Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…
Понимая, что война с ханом может стать последней для него самого и всего государства, Иван Грозный, собирая войско, включал в него любые силы, полезные для встречи крымского супостата. Тут-то и вспомнили о ливонцах, заключенных в московской тюрьме, — им предложили отправиться на родину и привести оттуда как можно больше воинов. Так Юрген Фаренсбах снова обрел свободу, получил много денег и удостоверительные грамоты от русского царя, в которых было обещание использовать ливонских воинов только против татар, а не против кого-либо еще.
Ливонская «банда» в Большом полку
Несмотря на то что Фаренсбаху было чуть больше двадцати, он уже немало помотался по свету и знал, как подойти к делу. Прежде всего он связался со старыми знакомыми из отряда Курселя, которым удалось спастись. Вслед за ними к Фаренсбаху со всех сторон потянулись прочие искатели военной удачи; так был сформирован большой отряд, капитаном которого Фаренсбах объявил себя. Он назначил старших офицеров, из полученных в Москве денег выдал авансы, закупил снаряжение, боеприпасы, фураж и продовольствие. В Москву Фаренсбах привел тысячу бойцов, с которыми его приняли на службу и отправили в Большой полк, где было собрано около восьми тысяч человек.
Всего же под команду князя Михаила Ивановича Воротынского, назначенного главным воеводой в том походе, было отдано около 20000 воинов. Сам царь не очень верил в то, что такими силами Воротынский сможет остановить нашествие Девлет-Гирея, и покинул столицу.
Русское войско встало лагерем под Серпуховом, собирались встретить крымцев у переправ через Оку, но большой мастер обходного маневра Девлет-Гирей сумел обмануть Воротынского. Он отправил под Серпухов две тысячи воинов, а остальное войско вывел на окский берег выше Серпухова, перейдя реку у села Дракина, где был встречен полком воеводы Одоевского, в котором было 1200 воинов. После лютого и кровопролитного сражения полк Одоевского полег полностью, а Девлет-Гирей переправил главные силы и пошел с ними на Москву.
Узнав о прорыве неприятельского войска, Воротынский оставил позицию под Серпуховом и устремился за Девлет-Гиреем, войско которого на марше растянулось на пятнадцать верст. Русские яростно «вцепились в хвост» крымского войска, начисто истребив тех, до кого смогли добраться. Обеспокоенный разгромом своего тыла, Девлет-Гирей приказал прервать марш на Москву и повернул обратно, в точности выполнив то, на что так рассчитывал воевода Воротынский.
Хан не мог рисковать, оставляя у себя в тылу хоть какую-то боеспособную военную силу русских. Нисколько не обольщаясь насчет дисциплины в собственном войске, Девлет-Гирей прекрасно понимал, что, как только они достигнут Москвы, объявленной конечной целью похода, ему никакими силами не удастся удержать воинов, которые небольшими отрядами расползутся по окрестностям для грабежа и захвата пленников. И тогда шедшим за ним по пятам русскими воеводам останется только истреблять ханское войско по частям. Так можно было потерять все. Поэтому решено было прежде, чем брать Москву, прикончить рати Воротынского в поле.
К тому моменту, когда войско Девлет-Гирея подошло к основной позиции Большого полка, русские, как говорит древний хронист, «поспели обдернуться обозом»: на холме возле Молоди полки Воротынского развернули укрепления передвижной крепости — «гуляй-города», имея перед собой реку Рожайку в качестве оборонительного рубежа. «Гуляй-город» собирался из толстых дубовых досок, перевозившихся в обозе, — при необходимости собранные из этих досок большие щиты устанавливали на телегах, сцепленных между собой крючьями и петлями, чтобы их нельзя было раскатить. В щитах устраивались бойницы, через которые вели огонь из пищалей и пушек малых калибров, а между телегами в нескольких местах оставляли проходы, чтобы можно было делать вылазки для контратак.
Не имея большого опыта осады укреплений, татарские отряды раз за разом мчались в кавалерийскую атаку на укрепленный холм, плевавшийся огнем и свинцом, и несли большие потери. Не подпуская врага к самым стенам, русские делали вылазки, рубясь с татарами по всему холму и в поле, а потом снова уходили под защиту своих обозных укреплений. В ходе этих схваток под стенами «гуляй-города» погиб ногайский Теребердей-мурза и многие другие знатные витязи.
Главный военный советник хана Дивей-мурза обещал покончить с Воротынским в ближайшие дни и на 31 июля 1572 года назначил большой штурм русского укрепления. Накануне этой атаки мурза с небольшой свитой выехал на разведку, пожелав лично высмотреть слабые места в русской обороне. Навстречу ему из русского стана выслали сотню бойцов, и татары спешно поворотили прочь, но в дело вмешался случай — аргамак Дивей-мурзы споткнулся и грянулся оземь, а всадник, на всем скаку вылетев из седла, сильно ушибся. Тут его и скрутил суздальский богатырь Темир Алалыкин, накануне сразивший ханского зятя Иль-мурзу. Но, пленив самого опытного ханского военачальника, русские не догадались о том, кого захватили, — хитрый татарин сказался простым воином. Только днем, когда при очередной вылазке удалось пленить татарского царевича Ширин-бека, все выяснилось: на допросе царевич отказался отвечать, говоря, что у русских уже есть пленник, который лучшего его знает планы шаха. Его спросили, кто же это, и он назвал имя Дивей-мурзы, а когда того привели, опознал его.
Признавшись в том, что он и есть Дивей-мурза, военачальник посетовал на то, что у хана нет времени просто заморить русских — татары знали, что в лагере скопилось много раненых, на исходе были припасы, и для прокормления людей уже начали выбраковывать лошадей из кавалерии. Исходя из этого, Девлет-Гирей рассчитывал дожать Воротынского измором, но тут татары взяли важного языка, показания которого совершенно переменили их планы. Гонец вез в лагерь Воротынского грамоту, в которой говорилось, что на помощь Москве из Новгорода царь послал сорокатысячное войско.
Грамота эта была уловкой русских — никакого войска в Москву царь не посылал, но хан ей поверил и не рискнул дожидаться, когда голод сделает то, что не могут пока сделать сабли, стрелы и пули. Полагая, что в тылу у него движется рать вдвое большая, чем находится перед ним, хан послал своих воинов на штурм. После нескольких атак холм покрылся трупами, но хан приказывал атаковать снова и снова, и наконец его воины добрались до стен укрепления. Но, увлекшись азартом штурма, воображая, что победа совсем близка, хан упустил момент, когда уже под вечер по приказу воеводы Воротынского большая часть войска, оборонявшего «гуляй-город», скрытно вышла из укреплений, оставив в их стенах лишь сторожевой полк. Его сил хватало, чтобы создавать впечатление, будто обороняется весь гарнизон.
Пока татары пытались взять русские укрепления, полки Большой, Передовой и Правой руки лощиной обошли противника, дождались вылазки сторожевого полка и ударили Девлет-Гирею во фланг. Ошеломленные двойным натиском, измотанные многодневным бесплодным штурмом, ждавшие подхода значительных сил русских от Москвы, татары дрогнули — им показалось, что их атаковали те самые свежие русские рати, о которых шла речь в перехваченной грамоте! Испугавшись окружения, они побежали, бросив лагерь и обозы. Его преследовали, рубя нещадно, — разгром был полным! Под стенами укреплений на холме близ Молоди полегли семь тысяч турецких янычар, многие знатные татарские мурзы, сын и внук хана Девлет-Гирея, немалое число татар и ногайцев попали в плен.
Прорваться за Оку и уйти в Крым удалось менее чем десяти тысячам воинов — жалкий остаток грозного войска, с которым хан намеревался повторить Батыево нашествие на Русь. После такого военного краха Крымское ханство утратило почти все боеспособное население, и никаких разговоров о возвращении Астраханского и Казанского ханств впредь уже не велось.
В стане победителей награждали достойных: тем, у кого раны от пуль и сабель были спереди, увеличили поместья; впрочем, раненных в спину наказывали отъемом части имущества.
Что же до Юргена Фаренсбаха, то он после сражения при Молодях оставаться на русской службе не пожелал. Покинув страну, капитан ландскнехтов отправился в Вену, а оттуда в Данию, где прослужил семь лет, достигнув чина гофмаршала. Однако в 1581 году он опять оказался в пределах Московского царства, но теперь уже в качестве командира крупного отряда немецких наемников в войске польского короля Стефана Батория и весьма успешно воевал против русских.
Взятый в плен у Молоди Дивей-мурза был доставлен к Ивану Грозному в Новгород и во время беседы с царем попросился к нему на службу. Мурза несколько лет в большом почете прожил при русском дворе, сопровождая царя в военных походах, но, когда польско-литовское войско, в котором как раз и находился Фаренсбах, осадило Псков, переметнулся к Стефану Баторию. Судя по тому, что больше о Дивей-мурзе никаких верных исторических сведений не осталось, можно предположить, что карьеры у польского короля он не сделал.
