Эрнст Юнгер - Гелиополь (Ретроспектива города)
Он поел, просмотрел почту, сменил военный мундир на халат. Начало смеркаться; на лоджиях заиграли яркими красками красные и желтые цветы. Ласточки, праздно проведшие дневные часы, возвращались к своим гнездам в расщелинах скал и стен башен, а на смену им вылетали большие летучие мыши. В гавани, в городе и на море вспыхнули огни. Донна Эмилия стояла перед термобронзовой плитой и заваривала чай, дожидаясь, пока он настоится до темно-вишневого цвета. Луций попросил приготовить ему чай для ночного бдения. День был долог и богат впечатлениями. Донна Эмилия поставила на стол все для чая и пожелала ему спокойной ночи. Луций мог открывать бронированную комнату, только когда оставался один. Он произносил пароль, тогда замок становился видимым, затем второй, и дверь со свистом распахивалась. Он вставил ключ с обратной стороны и включил лампочку и вентилятор. Взяв чай, он заперся в обществе Аламута для работы. Он достал из секретной кассеты стопку бумаги рыжеватого цвета, на каждом листе которой светящимися буквами была сделана предупреждающая надпись: "Внимание! Самовозгорание! Избегать попадания солнечных лучей!" Речь шла об одном изобретении, сделанном в стенах Дворца. Главная цель его носила воспитательный характер: оно должно было способствовать тому, чтобы все секретные документы писались и прочитывались в бронированных комнатах. В случае кражи или потери документа написанное самоуничтожалось еще до того, как документ мог быть прочитан. Патрон же придерживался, однако, мнения, что подлинное достоинство нововведения заключалось в том, что оно вызвало массовое сожжение старых бумаг и папок. Он распорядился внедрить это изобретение по настоянию Главного пиротехника Сиверса, которого считал гением в своем деле. Но сегодня, однако, Луций нашел оправданным использование подобной бумаги. В левом углу он написал: "Только для Патрона и Проконсула" - и начал, пользуясь стенографией, писать донесение: "Подробности аудиенций, данных мне Доном Педро, и бесед с его верноподданным помощником уже известны. Смотри дипдонесения I-V. Поэтому перехожу сразу к оценке ситуации. Следует принять как достоверные сведения, что Дон Педро еще до конца этого года заменит существующее правительство своими людьми. Его государственный переворот неминуемо вызовет возникновение во всех странах народных партий. Дон Педро надеется, что Проконсул сочтет благоприятным данный момент, чтобы не только разделаться с Ландфогтом, но и утихомирить поддерживающий его демос. Чтобы получить такую помощь, он готов пойти на материальные и кадровые жертвы, которые наверняка даже перекроют те предложения, что подробно изложены в "Астурии III". Оставалось выяснить, идентичны ли позиции Проконсула и Дона Педро и существует ли тем самым основание для их совместных действий. Дон Педро и его сатрап убеждены в том. Однако следовало бы возразить, что враги наших врагов вовсе не обязательно наши друзья. Цели Проконсула значительно шире. И он подвергнет их риску, приняв участие в операциях, не учитывающих весь круг проблем. Чего как раз и следует избегать, если он стремится достичь кульминации с помощью одной из сторон, участвующих в гражданской войне, если истолковывать это слово в духе Клаузевица. Возможным представилось только намекнуть, что Проконсул даже и в том случае не ввяжется в голый государственный переворот, когда удача его не будет вызывать никаких сомнений. Ведь ни люди, ни методы, ни идеи Дона Педро не выходят за рамки диктатуры. Это не исключает, однако, нашего интереса к их планам. Их провал скажется и на Гелиополе. По этой причине желательно было бы, чтобы они укрепились политически. Чем при этом придется пожертвовать из potestas(1), обернется потом как auctoritas(2). И в этом случае можно будет рассчитывать на Проконсула. В ответ на это помощник Дона Педро выставил в качестве довода аргумент, что противная сторона выступила с актами насилия. И скорее следует вести речь о мерах самообороны, ведь так уж повелось с давних пор, что преступления вершатся сверху, легально прикрываясь именем большинства. Порядочные политики - --------------------------------------(1) Сила, мощь, власть, государственная должность (лат.). (2) Вес, влияние, авторитет (лат.). всегда в меньшинстве, а соблюдение законов - украшение немногих. Следует предвидеть, что попытка Дона Педро провалится. Она не что иное, как контрудар реакции, обремененный всеми ее слабостями, и приведет в лучшем случае к искусственной стабилизации, гальванизации беспорядков, но и то лишь на короткий отрезок времени. Если Проконсул согласен с подобной оценкой ситуации, тогда он не одобрит операцию, может, даже решительно осудит ее. Следует предвидеть, что в таком случае возрастет степень угрозы с той стороны, но одновременно в этом кроется и признак силы Проконсула - сразу станет очевидным, что действия его согласуются с принципами, значительно превосходящими те, что лежат в основе действий обеих враждующих сторон. Судьба в таком случае заявит о себе более настойчиво и даже окажется жестокой необходимостью. Здесь уместно вспомнить слова Новалиса о том, что поспешность действий может обернуться своей противоположностью. Практически речь идет о выигрыше во времени, которого мы не достигнем, если будем только тянуть время, а сможем получить его лишь в том случае, если будем углублять его, наполнять содержанием за счет укрепления позиций власти и ее нравственных предпосылок. Это относится в первую очередь к Военной школе. Дворец и в дальнейшем будет брать под защиту не только свободных и независимых духом служителей муз, но также и всех гонимых - и даже в тех случаях, когда с политической точки зрения это не будет сулить никакой выгоды и на первый взгляд будет казаться, что речь идет о противнике. Благодаря этому власть каждый день будет прирастать силою - притом той невидимой глазу мощью, на которую опирается видимая власть. Капитал ее станет таким большим, что будет оказывать положительное воздействие сам по себе, только благодаря своему наличию".
Он написал эти страницы почти так же быстро, как если бы произносил слова вслух. Все это были хорошо знакомые ему вещи. Он ссадил Аламута, устроившегося у него на коленях, на пол и включил аэроионизатор. Потом открыл дверь бронированной комнаты и вышел на лоджию. Огней поубавилось, с моря дул теплый ночной ветер. Затем он опять вернулся в тесное помещение. Удостоверившись, что фонофор стоит на предохранителе, вполголоса, местами спотыкаясь, прошелся по тексту. У него сложилось впечатление, что написанное, особенно в конце, носит для служебного документа слишком личный характер. - Мне следует приберечь это для устного доклада у Князя. Патрон не любит философских рассуждений. Он отказался также и от замечания, касавшегося Военной школы; она была словно его любимая мозоль. Вычеркивание и правка заняли больше времени, чем первоначальная запись. Потом он перепечатал текст на маленькой машинке и сжег черновик. Скатав страницы в трубочку, он вложил их в черный футляр. Как это часто бывает во время ночной работы, он почувствовал удивительную бодрость, охватывавшую его перед первым криком петуха. Воля ослабевала, зрительное восприятие усиливалось. Отчетливо проступали предметы и вещи, словно обретали дар речи. Он начинал тогда ходить взад и вперед, то рассматривая картину, то открывая одну из книг и листая ее. И казалось, мысли рождаются сами по себе, словно толпятся перед дверью и тихо стучатся в нее. На воле уже проснулась какая-то птица и, видимо, прикрывая раскинутыми крыльями неоперившихся птенцов, возвестила об этом; ее крик еще звучал сонно, еще по-матерински, по-ночному заботливо - и все же оповещал, как первый вестник любви, о приближении нового дня. Его взгляд упал на Хайнзе; он только мельком взглянул на него у Пери. Он распаковал его, чтобы насладиться им не спеша. Внимательно рассмотрел он узкий золотой кант крышки, положенный на сафьян без садки и ломины. Меандр удачно сочетался с основной направленностью стиля Хайнзе: причудливо переплетаясь, не нарушал гармонии античности. Как и многим великим немцам, греки и ему дали форму - форму кубка, наполненного достаточно крепким вином. И он, как и Граббе, и многие другие, постоянно подвергался опасности раствориться в частностях. Однако были замечательные места, которые останутся навеки, - античные островки, возвышающиеся над разгулявшимся морем. Как, например, изображение свадебной ночи в "Ардингелло", в кутерьму которой врываются корсары, затем преследование и морской бой, возвращение с украденной невестой и ее подружками: поэтический экспромт на краю утеса, симфоническое единение красоты и опасностей. Так иногда бабочка-поденка, обретя бессмертие в кристалле, весело глядит из глубины на перекатывающиеся через нее грозные валы жизненных перипетий, выдерживая тем самым проверку временем. Он открыл крышку и гладил плотно исписанные страницы. Кому ведома судьба подобной рукописи, дошедшей до сегодняшних дней через войны, пожары, Великие огневые удары? Уже во времена Зёммерринга, вступившего во владение литературным наследством, из всего написанного Хайнзе существовала только одна рукопись - "Вишни", - юношеская работа в стиле Грекура. Просто счастье, что после первой из величайших мировых катастроф были найдены и опубликованы еще дневники. Луций чтил свое небольшое собрание рукописей так же, как в другие времена чтили священные реликвии. Набранную типографским шрифтом книгу он расценивал как беседу автора с читателем и с обществом своего времени, рукопись же - как его беседу с самим собой, и даже больше того - с Богом. В каждом авторе жила его целеустремленная воля, искра творца-созидателя. Бросив жребий и полностью выложившись, предстает он в рукописи перед своим грозным судией в высшем проявлении свободы духа еще до того, как будет вынесен приговор. Рукопись - бесценнейший шлак, оставшийся после бушевавших внутри него пожаров, сжигающего и опаляющего душу огня, самоуничтожения, приводящего к очищению духа. Потом пошли наброски, смелые замыслы. В некотором отношении они превосходили даже сами творения, подобно тому как идея всегда остается незавершенной при ее осуществлении. Так и этот роман никогда не был доведен до совершенства. Однако даже по фрагментам видна была мощная хватка орла, вылетевшего из гнезда Глейма - его "духовного" отца. Распри враждующих домов Орсини и Колонны в Риме времен папы Александра VI составили исторический фон. То была уже зрелая концепция свободной одухотворенной личности великой темы Гобино и Стендаля, Буркхардтов, Ницше и многих других. Аура трагического исхода струила свой свет сквозь строки, в которых стояло: "Я никогда не вернусь. Меня прибило к другим берегам, брат, и я должен расчистить себе здесь место, убрать с дороги всемогущую чернь или скинуть ее в бездну. Мне надо трудиться, игра окончена. Ты еще пока подреми, но скоро и для тебя наступит день. На следующей неделе я еду в Рим, потом Борджиа, Флоренция". Наполеону было тогда двенадцать, и Мирабо уже совершил свои первые безрассудные выходки. Время еще сверяли по золотым часам Версаля, они еще играли, отбивая каждый час, но уже был написан "Гёц фон Берлихинген" и громко заявил о себе "Штурм унд дранг". Но сумела ли эпоха прочувствовать то решение, о котором возвестило самоубийство Вертера? Такие умы, как Фернкорн, следовали по его стопам. Без сомнения, французы яснее восприняли тогда великий перелом, но немцы глубже - новый человек явился как обещание, но не был целью для них. Затем шли вычеркивания, правка поверх текста, который опять был восстановлен в прежнем виде. Вот здесь, например, сначала стояло "порозовевшие гроздья винограда", а потом - "розовеющие ". А здесь: "Я чувствовал жизненное тепло, и оно проникало в меня, как жар и пламя" было заменено потом на "удар грома и молнии". Он опять сложил листы и убрал их в футляр. Поиск точного слова высшее искусство для автора, как попадание в цель для стрелка из лука. В самую сердцевину, правда, никогда не удается попасть - она прячется в сфере идеального, неподвластного воздействию внешних сил. Однако порядок расположения пущенных стрел указывал на отношение автора к невидимой цели. При любых ситуациях неизменным в его профессии оставалось: поразить цель выразить словами то, что неподвластно выражению, звуками - гармонию, что слышат небеса, увековечить в мраморе высший полет духа, запечатлеть красками его неземной свет. Самое большее, чего может достичь художник, это ясность задачи и ее понимание. Поэтому то, что делал Хайнзе, было сейчас среди хаоса разрушения нужнее, чем когда-либо. Луций поставил книгу, еще раз осмотрев переплет, на полку. Кто знает, может, и ей уготовано вспыхнуть вскоре огнем в этом городе, в котором враждующие властители жили друг подле друга, как в старых башнях Флоренции. Примечательным стало теперь и само отношение к тому, чем владеешь: нужно было уметь вовремя оторваться от всего сердцем, чтобы не переживать так сильно утрату. Однако это означало и новый виток в сознании. Стало понятным, что в вещах может принадлежать только то, чего нельзя потерять или разрушить в них. Так, например, тело воспринималось теперь всего лишь как взятая напрокат материальная оболочка для собственного мира чувств. И именно поэтому постоянная угроза жизни пробуждала новое отношение к ней. Он подумал о Будур Пери и о том сильном впечатлении, которое она произвела на него. В ее слабости была заключена некая сила, но совсем иного рода, чем та, что встречалась ему на каждом шагу. Это была сила ребенка, она взывала к проявлению заботы о ней, к оказанию защиты. Неопределенность и смута придавали встречам более глубокий смысл, чем это было бы в спокойные, упорядоченные времена; люди встречались словно на кораблях, обшивка которых лопнула. В таких случаях не время думать о мелочах, приходится рисковать многим, и в том числе тем, что было важно раньше, когда под ногами была твердая почва. Я буду здесь иногда думать о ней, решил он мысленно про себя.
