Лев Колодный - Китай-город
Петр не обошел ее вниманием, придал академии статус государственной, сделал более светской. При нем обучение пошло на латыни, расширилось число "свободных наук", за физику не преследовали. Император наведывался сюда не раз, бывал на диспутах, представлениях, поручал академии переводы нужных книг. После Полтавской битвы на Никольской установили Триумфальные ворота с картинами на античные сюжеты, с латинскими, греческими надписями в честь победителей. Их уподобляли героям древней Греции и Рима. Ученики в белых хитонах встретили царя и войско с венками и ветвями, пели канты, произносили "орации". В другой раз во дворе академии при большом стечении народа одиннадцатилетний князь Антиох Кантемир произнес на греческом языке похвальное слово императору.
Однажды в Астрахани Петру представили девятнадцатилетнего сына священника, преуспевавшего в науках. Пораженный услышанным, царь назвал его "вечным тружеником". Спустя год добрался тот с Каспийского моря до Никольской, где проучился два года. Из академии - попал с приключениями в Сорбонну. И там учился. "Вечного труженика", Василия Тредиаковского, избрали членом Петербургской Академии наук. Этот академик реформировал нашу поэзию, внедрил "силлабо-тоническую" систему стихосложения, основанную на регулярном чередовании ударных и неударных слогов. Его слова: "Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй", - послужили эпиграфом "Путешествия из Петербурга в Москву". Стихи посмевшего писать о любви поэта были понятны не только его ученым современникам. И нам, потомкам, они ясны без словаря:
...Скончу на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны:
Сто мне языков надобно было
Прославить все то, что в тебе мило.
Другим дальним путем от Белого моря добрался до Никольской с обозом земляков столь же великовозрастный ученик Ломоносов. Как известно, он выдал себя за дворянина, чтобы поступить в "Спасские школы". Непонятно, зачем ему понадобился маскарад, ведь в классах сидели за партами по 12-15 лет не только аристократы, но и люди самого разного звания, разных народов.
В классе пиитики 20-летний Михайло сочинил первые стихи:
Услышали мухи
Медовые духи,
Прилетевши, сели,
В радости запели.
За ними последовали другие, которые сегодня учат в школе. Вспоминая молодость, Ломоносов писал: "Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодолимую силу имели...
С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше, как на денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и на другие нужды. Таким образом, жил я пять лет и наук не оставил". Эти московские пять лет пали на 1731-35 годы.
Зачем привожу все эти известные сведения? Затем, чтобы повторить давно сказанные слова, мы ленивы и нелюбопытны, не дорожим прошлым. Даже мемориальную доску в честь Славяно-Греко-Латинской академии составили с ошибкой. Похоронили в ней здания, которые сохранились в неприглядном виде. Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов, Баженов - птенцы из этого гнезда. Магницкий, сочинитель первой "Арифметики", Крашенинников, первооткрыватель Камчатки, Поповский, первый русский профессор философии Московского университета, Костров, первый переводчик "Илиады", Волков, основатель первого профессионального публичного театра - все вышли отсюда. Нет нигде указания, какие великие люди учились в этих стенах, слушали проповеди в Спасском соборе. В его трапезной большевики устроили туалет. Демократы, вернув собор верующим, завели в Братском корпусе ресторан "Борис Годунов".
Во времена первых Романовых напротив Государева Печатного двора существовал монастырь, увядший сам собой без злодейства власти. На Николсьской, 8, в каменном мешке белеет одиноко церковь. Вернувшийся в Москву из ссылки боярин Салтыков в память о счастливом исходе дела получил разрешение построить в своей усадьбе каменную церковь Успения. Ни в одной из фамилий не насчитывалось столько бояр, фельдмаршалов как из Салтыковых. Пятеро из них служили наместниками царя в Москве со времен Петра. Построенная боярином церковь служила приделом деревянной церкви Жен Мироносиц. В нее через дорогу с Печатного двора приносили святить книги. Рядом стояла деревянная церковь Михаила Малеина. Обе они сгорели, монастырь упразднили, а Успение в стиле нарышкинского барокко - чудом сохранилось. Теперь это приходский храм, куда вернулась жизнь.
Книги Печатного двора после освящения шли на продажу. Улица стала самой книжной в Москве. На Никольской завел в конце ХVIII века дело купец Матвей Глазунов, торговавший книгами, в том числе изданными типографией Новикова, известного масона. По его процессу попал на четыре года в острог и купец, став, таким образом, первым заключенным, пострадавшим за распространение крамольной литературы.
Глазунов выкупил у графа Шереметева дом на Никольской рядом с Печатным двором. Здесь открылся самый крупный книжный магазин Москвы. При нем помещалась библиотека для чтения. Сюда захаживали самые известные писатели, включая Пушкина. За Глазуновым потянулись на улицу другие книготорговцы. В первой четверти ХIХ века из тридцати московских книжных магазинов на ней насчитывалось 26! В их числе была лавка Академии наук, "где всякие книги продаются". И ее дом перешел в руки преуспевавшего Глазунова. Матвей с младшими братьями Иваном и Василием основал книготорговую и издательскую фирму, известную всей читающей России. (Она погибла в конце 1917 года.)
Сын Ивана Илья Глазунов в конце жизни Пушкина тиражом 5000 экземпляров издал "Евгения Онегина". После гибели поэта весь тираж раскупили до последней книги в один день. Сын Ильи Александр Глазунов открыл в 1859 году книжный магазин на Кузнецком мосту, 20, ставший одним из лучших в Москве. На этом месте торгуют литературой до наших дней, сюда переместился центр книжной торговли.
На Никольской перед революцией насчитывалось два книжных магазина Ивана Сытина и еще с десяток других, торговавших всеми новинками России и Европы. За домом Глазунова (на его месте аптека Феррейна) у стены Китай-города шла торговля старыми книгами. Лавки букинистов в Никольском тупике были такой же достопримечательностью старой Москвы ,как лавки букинистов на набережной Сены.
С этой традицией покончили недавно, построив за спиной Ивана Федорова на месте последнего букинистического магазина шикарный бутик, где продавцов всегда больше, чем покупателей. Вопрос - знали ли те люди в управе, префектуре и мэрии, принявшие такое решение, что они творят?
Бывшая усадьба Салтыковых попала в руки Федора Михайловича Чижова.
"Мужем сильного духа и деятельного сердца", - назвал его Иван Аксаков. Имя "мужа" перешло к построенному им на месте боярской усадьбы капиталистическому подворью, казавшемся огромным зданием. "Я понял, что Москва уже не прежняя. На Никольской появилось Чижовское подворье", поражался герой рассказа Салтыкова-Щедрина, увидевший город после 1848 года. В подворье помещалась гостиница, конторы, магазины.
О жизни Чижова век назад вышел "Краткий биографический очерк", но она достойна книги серии "Жизнь замечательных людей". Бедный костромской дворянин, отказавшийся в пользу сестер от родового имения, сам себе проложил путь. Блестяще закончив Петербургский университет, он преподавал студентам математику, защитил диссертацию "о теории равновесия" на степень магистра философии. И вдруг издал книгу "Паровые машины" с чертежами. На другом крутом повороте перевел с английского языка "Историю европейской литературы ХV-ХVII веков". Математик, магистр философии несколько лет корпел в библиотеках Венеции и Ватикана над четырехтомной историей Венецианской республики. В Риме сдружился с Александром Ивановым, исхлопотал ему деньги, позволившие дописать "Явление Христа народу". На свои средства профинансировал три посмертных издания Гоголя, с которым дружил, как и с другими московскими славянофилами.
"Опять я сбился с пути - прочь история искусств, принимайся за политическую экономию, за торговлю и промышленность. И то сказать, это вопрос дня, это настоящий путь к поднятию низких слоев народа", - писал Чижов, затеяв издание журнала "Вопросы промышленности". Он издал "Приблизительные соображения о доходности предполагаемой железной дороги от Москвы до Ярославля". Они оказались точными. Чижов нажил миллионы, построил железные дороги из Москвы в Вологду, из Москвы в Курск, организовал товарищество пароходства по Белому морю и Ледовитому океану. Его биография - иллюстрирует понятие - "широкая русская натура". Другая такая широкая натура жила на Никольской в ХVIII веке. Но о нем - в другой раз.
ДОМИЩЕ НА ДОМИЩЕ
Было время, когда Никольская начиналась у Ивана Великого. Она уводила из Кремля через Китай-город в столицы русских княжеств. Древней улице семь веков, семьсот лет! Где эти столетия, камни далекого прошлого?
