Борис Башилов - "Златой" век Екатерины II
«Употребляемый Мабли термин «деспотизм» Радищев переводит как «самодержавство», то есть сознательно искажает значение самодержавия. «Самодержавство, — пишет А. Радищев в примечании, — есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние.
…Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природные власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сем делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от наших обязанностей. Неправосудие Государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первым гражданин народного общества».
Ушел ли в 1775 году Радищев от масонов, или только сделал вид, что ушел, мы не, знаем. Но известно, что и позже он состоял в «просветительных» обществах, созданных масонами. В середине 80 годов он вступает в организованное масоном Антоновским в Петербурге «Общество друзей словесных наук» и сотрудничал в издаваемом Обществом журнале «Беседующий Гражданин». Когда он издает «Путешествие из Петербурга в Москву», то посвящает его своему близкому другу А. М. Кутузову, ставшему видным деятелем ордена Розенкрейцеров. Так что масонские связи первого русского интеллигента несомненны.
Во всех книгах, посвященных Радищеву представителями русской интеллигенции, всегда превозносили великий ум и великую образованность Радищева. Пушкин живо интересовавшийся А.
Радищевым дает совершенно иную оценку уму и образованию Радищева. В статьях «Александр Радищев» и «Мысли на дороге», написанных Пушкиным в зрелую пору жизни, когда окончательно сложилось его мудрое политическое мировоззрение, он характеризует его как «представителя полупросвещения»:
«Беспокойное любопытство, более нежели жажда познания, была отличительная черта ума его». Об учении Радищева в Лейпцигском университете Пушкин замечает, что оно не пошло ему «впрок». Радищев и его друг Ушаков не учились, а «проказничали и вольнодумствовали».
«Им попался в руки Гельвеций. Они жадно изучили начала его пошлой и бесплодной метафизики».
«Теперь было бы для нас непонятно, — пишет Пушкин, — каким образом холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей, пылких и чувствительных, если бы мы по несчастью не знали, как соблазнительны для развивающихся умов мысли и правила новые «отвергаемые законом и преданием».
«В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и Рейналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему — вот что мы видим в Радищеве».
Общение с масонами только усугубило недостатки свойственного Радищеву мировоззрения. «Таинственность их бесед, — сообщает Пушкин, — воспламенила его воображение. Он написал свое «Путешествие из Петербурга в Москву» — сатирическое воззвание к возмущению, напечатал в домашней типографии и спокойно пустил в продажу».
Ясный ум Пушкина не мог оправдать дикую затею Радищева выпустить его книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» в 1790 году, во время, когда во Франции свирепствовал революционный террор. Пушкин дает следующую оценку поступку А. Радищева:
«…Если мысленно перенесемся мы к 1791 году, если вспомним тогдашние политические обстоятельства, если представим себе силу нашего правительства, наши законы, не изменившиеся со времени Петра I, их строгость, в то время еще не смягченную двадцатипятилетним царствованием Александра, самодержца, умевшего уважать человечество; если подумаем: какие суровые люди окружали престол Екатерины, то преступление Радищева покажется нам действием сумасшедшего…» И Пушкин дальше развивает свою мысль, почему он считает поступок Радищева «действием сумасшедшего». «…Мелкий чиновник, человек без всякой власти, без всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины! И заметьте: заговорщик надеется на соединенные силы своих товарищей; член тайного общества, в случае неудачи, или готовится изветом заслужить себе помилование, или, смотря на многочисленность своих соумышленников, полагается на безнаказанность. Но Радищев один. У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха может он ожидать? — он один отвечает за все, он один представляется жертвой закону.» Пушкин решительно осуждает Радищева, не находя для него никакого извинения: «…Мы никогда не почитали Радищева великим человеком, — пишет он. — Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою, но со всем тем не можем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблудшегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какою-то рыцарскою совестливостью.» Положение русского крестьянства при Екатерине было конечно, весьма тяжелым, но Радищев, по мнению Пушкина, все же слишком сгущает краски. «Путешествие в Москву» причина его несчастья и славы, — пишет Пушкин, — есть как мы уже сказали очень посредственное произведение, не говоря уже о варварском слоге.
Сетование на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и прочее, преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны».
Пушкин отмечает, что даже самые бедные из крестьян имеют жилище. Пушкин и считает, что несмотря на все свое бесправие, русский крестьянин имеет больше фактических прав, чем имели их в то время крестьяне Западной Европы. Ссылаясь на Фонвизина Пушкин пишет:
«Фонвизин, лет 15 перед тем путешествовавший по Франции, говорит, что по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского крестьянина».
Как относится Пушкин к «духовному» наследству Александра Радищева. Он очень невысокого мнения о их художественно и идейной ценности.
«Самое пространное из его сочинений есть философское рассуждение «О человеке и его смертности и бессмертии». Умствования оного пошлы и не оживлены слогом. Радищев хотя и вооружается противу материализма, но в нем все же виден ученик Гельвеция. Он охотнее; излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма! (т. е. атеизма).» Радищев занял более крайнюю революционную позицию, чем большинство русских масонов того времени. Радищев выступает открыто как убежденный противник монархии и веры в Бога. И в приведенном нами примечании к переводу сочинения Мабли и в «Путешествии из Петербурга в Москву», и в оде «Вольность», он всюду резко нападает на монархию и открыто призывает к свержению монархии, убийству коронованных тиранов.
Радищев, которого все представители интеллигенции признают своим родоначальником, провозглашает необходимость борьбы с самодержавием.
Идеалом для Радищева является ни царь, а Кромвель, который возвел на плаху английского короля.
«Возникает рать повсюду бранна», — восклицает Радищев в оде «Вольность»:
Надежда всех вооружит
В крови мучителя венчанна
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает
В различных видах смерть летает
Над гордою главой царя.
Ликуйте склепанны народы
Се право мщения природы
На плаху возвело царя.
Призывы Радищева в эпоху кровавых безумств революционеров во Франции, конечно, не могли остаться безнаказанными.
Разговаривая однажды с своим секретарем Храповицким, Екатерина сказала ему о книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»:
«Тут рассеивание французской заразы: отвращение от начальства: автор мартинист» (см. Памятные записки А. В. Храповицкого, статссекретаря Екатерины Второй. Москва. 1862 г.).
Е. Р. Дашкова писала, что «Путешествие» Радищева было расценено Екатериной II, как «набат, призывающий к революционному взрыву» (Архив князя Воронцова. Т. XXI).
По приказу Екатерины А. Радищев был арестован, осужден к смертной казни. Но Екатерина смягчила этот суровый приговор, ссылкой на поселение в Сибирь.
В оде Радищева «Вольность» в сжатом виде заключена вся идейная программа будущей интеллигенции.
Русская интеллигенция приняла эти заветы к неуклонному исполнению. Выступая в 1906 году в Гельсингфорсе, Леонид Андреев говорил:
«Падают, как капли, секунды. И с каждой секундой голова в короне все ближе и ближе к плахе. Через день, через три дня, через неделю капнет последняя, и, громыхая, покатится по ступеням корона и за ней голова.» Ведь это же буквальное повторение призыва Радищева.
