Арсений Ворожейкин - Небо истребителя
Ким согласился:
— Об этом часто говорят, но конструкторы не слышат…
3.
Чрезвычайное происшествие позволило нам сделать разбор полетов только на четвертый день, когда была выяснена причина катастрофы и похоронен Кудрявцев. В казарму были приглашены летчики, техники и механики самолетов. Первым выступил инженер Ким, объяснил причину отказа мотора. Потом говорил я:
— Мы имеем дело с двумя трагедиями: отказ мотора и гибель летчика. Какие они противоположные в своей причинности: халатность и благородство! Да, благородно поступил младший лейтенант Евгений Кудрявцев, у него не было времени на раздумья. Он принял правильное решение…
Пользуясь тем, что присутствует практически весь полк, я представил назначенного старшим инженером полка инженер-майора Ивана Теребилова. Биография его не нуждалась в комментариях. Еще до войны окончил Военную академию имени Жуковского. На фронте работал старшим техником эскадрильи и инженером полка. Были у него и знания и опыт.
После разбора причин катастрофы в летном классе состоялся разбор выполненного в тот злополучный день перехвата. Наглядные пособия были подготовлены со знанием дела: карта с маршрутами полета «противника», схемы, результаты стрельбы из фотокинопулемета, оценки. В первой атаке, выполненной в плотном строю звеньев, хороших результатов добились командиры эскадрилий и звеньев. У ведомых оценки оказались невысокими, во время атаки в разомкнутом строю по количеству попаданий большинство летчиков показали отличные результаты. Оценив учебный воздушный бой, я спросил:
— Какие выводы сделали для себя командиры эскадрилий?
Первым взял слово капитан Аристархов.
— Считаю, что надо атаковать в разомкнутом строю с индивидуальным прицеливанием. Только при этом условии можно гарантировать хорошие результаты.
Капитан Масленников дополнил:
— Плотный строй ограничивает маневренность истребителей. Как мы ни старались вторую атаку произвести в прежнем порядке — не вышло. Если бы мы продолжали разворот звеном, вторая атака вообще бы не состоялась.
— А что думают ведомые летчики? — спросил я.
Участник Великой Отечественной войны лейтенант Александр Кретов с присущим ему юморком скороговоркой заявил:
— Плотный строй нужен на параде: он дает симметрию и красоту. Нам же нужно бить врага. А когда присосешься к ведущему, только и смотришь, как бы не столкнуться с ним. Тут ведомому не до хорошего прицеливания и удачного попадания в цель. Я за принципы боя, испытанные в боях с фашистами. Они не устарели и не устареют. Я подвел итог:
— Все летчики, в том числе и молодые, научились стрелять по конусу и вести воздушные бои в разомкнутых боевых порядках. Давайте учиться воевать и в плотном строю. Возможности у нас есть. Катастрофа проверила способность всех владеть собой в чрезвычайных, трагических обстоятельствах. Все видели гибель Кудрявцева, но ни у кого не сдали нервы.
Кто-то из молодых летчиков спросил, бывало ли на войне, чтобы у летчика в трагических обстоятельствах сдали нервы?
— Да, были такие случаи, — подтвердил я. — И не только от испуга, от трагических моментов люди теряются, но иногда и от радости забывают, что находятся в бою…
В 1943 году, в разгар наступления фашистов под Курском, восьмерка наших истребителей поднялась на прикрытие наземных войск. Над фронтом с высоты ее атаковала тоже восьмерка фашистских «мессершмиттов» и «фоккеров». Сразу один наш «як» и немецкий истребитель были сбиты. Образовалась свалка. В этой свалке вспыхнул еще один фашистский истребитель. Небо дышало огнем, и в нем висели парашютисты. Картина жестокого боя.
В восьмерке советских истребителей летели два молодых летчика. Это была их первая встреча с противником. Один дрался хорошо. У другого от испуга дрогнуло сердце. Он потерял самообладание и самовольно вышел из боя. Но в страхе он не мог определить свое местонахождение. Летел на восток, пока не израсходовал весь бензин. Приземлился в поле.
Невдалеке от места вынужденной посадки находился учебный авиационный полк. Его командир сам привез нашего «бегуна». Узнав, что мы в этой схватке сбили пять фашистских самолетов, а сами потеряли два, в том числе этого «бегуна», командир с возмущением сказал: «А мне трусишка наплел, что фашистских истребителей было в два раза больше и чуть ли не все наши летчики погибли».
Второй пример я привел из своего горького опыта. Это произошло во время боев на Халхин-Голе. Мы тогда полетели прикрывать наземные войска от ударов вражеских бомбардировщиков. У нас было двенадцать истребителей, а дорогу нам преградило более тридцати японских. Но вскоре к нам пришла помощь. Самураи начали поспешно выходить из боя. Один оказался у меня в прицеле. И близко. Очередь! Сбитый мною вражеский самолет загорелся. Очень красиво горел. Короткие секунды восторга, радости — и противник использовал это, окатил меня сзади очередью. Только тут я опомнился. Хорошо, что японские пулеметы только просигнализировали об опасности. Пули загрохотали по бронеспинке. Рывком я вывернул истребитель из-под огня, отделавшись только двадцатью двумя пулевыми пробоинами в фюзеляже и хвостовом оперении…
4.
Две недели спустя после гибели Кудрявцева в часть приехала его мать. На похоронах она не присутствовала из-за болезни: ее подкосило сообщение о смерти сына. Теперь, сидя на стуле в кабинете командира полка, она крепилась, хотя бледность лица и хрипота в голосе выдавали ее состояние. Во время войны матери отправляли на фронт сыновей. Многие из них не вернулись. Тогда это было понятно и объяснимо. И у матери Кудрявцева муж погиб на войне. Но вот как объяснить, что ее единственного сына, наследника семьи Кудрявцевых, не стало в мирное время? И я решил, ничего не скрывая, рассказать все о ее сыне. От характеристики на отчисление из авиации до совершенного им подвига.
В народе говорят, что большое горе не кричит, большое горе — молчит. И мать Кудрявцева, не шелохнувшись, выслушала меня. Потом тяжело вздохнула:
— А он мне писал, что его дела по службе идут нормально. Спасибо за заботу и хорошие слова о моем сыне, — встала было, но, спохватившись, тут же извинилась за свою забывчивость, села. — Хочу с вами посоветоваться. О Лиде. Она была женой моего сына. Золотой человек! По своей сердечности хочет переехать ко мне в Сормово. Говорит, нам вместе будет легче. Я живу одна. Комната неплохая. И вот никак не решусь: брать ее к себе или нет?
Мне пришли на память слова известной русской песни: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда». И сразу подумал: «Лида молода, красива, может здесь еще выйти замуж. Женихов много». Хотел было сказать об этом, но Софья Леонидовна опередила:
— Лидочка-то беременна. А у нее нет ни отца, ни матери. Она жила со старшей сестрой, а у той муж и дети. Может, Лидочка права, нам вдвоем будет легче? Что бы вы посоветовали?..
Халатность, беспечность и недисциплинированность в работе. Сколько горя и страданий эти пороки приносят людям! Как надо нам к таким явлениям и людям, породившим эти пороки, быть беспощадными! Я посмотрел на часы. Через десять минут партийное собрание. Мысленно твердо решил: настаивать, чтобы Бутова исключили из партии. Но что ответить матери?
— Посоветовать, — тихо сказал я. — Конечно, вам вдвоем будет жить лучше, чем одной. Да и ребенок станет для вас радостью.
— Вот и я так думаю, — подхватила мать. Заметив, что я посмотрел на часы, заспешила. — Так я пойду?
Горе матери щемящей болью отзывалось в моем сердце, будто сам я потерял единственного сына. Это заставило меня как-то по-новому взглянуть на летчика, который принял смерть ради жизни других людей. Подвиг Кудрявцева. Мне стали ясны его глубинные причины. В нем, как нигде, отразилось, что жизнь родителей является наследием их детей. А жизнь отца и матери Кудрявцева и их сына является не только их личной жизнью, но и частью истории нашей Родины…
Собрание открыл секретарь партийного бюро полка Федор Бабий. Старый партийный работник, призванный в армию во время войны, он сам никогда не летал, но партийное дело знал хорошо. Спокойный, рассудительный, он любил пофилософствовать. В такие моменты плотная его фигура как бы наливалась силой. Тенорок исчезал, голос становился басовитым. Так было и на заседания партийного бюро, где решалось, исключить Бутова из партии или объявить ему строгий выговор. Бабий настаивал на исключении:
— Из-за халатности Бутова погиб лучший из молодых летчиков полка. За такие дела на фронте отдавали под трибунал. Я за исключение Бутова.
Голоса раскололись. Три — за исключение, три — за строгий выговор. Бабий вскочил с места и несколько раз на своих коротких ногах словно прокатился вокруг стола, за которым сидели члены бюро.
— Как же так?! Неужели его можно оставить в партии? Где же ваша партийная совесть? Подумайте.
