-мирза, повторяя: „Я завоевал эти области!“ – занялся пьянством и не только он со своими беками и свитскими, но и все его рядовые военные, предаваясь удовольствиям и безделью, избрали своим девизом бесстыдные повадки Лотова народа». Тем не менее, Бабур решил выступить походом на Самарканд, имея при себе армию свыше 70 тыс. кавалерии состоявшую из чагатайцев, моголов, туркменов, бадахшанцев и др. Очевидец, сопровождавший Бабура в этой кампании, так описывает шествие армии по городам Мавераннахра: «Население городов Мавераннахра из числа, как великих людей, так и простонародья, – все они стали радостными и счастливыми от прибытия в страну государя. Когда же Бабур достиг окрестностей Самарканда, то все население, великие люди, ученые, ремесленники и весь простой народ с наивозможной быстротой выступили ему навстречу и с восторгом приветствовали его прибытие. В городе с не меньшим подъемом готовились к торжественной встрече победителя над жестокими кочевниками: все ряды огромных базаров древнего города, все лавки и улицы на его пути украсили дорогими шелковыми тканями и парчой, развесили портреты Бабура». В начале октября 1511 г. Бабур «въехал в город с таким величием и пышностью, какие человеческий глаз никогда не видел, и в таком убранстве, о котором ничье ухо не слышало. Ангелы и херувимы встречали его восклицаниями: „Войдите с миром и безопасностью!“ А народ приветствовал его славословием: „Хвала Аллаху, господу миров!“» Однако блюстителям строго суннитского правоверия, духовенству и шейхам, несомненно, претила мысль, что Бабур может связать себя союзом с шиитами. Безусловно, это настроение передавалось народу и те, в свою очередь, надеялись, что такой противоестественный союз – явление временное, вызванное чрезвычайными обстоятельствами борьбы с поработителями-узбеками, что как только цель будет достигнута и иго кочевников будет сброшено, то всякая связь с «нечистыми шиитами» прервется.
Мирза-Хайдар, двоюродный брат Бабура, с почтением описывающий его деяния в своих мемуарах, в вопросе о связи султана с шиитами занимал непримиримую позицию: «Население просило Аллаха и надеялось, что раз по необходимости пришлось переодеться в одежду кызылбашей, то как только совершится восшествие государя на престол Самарканда, укрепленный пророческим шариатом, и он возложит на голову венец сунны Избранного (т. е. Мухаммеда), то государь, сбросив с головы шахскую корону, особенностью которой является ересь, а внешней формой – ослиный уд, отправит ее в задницу шиитской партии, поскольку последняя увенчала себя ею по своей ослиной природе».
Но как велико было разочарование самаркандцев, когда в ближайшую пятницу в соборной мечети столицы была прочитана хутба с провозглашением Бабура падишахом, но с упоминанием двенадцати шиитских имамов и с провозглашением титулов шаха Исмаила I. Пошли толки и пересуды совершенно не в пользу Бабура. Ко всему этому приходилось сносить высокомерие и грубость персов, союзников нынешнего падишаха. Никто и думать не мог, что столь желанный государь мог стать шиитом и клевретом шаха Исмаила. Отсюда, пожалуй, недалеко до того, что шиитская ересь будет объявлена венценосным сюзереном Бабура господствующей религией и начнется такое же жестокое преследование правоверных суннитов, какое столь недавно было в Иране, о чем осведомили население Мавераннахра многочисленные эмигранты-сунниты, спасавшиеся здесь от ярого фанатизма шиитов. С другой стороны, по-видимому, беспечность и более чем легкомысленный образ жизни почившего на лаврах Бабура также не вызывали восторгов населения.
Не последнюю роль играло и то обстоятельство, что в Самарканде в это время находились люди, сожалеющие о времени правления узбеков и предпочитающие их возвращение установлению власти Бабура в союзе с шиитами. Кстати, к таким людям относился и Рузбехан, оставшийся в Самарканде: «Мечети ислама, бывшие убежищем молитв правоверных суннитов, они (шииты) превратили в объекты распространения мерзостей отрицания правоверия и гадостей, чем в места молитвенных обрядов и покорности Аллаху. И если, – не дай бог! – разгорится искра огня их соблазна и упрочится их неустойчивое господство в этих областях, то близко будет к тому, что от проявлений истинной веры не останется никакого следа, а от ислама – ни одной с ним страны».
